Моргунов, Алексей Алексеевич
Поделись знанием:
Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
| Алексей Моргунов | |
 Февралисты («лошкари») Казимир Малевич, Иван Клюн, Алексей Моргунов (слева направо). Москва, 1 марта 1914 года | |
| Имя при рождении: |
Алексей Алексеевич Моргунов |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
15 февраля 1935 (50 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Учёба: |
Императорское Строгановское Центральное художественно-промышленное училище (1899—1902, 1909) |
| Стиль: |
неопримитивизм, фовизм, кубофутуризм, феврализм, неоклассицизм, соцреализм |
| Подпись: |
|
Алексе́й Алексе́евич Моргуно́в (9 (21) октября 1884, Москва — 15 февраля 1935, Москва) — российский и советский художник, внебрачный сын пейзажиста Алексея Саврасова. Находился в центре художественной жизни русского авангарда, от которого впоследствии полностью отошёл. Как авангардист начинал с неопримитивизма с сильным влиянием фовизма, создал значительные работы в кубофутуризме, был сооснователем (вместе с Казимиром Малевичем и Иваном Клюном) феврализма; в советское время эволюционировал в неоклассицизм и закончил соцреализмом. Как и отец, был болен алкоголизмом и склонен к запоям.
Содержание
Биография
Алексей Моргунов — внебрачный[K 1] сын пейзажиста Алексея Кондратьевича Саврасова[1] — родился 9 (21) октября 1884 года в Москве[2][3].
Учился в Императорском Строгановском Центральном художественно-промышленном училище (1899—1902, 1909) и в частных студиях Константина Коровина и Сергея Иванова[4][5]. В 1904 году, в двадцатилетнем возрасте, был принят в Московское товарищество художников и начал участвовать в выставках (вышел из этого объединения в 1910 году)[4]. Посещал интеллектуальный салон Константина Крахта[3]. В 1909—1910 годах Моргунов путешествовал по Германии, Франции и Италии, где изучал современную западноевропейскую живопись. Большое влияние на него оказали импрессионисты, Пьер Пюви де Шаванн, Эдуард Мане, Гюстав Курбе, Поль Сезанн[5][6]. В начале 1910-х годов художник держал мастерскую на Остоженке в Москве (Остоженка, 57[7]), получившую известность под названием «Моргуновка»; она была местом встречи левых живописцев и своеобразным клубом и «свободной академией» для рисования натуры[1].
Вернувшись в 1910 году из путешествия по Европе, в котором он погрузился в европейский протоавангард, Алексей Моргунов естественным образом примкнул к самой радикальной группе русских художников во главе c Михаилом Ларионовым. Группа получила название по первой, проведённой в конце 1910-го — начале 1911 года, выставке — «Бубновый валет». Моргунов не был ключевым участником этого объединения, но не был и аутсайдером среди 37 участников первой выставки. Именно Моргунов выполнил выставочную афишу одного из самых знаковых событий мирового авангарда[8]. Аристарх Лентулов спустя двадцать с лишним лет вспоминал об этом:
|
Моргунов сделал в середине холста по циркулю круг, который в центре слегка сдвинул, и в каждой из половин нарисовал бубнового валета, одного вверх головой, другого вниз, как это есть на картах. Поле было покрыто оранжевым цветом, и чёрными буквами написано: «выставка картин Б. В.» («Бубнового валета»). Идущему по улице и читающему эту вывеску вполне могло показаться, что здесь не только картины, но и что-нибудь вроде игорного дома[9]. | 
|
Влияние «Бубнового валета» на раннее авангардное творчество Алексея Моргунова было определяющим: в своих работах этого времени он сочетал фовизм и неопримитивизм в редакции Михаила Ларионова[1]. Позже, как и многие ведущие русские авангардисты, Моргунов прошёл через увлечение кубофутуризмом. В выставках и диспутах «Бубнового валета» Алексей Моргунов участвовал вплоть до 1914 года, фактически уже отойдя от художественной идеологии и «Бубнового валета», и нового детища Михаила Ларионова — «Ослиного хвоста», в единственной выставке которого в 1912 году он также участвовал.
