Морозко (сказка)

«Морозко» — русская народная волшебная сказка, имеющая десятки сюжетных разновидностей. Два варианта (№ 95 и 96) вошли сборник «Народные русские сказки» Александра Афанасьева.

Сюжет «Морозко» послужил основой для создания литературных сказок; по его мотивам снят одноимённый художественный фильм.

Разновидности

По данным исследователей, изучавших записи сказки «Морозко» в разных регионах, существует не менее сорока её русских разновидностей, около тридцати — украинских вариантов и одиннадцать — белорусских. Изначально эти устные рассказы были близки к быличкам; крестьяне, веря в сверхъестественные возможности Мороза, вплоть до XIX века стремились задобрить его с помощью киселя. Позже, когда Мороз в народном сознании начал утрачивать черты мифологического персонажа, история встречи с ним обрела форму волшебной сказки.

Собиратель фольклора Александр Афанасьев при включении двух вариантов «Морозко» в собрание своих сказок отметил, что одна из них (№ 95) записана в Никольском уезде Новгородской губернии, вторая (№ 96) — в Курской губернии.

Ещё одна редакция «Морозко», вошедшая в книгу «Сказки и легенды Пушкинских мест» (1950), была записана неподалёку от Михайловского в 1927 году. От сказительницы, 50-летней неграмотной крестьянки Анны Фёдоровны Дворецковой, собиратели узнали, что сказки в их семье обычно рассказывались вечерами, во время ткацких или прядильных работ. Сама она произносила их нараспев, с выражением, время от времени переходя на декламацию.

Сюжет

Из сказок Афанасьева (№ 95)

Злая мачеха, желая избавиться от падчерицы Марфушки, девушки работящей и безропотной, приказала мужу отвезти её в лес и выдать замуж за Мороза. Старик не посмел ослушаться сварливой жены: привёз дочку в бор, оставил возле большой сосны и вернулся домой.

Вскоре появился Морозко. Трижды спросив у Марфушки «Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная?», он укутал замерзающую гостью шубами.

На следующий день старик снова поехал в лес и нашёл там дочку живую, здоровую, с богатыми подарками. Когда мачеха увидела падчерицу в новой шубе и с коробом белья, она решила и своих дочерей отправить к жениху. Однако на вопрос «Тепло ли вам, девицы?» те отвечали грубо и скоро «окостенели».

Из сказок Пушкинских мест

Овдовев, старик вторично женился. Новая жена невзлюбила его родную дочь и приказала избавиться от неё. Отвёз старик её в лес, насобирал хворосту и уехал. Девушка шла по тропинке и набрела на избушку. Ночью туда пришёл Морозко, принёс ей платье, шубу, валенки, подогнал коня, доставил карету.

Когда собака сообщила мачехе о том, что её падчерица едет домой в серебре и золоте, старуха сначала не поверила. Но скоро увидела, что девушка и вправду жива, здорова и богата. Велела мачеха и своё родное дитя доставить в ту же избушку. Но мачехина дочка повела себя заносчиво, встретила Мороза неприветливо, за что и поплатилась: остались от неё одни косточки.

Литературная перекличка

Первым к литературной обработке сказки «Морозко» обратился Владимир Одоевский, написавший произведение «Мороз Иванович». В этой версии главный герой — седой старик, который живёт в доме, сделанном изо льда. Так же, как и Морозко в народной сказке, Мороз Иванович ценит трудолюбие, а потому дарит Рукодельнице за работу «брильянтик» для косынки и серебряные пятачки в ведёрке. Ленивица, отправившаяся по следам Рукодельницы в ледяное царство старика, получила «в награду» лишь сосульку.

В педагогической сказке Одоевского обрядовый Мороз и сказочный Морозко превращены в доброго, но справедливого воспитателя и наставника.

— Новое литературное обозрение

Выход в свет поэмы Некрасова «Мороз Красный нос» (1863) способствовал дальнейшему развитию образа героя. Этот Мороз, властный и суровый старик, хозяин зимнего царства, «мало похож на добродушного и справедливого героя народной сказки „Морозко“». Отдалённость образов связана, по мнению исследователей, с тем, что Некрасов включил в сюжет поэмы лишь один фрагмент из «Морозко» (речь идёт о неизменно повторяющемся в разных вариантах вопросе «Тепло ли тебе, молодица?»); сам же «воевода» гораздо ближе героям песенного народного творчества, нежели сказкам.

Исследователи находят немало точек пересечения между «Морозко» и написанной братьями Гримм «Госпожой Метелицей» (нем. Frau Holle): в обеих сказках действуют трудолюбивые падчерицы, злые мачехи и их спесивые дочки; добрые девушки в каждой из историй получают награду, только в первом случае щедрость идёт от «повелителя зимы», а во втором — от «повелительницы зимы». По замечанию Владимира Проппа, и в «Морозко», и в «Frau Holle» наблюдается «персонификация зимы» (в мужском и женском образах соответственно). Одновременно фольклорист обращает внимание на «переплетение сюжетов»:

Вполне объективных критериев для отделения одного сюжета от другого нет. Там, где один исследователь будет видеть новый сюжет, другой будет видеть вариант и наоборот.

— В. Пропп

К числу литературно переработанных модификаций сказки «Морозко» исследователи относят также драматическую повесть Самуила Маршака «Двенадцать месяцев» (1942).

Художественные особенности

Литературовед Елена Коровина, характеризуя героя сказки «Морозко», воспроизводит присказку из наследия Владимира Даля о том, что «Морозко скачет по ельничкам, по берёзничкам, по сухим берегам». Лёгкость и игривость «повелителя зимы» позволяют говорить о том, что персонаж относится к числу «молодых божеств», готовым любезничать «с девицами, попавшими в его лес».

Фольклорист Владимир Бахтин, напомнив, что Дед Мороз, Мороз Красный нос, Морозко — это один и тот же «владыка холода», называет героя сказки «заступником»; в народном сознании победить и получить награду должен «самый слабый, самый обиженный». Литературовед Владимир Аникин отмечает, что Морозко — в зависимости от ситуации — может проявить себя и как благожелательный хозяин, и как беспощадный властитель:

В сказочной истории о стойкости и терпении сироты, о суровом Морозке заключается мысль: притесняемые, те, кто стоек, будут счастливы. Сказка — своеобразный идейно-эстетический и этический кодекс народа, здесь воплощены его чаяния и ожидания.

— В. Аникин

См. также

В Викитеке есть полный текст сказки «Морозко»

• Госпожа Метелица
• Мороз (мифология)
• Дед Мороз

Отрывок, характеризующий Морозко (сказка)

– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.