Мориски

Мориски (араб. موريسكيون‎, в букв. переводе маленькие мавры, мавританишки) в Испании и Португалии — мусульмане Аль-Андалусa, официально (как правило, насильно) принявшие христианство, а также их потомки. Мориски вместе с марранами (крещёными евреями) причислялись к низкостатусному сословию новых христиан (исп. cristiano nuevo (es:cristiano nuevo) [kɾistjano nueβ̞o] tornadidos [tornaðiðos], порт. cristãos novos). Численность, доля, социальное положение, занятия и культура морисков варьировали в зависимости от региона проживания. Название мориски употреблялось в Кастилии. В Арагонском королевстве их называли просто мавры, в Валенсии и Каталонии — сарацины.

Расселение

В ХVI-ХVII вв. мудехары, а затем и сменившие их мориски, проживали преимущественно на юге и востоке Иберии. Выделялось несколько зон основной концентрации морисков.

Королевство Гранада

На территории бывшего Гранадского эмирата, павшего в 1492 году, наблюдалась наибольшая концентрация мусульман (а затем и морисков) в стране. Накануне капитуляции в эмирате проживало не менее 350 тысяч мусульман. После аннексии гранадские мусульмане продолжали ревностно относиться к сохранению исламских традиций, а также арабского языка. Многие гранадские мориски тайно исповедовали ислам, а также поддерживали связи с противниками Кастилии — магрибскими арабами, берберами, турками и даже протестантами других стран Европы. Юго-восточное побережье Испании часто подвергалось набегам магрибских пиратов, которые иногда продвигались вглубь полуострова на 10-15 км в поисках наживы и пленников-христиан, которых затем продавали в рабство. Часто после таких набегов, группы малоимущих морисков, преимущественно разорившихся горожан, перебиралась вместе с пиратами в Африку. Доля и численность морисков в Гранаде быстро сокращалась в первой половине ХVI века. Тем не менее, перепись населения Гранады 1560 года по-прежнему фиксировала преобладание, пусть и небольшое, морисков (150 000) над старыми христианами (125 000), прибывавшими из других регионов Испании.

В 1568—1571 годах Гранаду потрясло Альпухарское восстание. После его подавления около 80 000 морисков было рассеяно по мелким деревням Андалусии и Кастилии. Многие бежали в горы и там организовали кочевые преступные сообщества монфи, грабившие христианское население.

Валенсия

Положение валенсийских морисков было неоднозначным. С одной стороны, они подвергались более тяжёлым формам эксплуатации и дискриминации со стороны менее толерантных каталоноязычных феодалов и горожан христианского вероисповедания, оттеснивших морисков в сферу аграрной экономики. С другой, выгодное прибрежное положение и постоянные (часто подпольные) связи с арабско-османским миром позволило некоторым из них снискать славу лучших знатоков фикха (альфаки или исламского права) среди других морисков Иберии. Большинство из них сохраняло арабский язык в качестве родного, хотя также хорошо владело кастильским и валенсийским языками, что позволяло им лучше вписаться в новые реалии Иберии по сравнению с их гранадскими собратьями. Валенсийские мориски составляли порядка 33 % населения королевства Валенсия. Кроме того, с середины ХVI века темпы их естественного прироста значительно ускорились. Так, за полвека прирост морисков составил 69,7 %, а старых христиан — 44,7 %. Именно эта диспропорция заставила испанские власти пойти на депортацию морисков из страны.

Кастилия

До середины ХIII века мусульмане составляли значительную долю населения в городах Новой Кастилии (Кордова, Севилья и др.) Но после нескольких неудачных мудехарских восстаний, большая их часть предпочла укрыться на территории Гранадского эмирата. Оставшиеся подверглись быстрой испанизации. Но после подавления Альпухарского восстания около 80 000 морисков было переселено в небольшие поселения Андалусии и Кастилии с целью уменьшить их концентрацию в Гранаде. К началу ХVII века в Кастилии находилось не менее 100 000 морисков (при всём населении около 6 млн чел), которые снова начали привлекать общественное внимание. В некоторых городах Андалусии они составляли подавляющее большинство населения (например, в Орначос, Аревало и Синко-Вильяс). В Астурии и Леоне морисков практически не было. Не так много их проживало в Эстремадуре. Несмотря на запреты, многие мориски успели переселиться в американские колонии Испании и Португалии через порт Кадиса.

Арагон

Арагонские мориски резко отличались от гранадских и валенсийских. Они уже почти не владели арабским языком, утратили многие элементы восточной культуры. Выделяло их лишь традиционное занятие орошаемым земледелием в долине реки Эбро и её притоков. Доля морисков в королевстве Арагон варьировала в пределах 11-19 % всего населения.

Португалия

В Португалии мориски проживали на территориях к югу от реки Тежу, особенно в Алгарвии, хотя там они были немногочисленны и, перейдя в христианство, были быстро поглощены местным и пришлым романским населением.

Быт и культура

Некоторые мориски тайно продолжали исповедовать ислам и вследствие этого являлись объектом преследований испанской инквизиции, как и марраны — евреи, принявшие христианство в аналогичной ситуации.

Репрессии

В 1502 году был издан указ Католических королей, согласно которому все мусульмане Арагонского и Кастильского королевств были обязаны принять христианскую веру или покинуть пределы Испании. Мечети превращались в церкви. В XVI веке был разрушен минарет[ispaniya.net/dostoprimechatelnosti-drygih-gorodov-ispanii/kordovskaya-mechet.html] XII века при Кордовской мечети, вместо которого была воздвигнута пятиярусная колокольня.

Восстания

Мориски неоднократно поднимали восстания. Самое крупное Альпухарское восстание произошло в 1568—1571 годах и привело к гибели многих ещё остававшихся в живых хранителей древних культурных традиций. Французские гугеноты пытались "навести мосты" с морисками для совместной борьбы против тирании Габсбургов. В 1575 году Генрих Наваррский договорился с морисками Арагона о координации действий в случае вторжения гугенотских контингентов из Беарна в Испанию...

Некоторые деятели католической церкви (например Педраса, каноник из Гранады, хорошо знавший жизнь и нравы морисков) писали о высокой нравственности, честности, трудолюбии и милосердии бывших мусульман, прибавляя при этом, что они демонстрировали слабое соблюдение воскресений и церковных праздников и ещё меньшее — христианских таинств.

Депортация

Тем не менее, нагнетаемая религиозная нетерпимость толкала соседей-христиан на обвинения морисков в монополии ремёсел, торговли и взяточничестве, в том, что не идут в монахи, а женятся и потому число их растёт и растёт. В ход шли и классические наветы в том, что они отравляют воду и пищу христиан, пьют человеческую кровь и т. п. Особенно подозрительной казалась «излишняя» чистоплотность. Мориски подвергались постоянной слежке по подозрению в тайном исповедании ислама.

Ссылки

• [dic.academic.ru/dic.nsf/catholic/849/Мориски Мориски] // Католическая энциклопедия. — EdwART, 2011.
• [www.eleven.co.il/article/13000 Новые христиане] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Мориски

«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.


Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.