В 1914—1915 годах Алексей Моргунов был одним из ближайших сподвижников Казимира Малевича, вместе с Моргуновым и Иваном Клюном основавшего феврализм. Начало феврализму было положено на публичном диспуте «Бубнового валета» 19 февраля 1914 года по старому стилю[K 2] в зале Политехнического музея. Малевич, заявивший на диспуте о низвержении разума, и провоцировавший диспутантов Моргунов пришли на диспут с прикреплёнными на лацканах пиджаков деревянными ложками. Председательствовавший Пётр Кончаловский был вынужден закрыть собрание после слов Моргунова: «У меня от доклада Тугендхольда сделалось расстройство желудка, притом утомил, дурак…»[10]
Фотография гуляющих 1 марта 1914 года с ложками в петлицах по Кузнецкому Мосту Малевича и Моргунова попала в московские газеты. Вне газет осталась фотография троицы февралистов-«лошкарей» с Клюном, сделанная в тот же день, чуть ранее, в художественном ателье на Арбате[11].
Помимо эпатажа и алогизма в февралистских полотнах Алексея Моргунова, по наблюдению Александры Шатских, «присутствуют те самые плоскости правильных очертаний, что своим молчаливым взиранием так тревожили будущего супрематиста» Малевича[12]. Однако в супрематизм Моргунов не попал. Шатских так пишет об этом:
|
|
Вынужденная цезура в творческих отношениях, о которой Малевичу пришлось сообщить Матюшину 28 сентября 1915 года («Моргунов сдал совсем и пришёл в ужасное состояние») была вызвана не «интриганством» супрематиста, которое понапрасну пытаются инкриминировать ему, а потомственным заболеванием отпрыска Саврасова. Чудовищные запои омрачали жизнь и отца, и сына[13]. |
|
На два года Моргунов почти полностью выпал из художественной жизни, частично вернувшись в неё только в раннесоветское время[14]. После Октябрьского переворота с 1918 года был членом коллегии ИЗО Наркомпроса; в 1920—1921 годах работал в закупочной и тарифной комиссиях Наркомпроса[3]. В 1918—1920 годах был профессором живописи в Первых Свободных государственных художественных мастерских[3]. Был членом Пролеткульта, входил в группу «Объективный анализ» в ИНХУКе[3]. В 1920-е годы художник обратился к неоклассицизму, а в последние годы жизни писал картины в стиле соцреализма[1]. Моргунов входил также в Общество московских художников (ОМХ); несколько его картин («Днепрострой», «РионГЭС», «Туапсе. Нефтепровод», «Туапсе. Рабочий посёлок») в 1930-е годы были репродуцированы издательством ОМХ на открытках[15].
Алексей Моргунов умер в пятидесятилетнем возрасте в Москве 15 февраля 1935 года[2][3] — в один год с Казимиром Малевичем.
Семья и родственные связи
- Отец — Алексей Кондратьевич Саврасов (1830—1897), российский художник[16][17].
- Мать — Екатерина Матвеевна Моргунова (около 1856 — около 1920)[16][17].
- Сестра — Надежда Алексеевна Моргунова[16][17].
- Внучатый племянник (правнук отца по первому и единственному браку) — Олег Борисович Павлов (1921—2014), советский и российский художник[17].
Участие в групповых выставках
Прижизненные выставки
- 1904 — 24-я Периодическая выставка, Москва, Исторический музей (с картиной «Лес»)[18]
- 1908 — 27-я Периодическая выставка, Москва, Московское общество любителей художеств (с картиной без названия)[19]
- 1910 — 7-я выставка Нового общества художников, Санкт-Петербург, Пассаж (с картинами «Вечер», «Цветы», «Осень»)[20]
- 1910—1911 — «Бубновый валет», Москва, декабрь 1910 — январь 1911 (с картинами Nature morte, Paris, Luxembourg, Aprè smidi, «За столиком», «Пейзаж», «Сосны»)[21][22]
- 1911 — 2-я выставка картин общества художников «Союз молодёжи», Санкт-Петербург[23]
- 1912 — Выставка картин группы художников «Ослиный хвост», Москва, Московское училище живописи, ваяния и зодчества (с картинами «Чаепитие», «Зима», Nature morte, «Цветы», «Мясники», «Пейзаж», «Пейзаж», «Окно», «Пейзаж», «Зимний пейзаж», «В ресторане», «Пейзаж», «Мясная лавка», «В чайной», «За столом», «Пляска», «Перед грозой», «Пейзаж», «В чайной»)[24]
