Моркар

Моркар (др.-англ. Morcar; умер в 1071) — англосаксонский аристократ, эрл Нортумбрии (1065—1066) и один из организаторов сопротивления норвежским и нормандским захватчикам Англии.

Биография

Молодые годы

Моркар был младшим сыном Эльфгара, эрла Мерсии, и, таким образом, принадлежал к единственному англосаксонскому роду, который мог составить некоторую конкуренцию дому Годвина, захватившему к 1060-м годам власть практически на всей территории Англии. Моркар вышел на английскую политическую сцену в 1065 году. В это время в Нортумбрии вспыхнуло восстание против эрла Тостига. Нортумбрийская военно-служилая знать была недовольна жёстким правлением «чужака», назначенного всемогущим родом Годвинов. Мятежники избрали Моркара своим лидером. Он присоединился к восставшим и возглавил их армию, двинувшуюся в Среднюю Англию. По пути к ним присоединились отряды из восточномерсийских графств, а также соединения Эдвина, старшего брата Моркара и правителя Мерсии. Объединённая армия захватила Нортгемптон. Центральная власть была вынуждена пойти на переговоры. Согласно Оксфордским соглашениям, утверждённым королём Эдуардом Исповедником, Моркар был признан эрлом Нортумбрии вместо Тостига, а старинные права и обычаи нортумбрийцев были подтверждены и гарантированы королём.

Норвежское и нормандское вторжения

Спустя несколько месяцев после назначения Моркара эрлом скончался Эдуард Исповедник. Новым королём Англии был избран Гарольд Годвинсон. Его воцарение было без энтузиазма воспринято в Нортумбрии. Хотя, по всей видимости, сам Моркар не выступил открыто против избрания Гарольда, положение в Северной Англии было достаточно сложным и потребовало личного визита нового короля весной 1066 года в Нортумбрию. Тем не менее, эрл Моркар активно поддержал усилия Гарольда по организации обороны страны от резко возросшей внешней угрозы.

В мае 1066 года дружина Моркара не позволила флоту Тостига высадиться на побережье Нортумбрии в его попытке организовать вторжение в Англии и свою реставрацию. Однако главная опасность исходила от Норвегии. Её король Харальд Суровый не оставлял претензий на английский престол. В сентябре 1066 года норвежский флот прошёл вдоль нортумбрийского побережья и высадил огромную армию на северном берегу Хамбера. Главная английская армия во главе с королём Гарольдом II находилась в это время на юге страны, стремясь воспрепятствовать высадке нормандского герцога Вильгельма. В результате вся мощь норвежского удара пришлась на силы Моркара и его брата Эдвина. Нортумбрийско-мерсийское ополчение расположилось на подступах к Йорку. Но в битве при Фулфорде 20 сентября войска Моркара и Эдвина потерпели тяжёлое поражение. Вскоре жители Йорка открыли ворота норвежцам. На помощь Северной Англии двинулась главная армия короля Гарольда. 25 сентября в сражении при Стамфорд-Бридже норвежские войска были наголову разбиты, Харальд Суровый и Тостиг погибли.

Однако, обезопасив страну от норвежской угрозы, король Гарольд не смог оказать действенный отпор нормандцам, которые высадились в южной Англии спустя три дня после битвы при Стамфорд-Бридже. 14 октября 1066 года в сражении при Гастингсе английские войска были разгромлены, а король Гарольд убит. Англия была завоёвана нормандской армией. Новым королём стал Вильгельм Завоеватель. Моркар в сражении при Гастингсе не участвовал. Возможно, тяжесть потерь при Фулфорде не позволила эрлу присоединиться к стремительному маршу Гарольда на юг.

Моркар после нормандского завоевания

После смерти Гарольда и прекращения действенного сопротивления нормандцам в южной части Англии, Моркар признал Вильгельма королём и в знак своей верности передал ему заложников. Это не помешало Вильгельму отстранить Моркара от управления Северной Англией, назначив эрлом Нортумбрии некоего Копси, одного из соратников Тостига Годвинсона.

В 1068 году Моркар покинул двор короля Вильгельма и направился в Нортумбрию. Там в это время ширилось движение против нормандской власти. Моркар, вероятно, пытался использовать антинормандские настроения североанглийских тэнов для организации сопротивления Вильгельму Завоевателю. Однако последний действовал решительно. Двинувшись со своим войском на север, Вильгельм соорудил несколько хорошо укреплённых замков (Уорик, Ноттингем, Линкольн и др.), позволявших контролировать обширные территории. Войска короля без сопротивления вошли в Йорк, а напуганные северные магнаты прибыли к Вильгельму с заверениями в лояльности. Усмирение северной Англии, однако, не было полным: в 1069 году вспыхнуло открытое восстание в Берниции. 28 января восставшие захватили и разрушили Дарем и уничтожили отряды нового нормандского графа Нортумбрии, Роберта де Комина. Мятеж быстро распространился на англосаксонское население Йоркшира, однако нормандцам удалось закрепиться в Йоркском замке и послать за помощью к королю. Быстрым маршем Вильгельм Завоеватель прибыл на север, отбил Йорк и выстроил там новый замок. В течение нескольких недель Нортумбрия была усмирена.

Осенью 1069 году в Хамбер вошли датские корабли Свена Эстридсена: он решил объединиться с англосаксами в борьбе Эдгара Этлинга с Вильгельмом I Завоевателем и захватил Йорк. Однако серией мощных ударов Вильгельм Завоеватель нанёс поражение мятежникам и, выплатив дань, замирился с датчанами. Последний этап восстания возглавил небогатый мерсийский тэн Херевард. Вместе с Моркаром он организовал хорошо укреплённую базу англосаксов на острове Или. Однако в 1071 году нормандские войска высадились на острове. Хереварду удалось бежать, а Моркар был пленён и вскоре скончался в тюрьме.

Литература

• Англосаксонская хроника
• История средних веков: От Карла Великого до Крестовых походов (768—1096). Сост. М. М. Стасюлевич. — т. 2 — СПб, 2001
• Stenton, F. Anglo-Saxon England. Oxford, 1973.

Предшественник  Тостиг

эрл Нортумбрии  1065 — 1066

Преемник Копси

Отрывок, характеризующий Моркар

Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.