Моррисси

<tr><th style="">Страна</th><td class="adr" style="background:#EFF0F7;"> Великобритания Великобритания </td></tr><tr><th style="">Профессии</th><td class="note" style="background:#EFF0F7;"> певец, автор песен, фелинолог </td></tr><tr><th style="">Певческий голос</th><td class="note" style="background:#EFF0F7;"> баритон </td></tr><tr><th style="">Инструменты</th><td class="note" style="background:#EFF0F7;"> вокал </td></tr><tr><th style="">Жанры</th><td class="note" style="background:#EFF0F7;"> инди-рок, инди-поп, панк-рок (раннее творчество)
альтернативный рок </td></tr><tr><th style="">Коллективы</th><td class="note" style="background:#EFF0F7;"> The Smiths
The Nosebleeds
Slaughter & The Dogs </td></tr><tr><th style="">Лейблы</th><td class="label" style="background:#EFF0F7;"> 1982—1987: Rough Trade/Sire
1988—1994: HMV/Sire
1995: RCA/Reprise
1997: Mercury
2003—2007: Attack/Sanctuary
2007 — настоящее время: Decca, Lost Highway </td></tr> </table> Сти́вен Па́трик Мо́ррисси (англ. Steven Patrick Morrissey, в качестве сценического имени использует свою фамилию Мо́ррисси; род. 22 мая1959, Дэвихалм</span>^ru_en, Ланкашир, Великобритания) — британскиймузыкант и поэт, основатель (совместно с гитаристом Джонни Марром) и вокалист существовавшей с 1982 по 1987 годы британской рок-группы The Smiths. После распада The Smiths Моррисси начал успешную сольную карьеру: десять его синглов попадали в первую десятку UK Singles Chart, а несколько альбомов занимали первую строчку в этом хит-параде. Журнал NME назвал Моррисси «одним из самых влиятельных артистов всех времён». Моррисси известен как ярый защитник прав животных: музыкант выразил своё отношение к употреблению мяса в заглавии альбома Meat Is Murder («Мясо — это убийство») и в одноимённой песне; на концертах он нередко обращает внимание зрителей на проблему идей гуманного обращения с животными; своими зачастую скандальными заявлениями о недопустимости употребления убойной пищи певец снискал славу непримиримого противника мясоедения; тем самым, согласно формулировке PETA, Моррисси «помог сделать мир более добрым к животным», за что в 2011 году был отмечен званием «человека года» по версии этой организации.

Биография

На протяжении 1970-х годов^{[уточнить]} являлся президентом английского филиала фан-клуба New York Dolls. Он сформулировал свою любовь к группе в фильме «Нью-Йоркская куколка»:

Некоторые группы увлекают вас и никогда не отпускают, и, независимо от того, что они делают, они не перестают привлекать… Куклы были для меня такой группой.

Эта любовь к New York Dolls повлияла на раннее творчество Моррисси, который стал приверженцем панк-рока. Помимо «куколок» большое влияние на юного музыканта оказали Дэвид Боуи, T. Rex и Sparks.

The Smiths

В 1982 году безработный Моррисси и Джонни Махер (позднее сменивший фамилию на Марр) основали группу The Smiths. Моррисси был вокалистом, а Марр играл на гитаре. Также в группу вошли бас-гитарист Энди Рурк и барабанщик Майк Джойс</span>^ru_en. Недолгое время в группе участвовали Дейл Хибберт и Крейг Геннон.

The Smiths сразу же завоевали внимание публики, уже в 1983 году группа даёт концерты с аншлагом и записывается у Джона Пила. The Smiths — рекордсмены его передачи по количеству появлений в хит-парадах — в этом плане группа обогнала даже крайне популярных тогда New Order и Depeche Mode.

Известности группа добилась сразу после выпуска дебютного альбома: The Smiths (1984) оказался весьма успешен, достигнув в UK Albums Chart 2-го места и оставаясь в чарте в течение 33 недель.

В 1985 году группа записывает альбом Meat Is Murder, занявший первое место в британском чарте. Одноимённая песня оказала немалое влияние на вегетарианское движение по всему миру.

Среди альбомов группы наиболее высоких оценок критиков заслужил The Queen Is Dead, вышедший в 1986 году. Журнал NME в 2013 году удостоил его звания «лучший альбом всех времён». Журнал Rolling Stone включал альбом в список 500 величайших альбомов всех времён в редакциях 2003-го (216-е место) и 2012-го (218-е место) годов.

