Мордашка (фильм, 1933)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Мордашка
Baby Face
Жанр

драма

Режиссёр

Альфред Грин

Продюсер

Уильям ЛеБарон
Рэймонд Гриффит

Автор
сценария

Джин Марки
Кэтрин Скола

В главных
ролях

Барбара Стэнвик
Джордж Брент

Оператор

Джеймс Ван Триз

Композитор

Гарри Акст
Ральф Эрвин
Фриц Роттер
Бет Слейтер Уитсон

Кинокомпания

Warner Bros.

Длительность

75 мин (восстановленная версия)

Бюджет

$ 187 тыс. (предположительно)

Страна

США США

Язык

английский

Год

1933

IMDb

ID 0023775

К:Фильмы 1933 года

«Мордашка» (англ. Baby Face) — драма, снятая по рассказу Дэррила Занука (под псевдонимом Марк Кэнфилд). История о молодой привлекательной женщине, использующей секс для продвижения по социальной и карьерной лестнице. Один из самых скандально известных фильмов доцензурного Голливуда, способствовавших появлению производственного кодекса.





Сюжет

Эри (Пенсильвания), времена Сухого закона. Лили Пауэрс работает на своего отца в спикизи. С 14 лет отец заставляет её спать с клиентами. Единственный человек, которому она доверяет, — сапожник, восхищающийся Фридрихом Ницше, — говорит, что она должна всё начать сначала в другом городе и использовать мужчин, чтобы получить то, что хочет.

Отец Лили погибает во время взрыва дистиллятора. Ничуть о нём не жалея, Лили и её подруга негритянка Чико запрыгивают на товарный поезд. Их обнаруживает дорожный рабочий и грозит им тюрьмой. Лили говорит: «Подождите… может быть, обсудим?» (Далее следует затемнение, откровенно намекая на то, что Лили вступила в сексуальную близость с рабочим.)

В Нью-Йорке Лили устраивается в страховую фирму, не имея опыта работы в офисе. Сотрудник отдела кадров спрашивает: «У вас есть опыт?», на что Лили отвечает: «Сколько угодно!» — и увлекает его в кабинет отсутствующего босса. Её следующее завоевание — Джимми Маккой-младший, рекомендующий её на продвижение следующей жертве, Броуди.

Наконец Лили заманивает в ловушку Неда Стивенса, молодого администратора, помолвленного с Энн Картер, дочерью первого вице-президента Дж. Р. Картера. Она подстраивает всё так, чтобы Энн вошла в офис в тот момент, когда Лили с Недом застынут в объятьях. Когда Дж. Р. пытается отвадить Лили от Неда, она прибавляет его к списку своих поклонников. Дж. Р. устраивает ей пышные апартаменты с Чико в качестве горничной. Но когда Нед обнаруживает там Лили со своим будущим тестем, он убивает сначала старика, затем самого себя.

Внук основателя компании, плэйбой Кортленд Тренхолм, избран президентом банка, чтобы избежать нарастающего скандала. Когда Лили пытается вымогать у фирмы $15 000, пригрозив выдать прессе её дневник, он пресекает эту попытку и предлагает ей работу в парижском отделении фирмы. Чтобы сохранить образ «жертвы обстоятельств», ей остаётся согласиться. Когда через некоторое время Кортленд приезжает в Париж по делам, он удивлён: Лили не только всё ещё работает там, но и продвинулась до директора бюро путешествий. Вскоре он подпадает под её чары и женится на ней.

Кортленду предъявляют обвинение, когда банк прогорает из-за неправильного руководства, хотя он невиновен. Он умоляет Лили вернуть все его подарки, чтобы оплатить адвокатов, но она решает сохранить их и бежать в Европу. Но поняв, что она наконец-то нашла мужчину, которого может любить, она передумывает. Возвратясь, она обнаруживает, что муж покусился на самоубийство. По дороге в больницу служащий уверяет, что у Кортленда хороший шанс на выживание. Кортленд открывает глаза, видит Лили и улыбается ей.

В ролях

Производство

Этот фильм стал ответом Warner Bros. на «Женщину с рыжими волосами» (1932), снятую компанией MGM и затрагивающую похожую тематику.[1] Дэррил Занук написал предварительную версию сценария и продал её Warner Bros. за доллар. Великая депрессия произвела разрушительный эффект на киноиндустрию того времени, и работники многих студий добровольно урезали себе зарплату. Занук не нуждался в деньгах, так как его недельная зарплата сценариста составляла три с половиной тысячи долларов.[1] Позднее Занук покинул Warner Bros. и стал легендарным главой 20th Century Fox.

