Морж (подводная лодка)
Поделись знанием:
Морж (подводная лодка)Морж (подводная лодка)
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
| «Морж» | ||
|---|---|---|
| ||
| «Морж» в Севастополе, 1915 год. На заднем плане — госпитальное судно «Пётр Великий». | ||
| Основные характеристики | ||
| Тип корабля | торпедная подводная лодка | |
| Обозначение проекта | «Морж» | |
| Скорость (надводная) | Максимальная: 10,8 узла Экономичная: 10 узлов | |
| Скорость (подводная) | Максимальная: 9,2 узла Экономичная: 4—5 узлов | |
| Рабочая глубина погружения | 45,5 м | |
| Предельная глубина погружения | 91 м | |
| Автономность плавания | 10 суток Дальность плавания: надводная: 2600 миль (10 узлов) подводная: 125 миль (6 узлов) | |
| Экипаж | 47 человек | |
| Размеры | ||
| Водоизмещение надводное | 630 т | |
| Водоизмещение подводное | 760 т | |
| Длина наибольшая (по КВЛ) | 67,06 м | |
| Ширина корпуса наиб. | 4,47 м | |
| Средняя осадка (по КВЛ) | 3,91 м | |
| Вооружение | ||
| Артиллерия | 57 мм + 47 мм | |
| Торпедно- минное вооружение |
2 трубчатых 450 мм носовых ТА 2 кормовых 450 мм носовых ТА 8 палубных ТА Джевецкого | |
«Морж» — одна из трёх торпедных подводных лодок типа «Морж» Российской империи, построенных по проекту И. Г. Бубнова. Несмотря на то, что лодка получила название всего проекта, она была спущена на воду лишь второй — после «Нерпы», а введена в строй — последней. Эта же лодка («Морж») стала единственной боевой потерей среди русских подводных сил на Чёрном море в годы Первой мировой войны.
Содержание
История строительства
25 июня 1911 года в специально образованном Николаевском отделении Балтийского завода были выставлены корпусные конструкции одновременно всех трёх лодок проекта. 11 октября подводной лодке было присвоено название «Морж», под которым её зачислили в списки Российского Императорского флота.
Согласно донесениям наблюдающих, по состоянию на 1 января 1913 года готовность лодки по корпусу составляла 41—42 %[1]. Официальная закладка корабля состоялась 16 августа, через день после официальной закладки и спуска на воду «Нерпы». Через месяц, 15 сентября на воду спустили и «Моржа»[2]. По состоянию на 1 января 1914 года готовность по корпусу составляла около 70 %[3].
Свой первый выход в море «Морж» совершил ещё до официального ввода в строй — 11 февраля — 6 марта 1915 года под командованием А. М. Беляева. Испытания были завершены 30 апреля и лодка была принята в казну, присоединившись к «Нерпе» и «Тюленю» в Чёрном море уже в мае.
Конструкция
Все три подводные лодки типа «Морж» обладали практически одинаковыми тактико-техническими характеристиками. Различие заключалось лишь в дополнительных артиллерийских орудиях, изначально не предусмотренных проектом. «Моржу» (как и «Нерпе») достались два орудия — 47-мм и 57-мм. Также подлодки различались установленными на них радиостанциями. По данным на начало 1917 года на «Морже» был установлен аппарат Дюфлона образца 1914 года[4].
Боевая служба
С начала 1915 года «Морж» числился в составе 1-го дивизиона бригады подводного плавания Черноморского флота. Основной задачей подводных лодок в годы Первой мировой войны ставилось нарушение коммуникаций неприятеля на прибрежных участках с целью недопущения снабжения Стамбула (столицы Оттоманской империи), являвшегося главной базой германо-турецкого флота.
Боевые походы
1915 год
- 2 июня — уничтожена парусная шхуна у Пендераклии (ныне Эрегли).
- 4 июня — уничтожен турецкий пароход «Эдирне» (англ. Edirne) в устье Сакарьи.
- 5 июня — задержан и сожжён парусник с углём в устье Сакарьи.
- 28 июня — уничтожен парусник с грузом на меридиане Аладжиклара; уничтожен пароход у пролива Босфор; совершена неудачная атака эсминца типа «Самсун».
- 29 июня — уничтожен большой угольный транспорт «Игнеада» (англ. Igneada), бывший русский пароход «Ида», с грузом 2414 т угля.
- 3 июля — уничтожены три шхуны с грузом: «Инает-и Бахри» (англ. Inaet-i Bahri), «Тиджарет-и Бахри» (англ. Ticaret-i Bahri), «Хюдавендигар» (англ. Hudavendigar) — в районе Ада Рыклара, 13 членов экипажей взято в плен.
- 14 сентября — уничтожена шхуна с углём в устье Агвы.