В 1987 году, во время записи четвёртого альбома Strangeways, Here We Come, The Smiths распадаются. Моррисси приступает к сольной карьере.

По результатам опроса читателей журнала NME 2003-го года The Smiths были признаны лучшей английской группой всех времён, обогнав даже The Beatles.

Сольная карьера

Моррисси Morrissey
Моррисси на премьере фильма «Александр» в Дублине
Основная информация
Имя при рождении	Стивен Патрик Моррисси
Место рождения	Дэвихалм</span>ruen, Ланкашир, Англия, Великобритания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Первый сольный альбом Моррисси Viva Hate вышел зимой 1988 года. Записанный в сотрудничестве с бывшим продюсером The Smiths Стивеном Стритом выдержанный альбом с приятными мелодиями заслужил хорошие отзывы в прессе; два сингла с него — «Suedehead» и «Everyday Is Like Sunday» — и по сей день считаются поклонниками одними из главных хитов артиста, хотя с трудом вписываются в атмосферу альбома в целом.

В конце 1988 года состоялось первое сольное выступление Моза (как ласково называют его поклонники и друзья), прошедшее в Вулверхэмптоне. Тысячи фанатов The Smiths собрались там, ожидая понять, что же стало с Моррисси после распада группы. Безумная толпа буквально лезла на сцену — эти кадры можно увидеть на DVD Hulmerist. В группе Моза в тот вечер играли бывшие партнеры по The Smiths: Энди Рурк, Майк Джойс и Крэйг Гэннон, но лишь с Рурком Моррисси продолжил сотрудничество годом позднее.

Вышедший в 1990 году сборник Bona Drag состоял из синглов и би-сайдов. Публика, ждавшая нового полноценного альбома, была несколько разочарована. Ещё больше разочаровал её следующий альбом артиста Kill Uncle — крайне интимная, почти домашняя запись с хрупкими песнями. Диск получил унизительные отзывы в прессе. Некоторые из критиков поспешили поставить на карьере артиста крест.

Желая сменить возникшую вокруг атмосферу разочарования, Моррисси включил в состав своей команды участника The Polecats Боза Бурера (играющего в группе Моррисси и по сей день) и Алана Уайта. При сотрудничестве с продюсером и бывшим гитаристом Дэвида Боуи Миком Ронсоном, Моррисси записал неожиданно бодрый альбом Your Arsenal. В конце 1992 года пластинка была номинирована на «Грэмми».

Моррисси с успехом гастролирует по Европе и Штатам; клип на песню «Tomorrow» в горячей ротации MTV, а исполнительское мастерство играющих с Моррисси музыкантов заметно возрастает: в частности, по сравнению с Kill Uncle Tour, один из концертов которого выпущен на DVD под названием Live In Dallas (и получил двойку от авторитетного журнала Mojo). Творящуюся на концертах Your Arsenal тура атмосферу и любовь к артисту точно воспроизводит концертный альбом Beethoven Was Deaf (1993).

Одной из главных вех в карьере артиста становится его следующая запись — альбом Vauxhall and I, записанный уже со Стивом Лиллиуайтом. Журнал Q ставит альбому пятёрку. Лишь один из критиков^[кто?] заметил, что Моррисси записал песни, ничуть не лучшие по сути, чем на Kill Uncle. Тем не менее, песня «The More You Ignore Me the Closer I Get» становится хитом по обе стороны Атлантики. Многие поклонники и критики полагают, что это пик карьеры Моррисси и его лучшая пластинка. Сам Моз заявлял через несколько лет, что «не мог сделать ничего лучше». Пластинка заняла первое место в хит-параде Великобритании. К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Заканчивается эта истерия довольно быстро: на волне брит-попа и противоборства между Oasis и Blur Моз записывает близкий к прог-року альбом Southpaw Grammar с композициями по 10 минут. Критика верно подмечает давнюю особенность психики Моррисси, берущую своё начало в детстве певца, — идти от обратного. Это вообще свойственно эгоцентричным людям, не слушающимся своих родителей. Альбом получает унизительные рецензии в прессе и по-настоящему оценён лишь в наше время: Southpaw Grammar во многом предвосхитил своим звучанием последние записи Моррисси в 2000-х, но звучит более смело и интересно. В 2009 году Моррисси переиздал этот альбом, добавив к нему три би-сайда (в том числе один ещё времен Your Arsenal) и изменив порядок песен. Журнал Q выставил переизданию четвёрку, но решение изменить треклист понимания у поклонников не нашло.

