Мориц Саксонский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мориц, граф Саксонский»)
Перейти к: навигация, поиск
Мориц Саксонский
нем. Hermann Moritz Graf von Sachsen

Портрет кисти Латура
Дата рождения

28 октября 1696(1696-10-28)

Место рождения

Гослар

Дата смерти

30 ноября 1750(1750-11-30) (54 года)

Место смерти

замок Шамбор

Принадлежность

Саксония Саксония
Франция Франция

Звание

Главный маршал Франции

Сражения/войны

Война за испанское наследство
Великая Северная война
Австро-турецкая война (1716—1718)
Война за польское наследство
Война за австрийское наследство:

Награды и премии

Граф Мо́риц Саксо́нский (нем. Hermann Moritz Graf von Sachsen, 28 октября 1696, Гослар — 30 ноября 1750, Шамбор) — французский полководец, маршал Франции (1744), главный маршал Франции (1747).





Жизнь и служба

Мориц Саксонский — побочный сын короля польского и курфюрста саксонского Августа Сильного от Авроры фон Кёнигсмарк.

В 14 лет был отправлен отцом служить под начальством Евгения Савойского в войне за испанское наследство. Принимал участие в боевых действиях против французов во Фландрии. В 1711 году получил титул графа саксонского[1]. В 1719 году отец отдал под его начальство немецкий полк, и молодой Мориц сумел приобрести уважение старших произведёнными в нём улучшениями, особенно по части строевой подготовки и мушкетного огня.

Когда около 1720 года в Европе наступило затишье, Мориц предался беспутной жизни, не прекратившейся и с переходом его во французскую армию, но не мешавшей ему заниматься серьёзным изучением математики, фортификации и вообще военного дела. Избрание его герцогом курляндским не состоялось вследствие противодействия России, опасавшейся его брака с вдовствующей герцогиней Анной Иоанновной.

С особенным отличием действовал он в войне, вызванной спорами о польском престоле. Но в полной силе его предводительский талант проявился лишь в войне за австрийское наследство, при осаде и штурме Праги (1741) и взятии Эгера (1742), а также при военных действиях в юго-западе Германии. Вопреки интригам завистников Людовик XV в марте 1744 года возвёл Морица в звание маршала Франции и поручил ему командование французской армией во Фландрии.

Здесь под влиянием царивших тогда взглядов на военное искусство Мориц обратился в весьма осторожного главнокомандующего, тщательно избегавшего сражений и преимущественно занимавшегося осадою крепостей; но в кампаниях 1745—1747 годов, когда он уже вполне самостоятельно командовал армией, назначенной для завоевания австрийских Нидерландов, маршал искал сражений в открытом поле и, несмотря на тяжкую болезнь (водянку), одержал победы при Фонтенуа (1745), Рокуре (1746) и Лауфельде (1747). В эту войну талант Морица проявился в полной силе; он был возведен в звание главного маршала.

Перу Морица принадлежит замечательный трактат о войне и военном деле («Rêveries»), служивший в XVIII веке главной основой для изучения военного искусства. В этом сочинении немало мыслей, значительно опередивших век Морица (идея об общеобязательной воинской повинности; формирование легионов — самостоятельных тактических единиц — из 3 родов оружия, оружие, заряжаемое с казны; усиление огня пехоты, замена хлеба сухарями и шляп касками).

Поскольку Мориц был протестантом, его похоронили не в Париже, а в Страсбурге, в церкви Святого Фомы (главной лютеранской церкви города). Пышная гробница Морица Саксонского служит одной из местных достопримечательностей.

Его связь с актрисой Адрианой Лекуврёр и её отравление соперницей легли в основу сюжета пьесы Э. Скриба и оперы «Адриана Лекуврёр». Одна из незаконнорожденных дочерей Морица стала бабушкой писательницы Жорж Санд.

В художественной литературе

Мориц Саксонский — одно из главных действующих лиц романа «Сын Авроры» — второго из дилогии «Кровь Кёнигсмарков» французской писательницы Жюльетты Бенцони (первый роман дилогии — «Аврора» — рассказывает о его матери — Авроре фон Кёнигсмарк).

Напишите отзыв о статье "Мориц Саксонский"

Примечания

  1. [www.zeno.org/Brockhaus-1809/A/Moritz,+Graf+von+Sachsen Brockhaus Conversations-Lexikon 1809]

Источник

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Мориц Саксонский

С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.