- 1912 — Выставка картин «Мир искусства»[25]
- 1913 — Выставка картин общества художников «Бубновый валет» (с 10 картинами)[26]
- 1913—1914 — Выставка картин общества художников «Союз молодёжи», Санкт-Петербург, 10 ноября 1913 — 10 января 1914[27]
- 1914 — Выставка картин общества художников «Бубновый валет» (с картинами «Пейзаж», «Голова старика», «Цветы», «Цитрист», «Франт» [рисунок], «Автопортрет», «Чернильница», «Графин с вином»)[28]
- 1915 — 1-я футуристическая выставка картин «Трамвай В», Петроград, Малый зал Императорского общества поощрения художеств (с картинами «Цветы», «Голова старика», «Музыкальный инструмент», «Автопортрет», «Франт», «Алкоголь», «Пейзаж», «Скачки», «Гимназист», «Завтрак», «Портрет дамы», «Авиатор», «Куритель опиума», «Матрос», «Почтальон», «Всадник»)[29]
- 1916 — «Магазин», Москва[3]
- 1917 — «Московский салон», Москва[3]
- 1919 — 5-я государственная выставка картин, Москва[3]
- 1922 — Берлин[3]
- 1925 — 3-я художественная выставка картин калужских и московских художников[3]
- 1929 — 2-я выставка картин и скульптуры Общества московских художников, Москва, Парк культуры и отдыха (с картинами «Зрители» [эскизы], «Сидящая женщина», «Идущий мальчик», Nature morte, «Пейзаж»)[30]
- 1929 — «Дети в искусстве», Москва (с картиной «В татарской школе»)[31]
- 1929 — Exhibition of contemporary art of Soviet Russia, Нью-Йорк, Grand Central Palace (с картиной Boat Landing)[32]
- 1931 — 6-я выставка «Крым и Кавказ — здравницы С. С. С. Р.», Москва (с картинами «Кавказ», «Туапсе», «Хоста», «Шоссе Сочи — Сухум»)[33]
- 1931 — 3-я передвижная выставка, Свердловск, Магнитогорск, Омск, Новосибирск, Кузбасс, Семипалатинск, Алма-Ата, Ташкент, Самарканд, Ростов-на-Дону, Краснодар, Грозный, Новороссийск, Совхоз «Гигант», Минск, Смоленск (с картиной «Нефтепровод в Туапсе»)[34]
- 1932 — Юбилейная выставка «Художники РСФСР за 15 лет», Ленинград, Государственный Русский музей (с картинами «Днепрострой», «Шоссе Сочи — Сухум», «Хоста. Чёрное море»)[35]
- 1933 — Передвижная художественная выставка (с картиной «Туапсе. Нефтепровод»)[36]
Посмертные выставки
- 2004—2005 — Русский авангард из собрания Российского государственного архива литературы и искусства («АРХИВажный авангард»), Москва, Государственная Третьяковская галерея (8 июня — 15 августа 2004); Санкт-Петербург, Государственный Русский музей (11 августа — 12 сентября 2005)[37]
- 2005 — «Бубновый валет», Москва, Государственная Третьяковская галерея, 1 февраля — 15 мая[38]
Местонахождение произведений
- Государственная Третьяковская галерея («Портрет»)[17]
- Государственный музей современного искусства (Салоники) («Стоящая фигура (авиатор)», «Лаборатория авиатора», «Натюрморт с гребнем», «Натюрморт с колесом»)[1][39]
- Центр Харджиева—Чаги[1]
- Чикагский институт искусств («Портрет Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова»)[40]
- Государственный Русский музей («Композиция с буквой Ю»)[41]
- Ярославский художественный музей («Мясная лавка»)
- Курская областная картинная галерея имени А. А. Дейнеки («Под розовой тенью»)
- Калужский музей изобразительных искусств («Чайная № 5»)[42]
- Краснодарский краевой художественный музей имени Ф. А. Коваленко («Композиция № 1»)
- Таганрогский художественный музей («Демонстрация»)[43]
- Музей изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре («Река Томь», «Профиль плотины», «Лунная ночь», «Сосны», «Дорога в Хосту», «Туапсе», «Декоративный мотив», «Здравница Кисловодск», «Кисловодск», «Зима. Дворик», «Усадьба с башнями», «Цветы», «Пейзаж», «Днепрострой»)[44]
Сочинения
- Ган Ал., Моргунов А., Малевич К. Задачи искусства и роль душителей искусства // Анархия. — 23 марта 1918 года. — № 25.