Инцидент с Дэвидом Боуи

Осенью 1995 года Дэвид Боуи зовет Моррисси в совместное турне. Моррисси фактически выступает у Боуи на разогреве; поклонники Дэвида не заполняют зал, пока выступает Моз; в довершение всего Боуи просит Моррисси менять своих музыкантов с каждой из последних песен его выступления на одного из музыкантов Боуи. Моррисси заявляет, что это помешает ему нормально попрощаться с поклонниками и покидает турне (официально — по причине «болезни»). Дэвид Боуи разочаровывается в человеческих качествах Моррисси, заявляя о его «ненадёжности» и, по словам Моррисси, они никогда больше не разговаривали после этого инцидента. Несколько лет спустя Моррисси позволит себе заявить, что Боуи «был великим артистом в 1973, но не сейчас».

Двумя годами позже, после проигранного в суде дела о выплате неустойки бывшему барабанщику The Smiths Майку Джойсу, Моррисси прощается с Англией и переезжает в Лос-Анджелес. Вышедший в том году альбом Maladjusted — запись с более мелодичными, чем на Southpaw Grammar, песнями и — снова — продюсингом Стива Лиллиуайта. Интересно, что изначально продюсером диска должен был стать вокалист группы The Clash Джо Страммер — Моррисси рассказывает об этом во вкладке к переизданию 2009 года, вышедшему вместе с Southpaw Grammar (здесь Моррисси также добавил к классическому порядку песен несколько би-сайдов 1997 года и изменил его). Тогда альбом критики принимают очень холодно (хотя и лучше, чем Southpaw Grammar), и разочарованный в английской прессе Моррисси надолго замолкает.

В 2000 году артист проводит турне по Южной Америке. В 2001 году заявляет, что написал 20 новых песен. В 2002 году выступает в Лондонском Royal Albert Hall и приступает к записи первого за семь лет альбома.

В 2004 году выходит You Are The Quarry. Диск становится популярен во многих странах Европы, например в Норвегии и Германии, занимает вторую строчку британского хит-парада и входит в первую десятку Billboard. You Are the Quarry становится если не триумфальным, то как минимум крайне заметным возвращением в форму, а песня «Irish Blood, English Heart» попадает в сотню лучших песен 2000-х по версии NME. Все четыре сингла с этого альбома («Irish Blood, English Heart», «Let Me Kiss You», «First of the Gang to Die», «I Have Forgiven Jesus») попали в британский Top-10.

Следующий диск Ringleader of the Tormentors (2006), записанный усилиями Тони Висконти в Риме, получился менее успешным. По собственным словам, Моррисси намеренно отказался от привычной формы поп-песен, придя к намеренному её усложнению, что привело в некоторых треках к фактическому высасыванию из пальца. Критик из журнала Mojo заметил, что большинство мелодий здесь совершенно надуманы. Тем не менее пластинка добавила в копилку артиста несколько примечательных песен. Это композиции «Dear God, Please Help Me» (записанная с Эннио Морриконе), квинтэссенция всего творчества артиста, семиминутная «Life Is a Pigsty» и хит-сингл «You Have Killed Me».

В 2009 году новый альбом Years of Refusal («годы отказа») доказал, что артист не собирается возвращаться к прежней мелодичности. Альбом в прямолинейной манере хард-рока использует наработки Southpaw Grammar и Ringleader of the Tormentors. С Моррисси теперь играют музыканты, которые моложе его на 20 лет. Диск не снискал особой популярности ни среди критиков, ни среди поклонников и стал последней работой продюсера Джерри Финна (Green Day, Blink 182), который скончался от инсульта за несколько недель до его выхода.

В начале 2014 года Моррисси после пятилетнего перерыва подписал контракт с лейблом Capitol. Новая пластинка артиста под названием World Peace Is None of Your Business выходит 15 июля. Первый — одноимённый — сингл с альбома был выпущен 13 мая. Второй — композиция «Istanbul» — 20 мая.

В октябре 2014 Моррисси признался, что проходил обследование на возможные раковые клетки, но результаты не были обнародованы. В интервью Ларри Кингу в 2015-ом году, Моррисси признал, что был болен раком пищевода, но опухоль была удалена и он чувствует себя здоровым..

Проведя почти полтора года в промотуре к своей последней пластинке, Моррисси заявил, что не имеет предложений о контракте от лейблов и его выступления в Великобритании, возможно, были последними, поскольку "нет никакого смысла ехать в тур без новых песен".

