Морозов, Степан Ильич

Степан Ильич Морозов
Дата рождения	25 декабря 1893 (6 января 1894)(1894-01-06)
Место рождения	деревня Филатово, ныне Тульская область
Дата смерти	30 сентября 1950(1950-09-30) (56 лет)
Место смерти	Москва
Принадлежность	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Род войск	Пехота
Годы службы	1914 — 1949 годы
Звание
Командовал	Владивостокская пехотная школа 79-й стрелковый полк 104-я стрелковая дивизия 42-й стрелковый корпус Кандалакшская оперативная группа войск 19-я армия 28-й гвардейский стрелковый корпус 33-я армия 6-й гвардейский стрелковый корпус
Сражения/войны	Первая мировая война Гражданская война в России Советско-польская война Великая Отечественная война
Награды и премии

Степан Ильич Морозов (25 декабря 1893 года (6 января 1894), деревня Филатово, ныне Тульская область — 30 сентября 1950 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-лейтенант (19 марта 1944 года).

Начальная биография

Степан Ильич Морозов родился 25 декабря 1893 года (6 января 1894) в деревне Филатово ныне Тульской области в семье рабочих.

Работал рабочим-машинистом на суконной фабрике и с 1912 по 1914 годы являлся членом Союза текстильщиков и металлистов.

Военная служба

Первая мировая и гражданская войны

В октябре 1914 года был призван в ряды Русской императорской армии, после чего в 1915 году после окончания экстерном гимназии был направлен на Западный, а затем на Юго-Западный фронт. Служил на должностях командира взвода и бронеотряда.

После окончания 3-й школы прапорщиков в Иркутске в 1916 году был назначен на должность начальника пулемётной команды 2-го Финляндского стрелкового полка. Был членом, а с февраля по октябрь 1917 года — председателем полкового комитета. В апреле того же года вступил в ряды РКП(б).

В ноябре 1917 года вступил в ряды Красной гвардии, а в июне 1918 года — в ряды РККА, после чего был назначен на должность начальника штаба отрядов Могилевской губернии, в сентябре — на должность командира батальона 152-го стрелкового полка, в январе 1919 года — на должность члена революционного губернского комитета и коменданта Могилёва, в феврале — на должность председателя Богачевского уездного совета Могилёвской губернии и члена Бобруйского военного совета, в марте — на должность командира отдельного батальона корпуса войск ВЧК, в августе — на должность начальника отдела формирования партизанского отряда штаба войск Московского сектора при Полевом штабе РВСР, а в апреле 1920 года — на должность начальника штаба 10-й стрелковой бригады 4-й стрелковой дивизии, в составе которой во время советско-польской войны после Варшавской операции Морозов в составе дивизии отошёл в Восточную Пруссию, где был интернирован.

В 1920 году был награждён серебряным портсигаром на Западном фронте.

Межвоенное время

С августа по сентябрь 1921 года был членом комиссии Кавалерийской инспекции штаба РККА по инспектированию кавалерийских частей войск Украины, а после окончания Военной академии РККА в октябре того же года был назначен на должность начальника и военкома подготовительного курса этой же академии.

В июле 1922 года был назначен на должность помощника начальника 24-й Омской пехотной школы, с августа 1923 года временно исполнял должность начальника Владивостокской пехотной школы, а с январе 1924 года стажировался на должности командира роты в составе 108-го стрелкового полка. В июне того же года был назначен на должность начальника штаба 1-й Тихоокеанской стрелковой дивизии, а в августе — на должность помощника начальника Сибирских повторных курсов среднего комсостава.

В сентябре 1925 года был направлен на учёбу на Восточный факультет Военной академии имени М. В. Фрунзе, после окончания которого с июля 1927 года находился в распоряжении разведывательного управления штаба РККА. С августа по декабрь 1929 года работал на должности помощника начальника разведывательного отдела штаба ОКДВА, а затем «находился за границей, работал заведующим агентством КВЖД в Мукдене до III.1932 г.», являясь сотрудником Мукденской резидентуры разведывательного управления штаба РККА.

В мае 1932 года был назначен на должность начальника 2-го отдела штаба Забайкальской группы войск ОКДВА, в апреле 1933 года — на должность помощника командира 27-й стрелковой Омской дивизии им. Итальянского пролетариата, затем — на должность командира 79-го стрелкового полка в составе Белорусского военного округа, в июле 1938 года — на должность преподавателя кафедры общей тактики Военной академии имени М. В. Фрунзе, а в январе 1941 года — на должность командира 104-й стрелковой дивизии.

Великая Отечественная война

С началом войны Степан Ильич Морозов находился на прежней должности. Дивизия в составе 14-й армии (Северный фронт) вела оборонительные боевые действия на мурманском направлении и к середине июля наряду с другими соединениями фронта остановила наступление противника. В августе был назначен на должность командира 42-го стрелкового корпуса, прикрывавшего направление, выводившее к портам городов Полярный и Мурманска.

В декабре был назначен на должность командующего Кандалакшской оперативной группой войск, которая в ходе тяжёлых боевых действий вынудила противника перейти к обороне. В апреле 1942 года на базе данная группа в составе Карельского фронта была преобразована в 19-ю армию, а Степан Ильич Морозов был назначен на должность командующего.

В мае 1943 года Морозов был направлен на учёбу на ускоренный курс при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, после окончания которого в феврале 1944 года был назначен на должность командира 28-го гвардейского стрелкового корпуса (8-я гвардейская армия, 3-й Украинский фронт), который после форсирования реки Ингулец прорвал оборону противника, а затем освободил Одессу.

В июле 1944 года был назначен на должность командующего 33-й армией (3-й Белорусский фронт), которая вскоре прорвала оборону противника на левом берегу реки Неман.

В ноябре 1944 года был назначен на должность командира 6-го гвардейского стрелкового корпуса, который в начале ноября форсировал Дунай на участке городов Мохач (Венгрия) — Апатин (Сербия), а затем в ходе Будапештской операции освободил город Капошвар (Венгрия).

В апреле 1945 года был назначен на должность заместителя командующего 9-й гвардейской армией (3-й Украинский фронт), принимавшей участие в ходе Венской и Пражской наступательных операций.

Послевоенная карьера

С окончанием войны Морозов находился на прежней должности.

В июле 1945 года был назначен на должность начальника штаба советской части Союзнической комиссии по Австрии, а в мае 1948 года — на должность помощника командующего 1-й Краснознамённой армией Дальневосточного военного округа.

Генерал-лейтенант Степан Ильич Морозов в 1949 году вышел в отставку по болезни. Умер 30 сентября 1950 года в Москве.

Награды

• Орден Ленина;
• Три ордена Красного Знамени;
• Орден Суворова 2 степени;
• Два ордена Богдана Хмельницкого 1 степени;
• Медали, среди которых Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

Сочинения

• «Красные партизаны. Краткое руководство», Москва, 1920

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная. Командармы. Военный биографический словарь / Под общей ред. М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2005. — С. 152—153. — ISBN 5-86090-113-5.
• Лурье В. М., Кочик В. Я., «ГРУ: дела и люди.», Спб., «Нева», «ОЛМА-ПРЕСС», 2002, с. 439—440

Ссылки

• [hrono.ru/biograf/bio_m/morozov_si.php Биография С. И. Морозова на сайте «hrono.ru»]
• [www.generals.dk/general/Morozov/Stepan_Iliich/Soviet_Union.html Morozov Stepan Iliich]

Отрывок, характеризующий Морозов, Степан Ильич

– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.