- Моргунов А. К чёрту! // Анархия. — 29 марта 1918 года. — № 30.
- Моргунов А. Заколдованный круг // Анархия. — 4 апреля 1918 года. — № 35.
- Моргунов А. А. [Воспоминания] // Харджиев Н. И. Статьи об авангарде. — М., 1997. — Т. I.
Напишите отзыв о статье "Моргунов, Алексей Алексеевич"
Комментарии
- ↑ По другим сведениям, Саврасов с начала 1880-х годов был женат на матери Алексея Моргунова Е. М. Моргуновой вторым браком (см.: Сарабьянов А. Д. Моргунов Алексей Алексеевич // Энциклопедия русского авангарда. — М.: RA, Global Expert & Service Team, 2013. — Т. II: Биографии. Л—Я. — С. 138. — ISBN 978-5-902801-11-5.).
- ↑ Отсюда — феврализм.
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Шатских, 2009, с. 37.
- ↑ 1 2 Сарабьянов, 2013, с. 138.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 [rgali.ru/object/10941032?lc=ru Биография Алексея Моргунова]. Официальный сайт Российского государственного архива литературы и искусства. Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ 1 2 [www.pv-gallery.ru/author/1484/Morgunov-A-A/ Биография Алексея Моргунова]. Сайт «Прошлый век». Проверено 6 ноября 2014.
- ↑ 1 2 [artinvestment.ru/auctions/15130/biography.html Биография Алексея Моргунова]. ARTinvestment.RU accessdate=2014-11-06.
- ↑ [www.savitskycollection.org/morgunov.html?lang=ru Биография Алексея Моргунова]. Официальный сайт Государственного музея искусств имени И. В. Савицкого. Проверено 6 ноября 2014.
- ↑ Поспелов, Г. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — 2-е изд., доп. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 272. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Поспелов, Г. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — 2-е изд., доп. — М.: Пинакотека, 2008. — 288 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Аристарх Лентулов. Воспоминания. Цит. по: Поспелов, Г. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — 2-е изд., доп. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 272. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Шатских, 2009, с. 14.
- ↑ Шатских, 2009, с. 32.
- ↑ Шатских, 2009, с. 36.
- ↑ Шатских, 2009, с. 38.
- ↑ Шатских, 2009, с. 38—39.
- ↑ [www.nlr.ru:8101/exib/AXP/4.htm#card Открытки 1920-х — 1930-х гг. Издательства Ассоциации художников революции (АХР) и Общества московских художников (ОМХ)]. Официальный сайт Российской национальной библиотеки. Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ 1 2 3 Новоуспенский, Н. Алексей Кондратьевич Саврасов. — М.—Л.: Искусство, 1967.
- ↑ 1 2 3 4 5 Ксения Ларина. [www.echo.msk.ru/programs/tretiakovka/41976/ Картина Алексея Саврасова «Грачи прилетели»: Интервью с Галиной Чурак (передача из цикла «Собрание Третьяковки»)] // Эхо Москвы. — 26 февраля 2006.
- ↑ Моргунов, А.А. (Москва, 1-я Мещан., Банный пер., д. Прохорова). № 241. Лес // Двадцать четвертая Периодическая выставка в здании Императорского Российского Исторического Музея. Московское Общество Любителей Художеств, состоящее под Августейшим покровительством Государыни Императрицы Марии Фёдоровны: [Каталог]. — М., 1904. — С. 15, 25.
- ↑ Моргунов А. А. № 178. [без названия] // Двадцать седьмая Периодическая выставка в помещении Московского О-ва любителей художеств, состоящее под Августейшим покровительством Государыни Императрицы Марии Фёдоровны. Малая Дмитровка. Первое издание: [Каталог]. — М., 1908. — С. 15.
- ↑ А. А. Моргунов. Москва, Малый театр, кв. К.В. Кандаурова. № 173. Вечер. № 174. Цветы. № 175. Осень. // Седьмая выставка Нового Общества Художников 1910 года. СПб. Невский, 48. Здание Пассажа: [Каталог]. — СПб., 1910. — С. 18.
- ↑ Каталог выставки «Бубновый Валет». Декабрь — январь. 1910—1911 г.г.. — М., 1910.
- ↑ Поспелов Глеб. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — Издание 2-е, дополненное. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 271. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Каталог 2-й выставки картин Общества Художников «Союз молодежи». — СПб., 1911.