Помимо изображения сексуальной хищницы, фильм запомнился благодаря дружеским отношениям между Лили и её афроамериканской подругой/служащей Чико.[2]

Прокатные затруднения

Сексуальный подтекст

Оригинальная версия фильма была отклонена Советом по цензуре штата Нью-Йорк в апреле 1933 года. Поэтому из фильма были вырезаны некоторые сцены, например изучение Лили философии Ницше, а также различные кадры с сексуальным подтекстом. Продюсеры также добавили новый метраж и изменили конец, в котором рассказали о перемене в Лили, ставшей жить скромно.[3] В июне 1933 года Совет по цензуре штата Нью-Йорк пропустил изменённую версию, ставшую весьма успешной.[4]

Неподцензурная версия считалась утерянной до 2004 года, ещё тогда Джек Уорнер уничтожила все негативы многих картин (в том числе 5-и минутный элемент этого фильма) в конце 1948 года, версия нашлась на складе Библиотеки Конгресса в Дейтоне (Огайо) и была восстановлена. Открытие принадлежит Джорджу Уиллмену.[5] Премьерный показ восстановленной версии состоялся на Лондонском кинофестивале в ноябре 2004 года. В 2005 году фильм был назван культурно и исторически значимым и внесён в Национальный реестр фильмов США[6], а также назван сайтом Time.com одним из 100 лучших фильмов за последние 80 лет.[7]

Замена речи

В начале фильма Лили ищет совета у единственного мужчины, которому она доверяет, — сапожника Адольфа Крэгга. Он читает ей отрывок из книги философа Ницше. Первоначальная версия его речи, отклонённая Советом по цензуре штата Нью-Йорк, была следующей:[1]

«Женщина, молодая, красивая, как ты, может получить всё что пожелает в этом мире. Потому что ты обладаешь властью над мужчинами. Но ты должна использовать мужчин, не давая им использовать себя. Ты должна быть госпожой, а не рабыней. Посмотри, Ницше говорит: „Вся жизнь, как бы мы её ни идеализировали, — не более чем эксплуатация“. Это то, о чём я тебе говорю. Используй себя. Отправься в какой-нибудь крупный город, где у тебя появятся возможности! Используй мужчин! Будь сильной! Непокорной! Используй мужчин, чтобы получить то, что ты хочешь!»

После долгого обсуждения со сценаристом Дэррилом Зануком Джозеф Брин из Комитета по связям со студиями заявил, что фильм будет пропущен, если речь сапожника будет нравственной. Брин самолично переписал речь на следующую (переписанные фразы выделены курсивом):

«Женщина, молодая, красивая, как ты, может получить всё что пожелает в этом мире. Но существуют правильный и неправильный путь. Запомни, цена неправильного пути слишком велика. Отправься в какой-нибудь крупный город, где у тебя появятся возможности! Не позволяй людям сбить себя с пути. Ты должна быть хозяйкой, а не рабыней. Будь честной, будь сильной, непокорной, и ты добьёшься успеха»

Новая речь была наложена на готовую плёнку. Это изменение было одним из нескольких, благодаря которым фильм был допущен до проката.[1]

Напишите отзыв о статье "Мордашка (фильм, 1933)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Sin in Soft Focus: Pre-Code Hollywood. — New York: Harry N. Abrams, Inc., 1999. — P. 148–149. — ISBN 0-8109-4475-8.
  2. [www.moviediva.com/MD_root/reviewpages/MDBabyFace.htm Baby Face (1933)]. moviediva.com. [www.webcitation.org/6JJbiKOcn Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  3. [www.wbur.org/arts/2006/57216_20060407.asp Article by Betsy Sherman, April 7, 2006, WBUR radio]
  4. [www.nytimes.com/2005/01/09/movies/09kehr.html?ex=1147838400&en=a00dca100851d334&ei=5070 «A Wanton Woman’s Ways Revealed, 71 Years Later», Dave Kehr, New York Times, January 9, 2005]
  5. Boliek, Brooks. [www.hollywoodreporter.com/thr/film/article_display.jsp?vnu_content_id=1001738406 'Hidden film history' unearthed](недоступная ссылка — история). hollywoodreporter.com (28 декабря 2005). [web.archive.org/20060107035213/www.hollywoodreporter.com/thr/film/article_display.jsp?vnu_content_id=1001738406 Архивировано из первоисточника 7 января 2006].
  6. [www.loc.gov/today/pr/2005/05-262.html Library of Congress press release, December 20, 2005, re films added to National Film Registry]
  7. [www.time.com/time/2005/100movies/0,23220,baby_face,00.html Baby Face (1933)]. Time magazine. [www.webcitation.org/6JJbj2NSf Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].

Ссылки

Отрывок, характеризующий Мордашка (фильм, 1933)

Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.

Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.