Морозова, Вера Георгиевна
| Вера Морозова | |
 | |
| Имя при рождении: |
Вера Георгиевна Морозова |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: |
скульптура |
Ве́ра Гео́ргиевна Моро́зова (29 сентября 1903, Мысовск, Иркутская губерния[1] — 20 ноября 1990, Уфа) — российский скульптор, первая женщина-скульптор в Башкирии[2].
Содержание
Биография
Детство Веры Морозовой прошло в Иркутске. Закончила 6 классов гимназии. Была скульптором-самоучкой, специального образования не получила[2].
В 1931 году переехала в Таганрог вместе с мужем, Александром Моррисоном, назначенным редактором газеты «Таганрогская правда». В Таганроге Вера Морозова активно включилась в общественную и художественную жизнь города. Принимала вместе с мужем деятельное участие в создании музея А. П. Чехова[3], участвовала в выставках местных художников[4].
В ноябре 1936 года муж был арестован. На февральско-мартовском пленуме ЦК ВКПб 1937 года было сообщено, что в Азово-Черноморском крае был разработан план покушения на Сталина. Александру Моррисону следствием была отведена роль связного с иностранными разведками[5].
В 1937 году она была сослана с маленькой дочерью в татарское село Бакалы Башкирской АССР как жена «врага народа», осужденного по ст. 58-10 и приговоренного к 10 годам лагерей без права переписки (о расстреле А. Моррисона Морозова узнала многие годы спустя). В ссылке работала вышивальщицей в артели «Культизделия». Затем в Башкирских мастерских Художественного фонда РСФСР (1944—1960). Совместно с Тамарой Нечаевой участвовала в создании башкирской школы скульпторов.
В 1934 году были установлены её памятники М. Горькому и Г. Димитрову. Бюст Чехова работы Веры Морозовой, установленный в 1935 году в Таганроге, у домика Чехова, стал первым памятником писателю в СССР. В Башкирии были созданы композиции «Башкирский танец», «Ленинградка», памятники-бюсты Г. М. Мингажева, Александра Матросова, Мажита Гафури. По оригиналу работ Веры Морозовой были созданы монументальные памятники «Шахтёры», установленные в Кумертау, Сибае, Коркино, Караганде (совм. с Т. П. Нечаевой). Произведения Морозовой положили начало скульптурному фонду Башкирского государственного художественного музея имени М. В. Нестерова в Уфе.
Умерла 20 ноября 1990 года в Уфе.
Работы находятся в собраниях
- Государственная Третьяковская галерея, Москва[6].
- Литературный музей А. П. Чехова, Таганрог.
- Башкирский государственный художественный музей имени М. В. Нестерова
Наиболее известные работы
- Бюст Антона Павловича Чехова (1935, Таганрог)
- Бюст Александра Матросова (1948, ГТГ)
- Бюст Мажита Гафури (Гафурийский район)
Семья
- Морозов, Георгий Георгиевич (1880—1934) — отец, государственный и партийный работник.
- Моррисон, Александр Платонович (1902—1937) — муж, журналист, редактор газеты «Таганрогская правда».
- Морозова, Нелли Александровна (1924—2015) — дочь, редактор, киносценарист.
- Бахнов, Владлен Ефимович (1924—1994) — зять, поэт, журналист, драматург, сценарист.
- Бахнов, Леонид Владленович (1948) — внук, российский филолог, прозаик, критик[7].
Напишите отзыв о статье "Морозова, Вера Георгиевна"
Ссылки
- [www.shrb.ru/sculpture/morozova.htm Вера Морозова на сайте Союза художников Республики Башкортостан]
- [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=author&i=599 Биографическая справка Нелли Морозовой]
- [www.hrono.ru/text/2007/kur01_07.html Гульшат Курамшина. Непокоренная воля. Портрет скульптора Морозовой на фоне эпохи]
Источники
- ↑ 1 2 Ныне — г. Бабушкин, Кабанский район, Бурятия, Россия.
- ↑ 1 2 Шкурко Э. А. [mgazeta.narod.ru/2009/13_avg/7.html «Непокоренная воля» художника] // Молодёжная газета. — 2009. — 13 авг.
- ↑ Морозова Н. А. Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника ХХ век. — М.: Новый хронограф, 2011. — С. 27. — ISBN 978-5-94881-170-3.
- ↑ Моррисон А. Выставка живописи // Таганрогская правда. — 1936. — 30 июня.
- ↑ Морозова Н. А. Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника ХХ век. — М.: Новый хронограф, 2011. — С. 178. — ISBN 978-5-94881-170-3.
- ↑ Морозова Н. [www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=book&num=830 Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника ХХ век.] — М.: Новый хронограф, 2011. — С. 289.
- ↑ Обуховская Л. [c-pravda.ru/newspapers/2013/10/05/leonid-bakhnov-yumor---spasitelnaya-solominka Леонид Бахнов: Юмор — спасительная соломинка] // Крымская правда. — 2013. — 6 окт.
Отрывок, характеризующий Морозова, Вера Георгиевна
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