- ↑ Поспелов Глеб. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — Издание 2-е, дополненное. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 273. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Каталог выставки картин «Мир Искусства». — 1-е изд. — СПб., 1912.
- ↑ Поспелов Глеб. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — Издание 2-е, дополненное. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 279. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Союз Молодежи. Каталог выставки картин. Невский, 73. С 10 Ноября 1913 г. по 10 Января 1914 г.. — СПб., 1913.
- ↑ Поспелов Глеб. Бубновый валет: Примитив и городской фольклор в московской живописи 1910-х годов. — Издание 2-е, дополненное. — М.: Пинакотека, 2008. — С. 282. — 3000 экз. — ISBN 978-5-903888-01-6.
- ↑ Моргунов, Алексей Алексеевич. (Москва, Лаврушенский, 9-3). № 27. Цветы. № 28. Голова старика. № 29. Музыкальный инструмент. № 30. Автопротрет. № 31. Франт. № 32. Алкоголь. № 33. Пейзаж. № 34. Скачки. № 35. Гимназист. № 36. Завтрак. № 37. Портрет дамы. № 38. Авиатор. № 39. Куритель опиума. № 40. Матрос. № 41. Почтальон. № 42. Всадник // 1-я Футуристическая Выставка картин Трамвай В. [Петроград]. Малый зал Императорского Общества Поощрения Художеств. Каталог. — Пг.: Тип. Имп[ераторских] Т[еатров], 1915.
- ↑ А. А. Моргунов. (Ул. Кропоткина, Полуэктов пер., д. № 6). № 236—250. [№ 236—238. Зрители (эскиз[ы]). № 239. Сидящая женщина. № 241. Идущий мальчик. № 242. Nature morte. № 243. Пейзаж] // Каталог [второй] выставки картин и скульптуры Общества Московских Художников. Со статьями Игн. Хвойника и Н. М. Москва. Парк культуры и отдыха. — М.: Издание ОМХ; Типография «Москопромпечать», 1929. — С. 5—6, 19—20.
- ↑ Моргунов А. А. В татарской школе, масло // Дети в искусстве. Каталог выставки живописи, рисунка, кино-фото, полиграфии и скульптуры на тему: Жизнь и быт детей Советского Союза. Главискусство Н. К. П. — слёту пионеров / Игн. Хвойник (вст. ст.), К. Козлова (оформл.), Ю. Пименов (рисунки). — М: Главискусство Наркомпроса, 1929. — С. 9.
- ↑ Exhibition of contemporary art of Soviet Russia: painting, graphic, sculpture. Grand Central Palace, New York, February, 1929 / Christian Brinton (foreword), P. Novitsky (introduction). — New York: Amtorg Trading Corporation, 1929.
- ↑ А. А. Моргунов. Кавказ: № 184. Туапсе. № 185. Хоста. № 186. Шоссе Сочи — Сухум // [Шестая] выставка «Крым и Кавказ — здравницы С. С. С. Р.». Москва. Кузнецкий мост, 11. [Каталог] / Н. А. Семашко (вст. стат.). — М.: Всероссийское Кооперативное Т-во «Художник», 1931. — С. 60.
- ↑ Моргунов, А. А. № 86. Нефтепровод в Туапсе. 1930 г. Б. акв. // Каталог [третьей] передвижной выставки. Живопись, рисунок, графика, плакат, текстиль. Свердловск, Магнитогорск, Омск, Новосибирск, Кузбасс, Семипалатинск, Алма-Ата, Ташкент, Самарканд, Ростов-на-Дону, Краснодар, Грозный, Новороссийск, Совхоз «Гигант», Минск, Смоленск / Н. Маслеников (Вст. ст.: Третья передвижная). — М.: Сектор Искусств Наркомпроса РСФСР; Изд. В. К. Т-ва «Художник», 1931. — С. 23.
- ↑ Моргунов, Алексей Алексеевич. (Москва, Полуэктов пер.). № 1304. Днепрострой. 1932. — х.м. № 1305. Шоссе Сочи — Сухум. 1932. — х.м. № 1306. Хоста. Чёрное море. 1932. — х.м. // Художники РСФСР за 15 лет. Каталог юбилейной выставки. Живопись, графика и скульптура / М. П. Аркадьев, Игорь Грабарь, Н. Пунин (вст. статьи). — Л.: ГРМ, 1932. — С. 66.