Имидж и убеждения

Во время своего выступления в Варшаве 24 июля 2011 года Моррисси своеобразно прокомментировал известие о двойном теракте в Норвегии. Перед исполнением композиции The Smiths «Meat Is Murder» исполнитель сделал следующее заявление:

Все мы живем в мире убийств, как вы можете видеть по событиям в Норвегии: убийства, убийства, убийства... Но вещи похуже происходят каждый день в McDonald’s и „Жареном говне из Кентукки“.

Большинство людей, высказавшихся по поводу комментария Моррисси, считают, что оно не делает музыканту чести.

В декабре 2011-го Моррисси назван человеком года по версии международной организации по охране прав животных — PETA. Моррисси — убежденный вегетарианец. По собственным словам, Моррисси перестал есть мясо в 11 лет. На протяжении нескольких последних лет PETA выпускает марки с Моррисси — наряду с Хоакином Фениксом и другими знаменитыми вегетарианцами.

Моррисси успешно культивирует миф о своей «асексуальности». По сей день никто не имеет достоверных сведений о сексуальной ориентации артиста. Сам Моррисси не раз отрицал в своих интервью, что является геем или бисексуалом. В частности он заявлял, что отказывается признавать такие категории как гетеро-, би-, или гомосексуальность, потому что «у каждого человека существуют одни и те же сексуальные потребности».

В автобиографии, вышедшей в 2013 году, Моррисси рассказал, что у него были отношения как с мужчинами, так и с женщинами. В последовавшем за публикацией заявлении музыкант охарактеризовал себя словом «человекосексуал» (humasexual): «К сожалению, я не гомосексуал. В техническом смысле я — человекосексуал. Меня привлекают люди. Но, конечно… немногие».

Автобиография Моррисси, выпущенная лондонским издательством Penguin Books, стала хитом продаж и семь недель занимала первую строчку в UK. Моррисси получил множество предложений из разных стран (в том числе из России) о переводе своей книги и, по своим словам, был от этого «в экстазе», но в начале 2014 года по неизвестным причинам отверг все предложения. В то же время, газета The Independent и ряд других изданий отмечают «назойливый нарциссизм», коим преисполнена книга. Бойд Тонкин, обозреватель The Independent, заметил, что если автобиография, пестрящая фразами типа «Похоже, я более известен в Мексике, чем даже в Швеции, Перу или Чили», и высмеивающая «помойное ведро британской поэзии», несильно повредит имени самого музыканта, то репутация издательства Penguin, выпустившего книгу в серии Penguin Classics, непременно пострадает.

Моррисси занял второе место в опросе компании BBС2 «Ныне живущие идолы», обогнав Пола Маккартни, занявшего третье место (опрос проводился в 2006 году).

В начале 2000-х, по опросу жителей родного города, Моррисси был признан самым значимым жителем Манчестера всех времен, обогнав сэра Алекса Фергюсона и Ноэла Галлахера из группы Oasis.

В 2013 году артист выступил на церемонии вручения Нобелевской премии, где исполнил, в том числе, песню недавно умершего Лу Рида «Satellite of Love».

Как минимум четыре композиции других исполнителей посвящены Моррисси. Это песни Бьорк («Army of Me»), победительницы Евровидения Сэнди Шоу («Steven, You Don’t Eat Meat»), Sparks («Lighten Up, Morrissey») и The Associates («Steven, It Was Really Something»). Существует распространенная версия, что с вокалистом последних Билли Маккензи у Моррисси были отношения, и композиция «Wiliam, It Was Really Nothing» посвящена Билли.

Дискография

Альбомы

Студийные

• 1988 — Viva Hate
• 1991 — Kill Uncle
• 1992 — Your Arsenal
• 1994 — Vauxhall and I
• 1995 — Southpaw Grammar
• 1997 — Maladjusted
• 2004 — You Are the Quarry
• 2006 — Ringleader of the Tormentors
• 2009 — Years of Refusal
• 2014 — World Peace is None of Your Business

Концертные записи

• 1993 — Beethoven Was Deaf
• 2005 — Live from Earls Court

Сборники

• 1990 — Bona Drag
• 1995 — World of Morrissey
• 1997 — Suedehead: The Best of Morrissey
• 1998 — My early burglary years
• 2000 — The CD Singles '88–91'
• 2000 — The CD Singles '91–95'
• 2001 — The Best of Morrissey
• 2008 — Greatest Hits
• 2009 — Swords
• 2009 — The Hmv/Parlophone Singles '88-'95
• 2011 — Very Best Of

Ссылки

• [www.true-to-you.net/ True to You] — онлайн-журнал, посвящённый Моррисси

Отрывок, характеризующий Моррисси

Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».