- 1 ноября — атакован линейный крейсер «Явуз Султан Селим» (англ. Yavuz Sultan Selim) в охранении двух эсминцев у входа в пролив; возможно, один из эсминцев («Муавенет-и Миллие» (англ. Muavenet-i Milliye)) получил повреждения.
С декабря по январь 1916 года «Морж» находился на ремонте в Николаеве из-за повреждения одной из балластных цистерн.
1916 год
- 19 февраля — поврежден пароход с углём у Зонгулдака.
- 10 марта — уничтожен колесный буксир «Дарыжа» (англ. Darica) у Зонгулдака.
- 12 марта — безуспешная атака вспомогательного тральщика «Рюсумет № 2» (англ. Rusumet № 2), находившегося в дозоре у Зонгулдака
- 3 апреля — добит пароход «Дутор», севший на мель у мыса Кара-Бурну; взрывом также уничтожен подошедший к борту парохода большой парусный бриг.
- 25 мая — захвачен трехмачтовый барк «Бельгюзар» (англ. Belguzar) с грузом в 352 т керосина у мыса Эмине. 27 мая — барк отбуксирован в Севастополь, где был зачислен в состав Транспортной флотилии Черноморского флота под названием «Транспорт № 178».
- 24—25 июня — безрезультатные атаки двух пароходов — около Шиле и острова Кефкен.
- 26 июня — безрезультатная атака германского транспорта «Патмос» в районе устья Мелен-Су.
- 31 июля — уничтожена шхуна у острова Кефкен.
- 12 августа — безуспешная попытка атаковать «Нерпу», принятую за вражеский корабль.
- 13 августа — уничтожен парусник у входа в Босфор.
- 12 декабря — безуспешная попытка атаковать турецкие паромы «Ихсан» (англ. Ihsan, Shirket № 37) и «Сютлюдже» (англ. Sutludce, Shirket № 63) в районе мыса Кара-Бурну.
1917 год
- 23 января — захвачены и уничтожены три шхуны с зерном, следовавшие из Констанцы в Стамбул, в районе мыса Мидия.
- 2 марта — уничтожена шхуна № 268 у острова Кефкен.
- 1-11 апреля — уничтожены две шхуны — у острова Кефкен и у входа в Босфор.
Гибель корабля
Вечером 27 апреля 1917 года «Морж» отправился в свой последний боевой поход.
30 апреля в 8:10 «Морж» был обнаружен турецкими береговыми постами в 12 милях севернее Эрегли. Лодка была дважды (около 9:30 и через час после этого) атакована гидросамолетом с бортовым номером 654 (пилот Эберт), однако ни одна бомба не достигла цели, и «Морж», уничтожив за время боя четыре судна, удалился в море.
4 мая в 9:00 «Морж», двигавшийся в направлении Кефкена, был обнаружен береговой охраной рейда реки Сакарья. В 10:50 батарея береговой обороны Акчакоджа атаковала подводную лодку, выпустив 18 снарядов. Личный состав батареи наблюдал облако дыма, исходящего от рубки уплывающей лодки.
За время всего похода «Морж» ни разу не выходил на связь и не вернулся на базу.
|
В мае 1918 года немцами был передан выловленный в море вблизи Босфора спасательный круг с надписью «Моржъ».
Экипаж лодки на момент гибели составлял 42 человека, включая 6 офицеров:
- старший лейтенант А. С. Гадон
- старший офицер лейтенант Г. Ф. фон Швебс
- мичман Г. Г. Ковалевский
- мичман В. С. Шварц
- мичман Н. И. Клиндух
- мичман В. И. Брысов
Возможная причина гибели
Напишите отзыв о статье "Морж (подводная лодка)"
Примечания
- ↑ Алексеев И. В., Гончаров А. С., Заблоцкий В. П. Подводные лодки типа «Морж». — М.: ООО «Коллекция», 2006. — С. 6. — 40 с. — («Морская кампания»). — 600 экз.
- ↑ В соответствии с принятой в те времена практикой строительства, на степеле выполнялись лишь корпусные работы, после чего лодку спускали на воду, где выполнялась установка оборудования, монтаж и внутренняя отделка.
- ↑ Алексеев И. В., Гончаров А. С., Заблоцкий В. П. Подводные лодки типа «Морж». — М.: ООО «Коллекция», 2006. — С. 7. — 40 с. — («Морская кампания»). — 600 экз.
- ↑ Алексеев И. В., Гончаров А. С., Заблоцкий В. П. Подводные лодки типа «Морж». — М.: ООО «Коллекция», 2006. — С. 12. — 40 с. — («Морская кампания»). — 600 экз.
Литература
- Алексеев И. В., Гончаров А. С., Заблоцкий В. П. Подводные лодки типа «Морж». — М.: ООО «Коллекция», 2006. — 40 с. — («Морская кампания»). — 600 экз.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Морж (подводная лодка)
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.
На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