- ↑ Моргунов А. А. Туапсе. Нефтепровод. 1931 // Передвижная художественная выставка. Живопись, рисунок, гравюра, офорт. [Каталог] / Н. Н. Маслеников (вст. ст.). — М.: Всекохудожник, 1933.
- ↑ [www.rgali.ru/object/203551045?lc=ru «Русский авангард из собрания Российского государственного архива литературы и искусства» («АРХИВажный авангард»)]. Официальный сайт Российского государственного архива литературы и искусства. Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ [www.museum.ru/N20503 «Бубновый валет» в Третьяковской галерее]. Сайт «Музеи России». Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ [www.greekstatemuseum.com/kmst/collections/db/search.html?primary_control_0=AN&secondary_control_0=S&tertiary_control_text_0=%D0%9C%D0%BE%D1%80%D0%B3%D1%83%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9&sort_order=1 Картины Алексея Моргунова в Государственном музее современного искусства (Салоники)]. Официальный сайт Государственного музея современного искусства (Салоники). Проверено 6 ноября 2014.
- ↑ [www.artic.edu/aic/collections/artwork/49657?search_no=2&index=0 Алексей Моргунов. Портрет Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова. 1913]. Официальный сайт Чикагского института искусств. Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ [dr.virtualrm.spb.ru/ru/873 Алексей Моргунов. Композиция с буквой Ю]. Сайт «Русский музей. Дополненная реальность». Проверено 6 ноября 2014.
- ↑ [artmuseum.kaluga.ru/expo/expo_jiv/expo_jiv_r2/ Русская живопись ХХ века]. Официальный сайт Калужского музея изобразительных искусств. Проверено 8 ноября 2014.
- ↑ [www.artmuseumtgn.ru/catalog.php?avtor=3135132&alf=236&cartina=171 Алексей Моргунов. Демонстрация]. Официальный сайт Таганрогского художественного музея. Проверено 6 ноября 2014.
- ↑ [www.kmsmuseum.ru/search/node/%D0%BC%D0%BE%D1%80%D0%B3%D1%83%D0%BD%D0%BE%D0%B2 Картины Алексея Моргунова в Музее изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре]. Официальный сайте Музея изобразительных искусств Комсомольска-на-Амуре. Проверено 8 ноября 2014.
Литература
- РГАЛИ. Ф. 1938. Оп. 1. Ед. хр. 41; Ф. 1334. Оп. 1. Ед. хр. 1298; Ф. 665. Оп. 1. Ед. хр. 35; Ф. 660. Оп. 1. Ед. хр. 739.
- Обольсина О. Забытые страницы советского искусства // Искусство. — 1974. — № 3. — С. 32—37.
- Котович Т. В. Моргунов Алексей Алексеевич // Котович Т. В. Энциклопедия русского авангарда. — Мн.: Экономпресс, 2003. — С. 210. — ISBN 985-6479-30-4.
- Шатских А. С. Февралист-«лошкарь» Моргунов // Казимир Малевич и общество Супремус. — М.: Три квадрата, 2009. — С. 37—39. — 700 экз. — ISBN 978-5-94607-120-8.
- Моргунов, Алексей Алексеевич (Morgunov, Alexei) // Русский музей. Живопись. Первая половина ХХ века. Каталог (Russian Museum. Painting. First Half of the 20th Century. Catalogue) / В. Леняшин (научный редактор тома) и др. — СПб.: Русский музей, Palace Editions, 2011. — Т. 11: Л, М. — С. 138—140.
- Сарабьянов А. Д. Моргунов Алексей Алексеевич // Энциклопедия русского авангарда / Авторы-составители В. И. Ракитин, А. Д. Сарабьянов; научный редактор А. Д. Сарабьянов. — М.: RA, Global Expert & Service Team, 2013. — Т. II: Биографии. Л—Я. — С. 138—140. — ISBN 978-5-902801-11-5.
Ссылки
- [rgali.ru/object/10941032?lc=ru Биография Алексея Моргунова]. Официальный сайт Российского государственного архива литературы и искусства. Проверено 8 ноября 2014.
- [www.pv-gallery.ru/author/1484/Morgunov-A-A/ Биография Алексея Моргунова]. Сайт «Прошлый век». Проверено 6 ноября 2014.
- [artinvestment.ru/auctions/15130/biography.html Биография Алексея Моргунова]. ARTinvestment.RU. Проверено 6 ноября 2014.
- [www.greekstatemuseum.com/kmst/collections/db/search.html?primary_control_0=AN&secondary_control_0=S&tertiary_control_text_0=%D0%9C%D0%BE%D1%80%D0%B3%D1%83%D0%BD%D0%BE%D0%B2%20%D0%90%D0%BB%D0%B5%D0%BA%D1%81%D0%B5%D0%B9&sort_order=1 Картины Алексея Моргунова в Государственном музее современного искусства (Салоники)]. Официальный сайт Государственного музея современного искусства (Салоники). Проверено 6 ноября 2014.
 |
Статья является кандидатом к лишению статуса хорошей с Художник |
Отрывок, характеризующий Моргунов, Алексей Алексеевич
– Ростов, иди сюда, выпьем с горя! – крикнул Денисов, усевшись на краю дороги перед фляжкой и закуской.Офицеры собрались кружком, закусывая и разговаривая, около погребца Денисова.
– Вот еще одного ведут! – сказал один из офицеров, указывая на французского пленного драгуна, которого вели пешком два казака.
Один из них вел в поводу взятую у пленного рослую и красивую французскую лошадь.
– Продай лошадь! – крикнул Денисов казаку.
– Изволь, ваше благородие…
Офицеры встали и окружили казаков и пленного француза. Французский драгун был молодой малый, альзасец, говоривший по французски с немецким акцентом. Он задыхался от волнения, лицо его было красно, и, услыхав французский язык, он быстро заговорил с офицерами, обращаясь то к тому, то к другому. Он говорил, что его бы не взяли; что он не виноват в том, что его взяли, а виноват le caporal, который послал его захватить попоны, что он ему говорил, что уже русские там. И ко всякому слову он прибавлял: mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval [Но не обижайте мою лошадку,] и ласкал свою лошадь. Видно было, что он не понимал хорошенько, где он находится. Он то извинялся, что его взяли, то, предполагая перед собою свое начальство, выказывал свою солдатскую исправность и заботливость о службе. Он донес с собой в наш арьергард во всей свежести атмосферу французского войска, которое так чуждо было для нас.
Казаки отдали лошадь за два червонца, и Ростов, теперь, получив деньги, самый богатый из офицеров, купил ее.
– Mais qu'on ne fasse pas de mal a mon petit cheval, – добродушно сказал альзасец Ростову, когда лошадь передана была гусару.
Ростов, улыбаясь, успокоил драгуна и дал ему денег.
– Алё! Алё! – сказал казак, трогая за руку пленного, чтобы он шел дальше.
– Государь! Государь! – вдруг послышалось между гусарами.
Всё побежало, заторопилось, и Ростов увидал сзади по дороге несколько подъезжающих всадников с белыми султанами на шляпах. В одну минуту все были на местах и ждали. Ростов не помнил и не чувствовал, как он добежал до своего места и сел на лошадь. Мгновенно прошло его сожаление о неучастии в деле, его будничное расположение духа в кругу приглядевшихся лиц, мгновенно исчезла всякая мысль о себе: он весь поглощен был чувством счастия, происходящего от близости государя. Он чувствовал себя одною этою близостью вознагражденным за потерю нынешнего дня. Он был счастлив, как любовник, дождавшийся ожидаемого свидания. Не смея оглядываться во фронте и не оглядываясь, он чувствовал восторженным чутьем его приближение. И он чувствовал это не по одному звуку копыт лошадей приближавшейся кавалькады, но он чувствовал это потому, что, по мере приближения, всё светлее, радостнее и значительнее и праздничнее делалось вокруг него. Всё ближе и ближе подвигалось это солнце для Ростова, распространяя вокруг себя лучи кроткого и величественного света, и вот он уже чувствует себя захваченным этими лучами, он слышит его голос – этот ласковый, спокойный, величественный и вместе с тем столь простой голос. Как и должно было быть по чувству Ростова, наступила мертвая тишина, и в этой тишине раздались звуки голоса государя.
– Les huzards de Pavlograd? [Павлоградские гусары?] – вопросительно сказал он.
– La reserve, sire! [Резерв, ваше величество!] – отвечал чей то другой голос, столь человеческий после того нечеловеческого голоса, который сказал: Les huzards de Pavlograd?
Государь поровнялся с Ростовым и остановился. Лицо Александра было еще прекраснее, чем на смотру три дня тому назад. Оно сияло такою веселостью и молодостью, такою невинною молодостью, что напоминало ребяческую четырнадцатилетнюю резвость, и вместе с тем это было всё таки лицо величественного императора. Случайно оглядывая эскадрон, глаза государя встретились с глазами Ростова и не более как на две секунды остановились на них. Понял ли государь, что делалось в душе Ростова (Ростову казалось, что он всё понял), но он посмотрел секунды две своими голубыми глазами в лицо Ростова. (Мягко и кротко лился из них свет.) Потом вдруг он приподнял брови, резким движением ударил левой ногой лошадь и галопом поехал вперед.
Молодой император не мог воздержаться от желания присутствовать при сражении и, несмотря на все представления придворных, в 12 часов, отделившись от 3 й колонны, при которой он следовал, поскакал к авангарду. Еще не доезжая до гусар, несколько адъютантов встретили его с известием о счастливом исходе дела.
Сражение, состоявшее только в том, что захвачен эскадрон французов, было представлено как блестящая победа над французами, и потому государь и вся армия, особенно после того, как не разошелся еще пороховой дым на поле сражения, верили, что французы побеждены и отступают против своей воли. Несколько минут после того, как проехал государь, дивизион павлоградцев потребовали вперед. В самом Вишау, маленьком немецком городке, Ростов еще раз увидал государя. На площади города, на которой была до приезда государя довольно сильная перестрелка, лежало несколько человек убитых и раненых, которых не успели подобрать. Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата. Солдат раненый был так нечист, груб и гадок, что Ростова оскорбила близость его к государю. Ростов видел, как содрогнулись, как бы от пробежавшего мороза, сутуловатые плечи государя, как левая нога его судорожно стала бить шпорой бок лошади, и как приученная лошадь равнодушно оглядывалась и не трогалась с места. Слезший с лошади адъютант взял под руки солдата и стал класть на появившиеся носилки. Солдат застонал.
– Тише, тише, разве нельзя тише? – видимо, более страдая, чем умирающий солдат, проговорил государь и отъехал прочь.
Ростов видел слезы, наполнившие глаза государя, и слышал, как он, отъезжая, по французски сказал Чарторижскому:
– Какая ужасная вещь война, какая ужасная вещь! Quelle terrible chose que la guerre!
Войска авангарда расположились впереди Вишау, в виду цепи неприятельской, уступавшей нам место при малейшей перестрелке в продолжение всего дня. Авангарду объявлена была благодарность государя, обещаны награды, и людям роздана двойная порция водки. Еще веселее, чем в прошлую ночь, трещали бивачные костры и раздавались солдатские песни.
Денисов в эту ночь праздновал производство свое в майоры, и Ростов, уже довольно выпивший в конце пирушки, предложил тост за здоровье государя, но «не государя императора, как говорят на официальных обедах, – сказал он, – а за здоровье государя, доброго, обворожительного и великого человека; пьем за его здоровье и за верную победу над французами!»
– Коли мы прежде дрались, – сказал он, – и не давали спуску французам, как под Шенграбеном, что же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра первого! Урра!
– Урра! – зазвучали воодушевленные голоса офицеров.
И старый ротмистр Кирстен кричал воодушевленно и не менее искренно, чем двадцатилетний Ростов.
Когда офицеры выпили и разбили свои стаканы, Кирстен налил другие и, в одной рубашке и рейтузах, с стаканом в руке подошел к солдатским кострам и в величественной позе взмахнув кверху рукой, с своими длинными седыми усами и белой грудью, видневшейся из за распахнувшейся рубашки, остановился в свете костра.
– Ребята, за здоровье государя императора, за победу над врагами, урра! – крикнул он своим молодецким, старческим, гусарским баритоном.
Гусары столпились и дружно отвечали громким криком.
Поздно ночью, когда все разошлись, Денисов потрепал своей коротенькой рукой по плечу своего любимца Ростова.
– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.
На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!
В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»
Категории:
- Родившиеся 21 октября
- Родившиеся в 1884 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Москве
- Умершие 15 февраля
- Умершие в 1935 году
- Умершие в Москве
- Художники по алфавиту
- Московское товарищество художников
- Бубновый валет
- Выпускники МГХПА имени С. Г. Строганова
- Преподаватели МГХПА имени С. Г. Строганова
- Художники русского авангарда
- Художники России
- Художники СССР
- Фовизм
- Художники-примитивисты
- Кубофутуризм
- Члены Общества московских художников
- Алексей Саврасов
