Морская и колониальная лига

Морская и колониальная лига (польск. Liga Morska i Kolonialna) — польская общественная организация, созданная в 1930 году в результате преобразования Морской и речной лиги.

История

1918—1939

Перед I Мировой войной в военно-морских флотах колониальных держав служили тысячи поляков. Некоторые выслужились до высоких офицерских чинов, и свою профессиональную квалификацию стремились использовать в возрождённом отечестве.

Для большинства польских политиков межвоенного периода море было понятием далёким и туманным, а узкая полоса морского побережья, отданная Польше после войны, не впечатляла. Однако некоторые осознавали, что будущее Польши, её хозяйственное развитие, зависит от морской политики государства. Строительство Польши в качестве морской державы требовало прежде всего формирования в обществе морского сознания и его просвещения.

23 сентября 1922 года сейм принял важное постановление о постройке торгового порта в Гдыне. 29 апреля 1923 президент Станислав Войцеховский прибыл в Гдыню на церемонию открытия временного военного порта и туристической базы для рыбаков.

Организация, созданная 1 октября 1918 года по инициативе контр-адмирала Казимежа Порембского, под названием Общество на поприще развития судоходства «Польский флаг» (польск. Stowarzyszenie na Polu Rozwoju Żeglugi "Bandera Polska"), затем была переименована в Лигу польской навигации (польск. Liga Żeglugi Polskiej). В 1924 году организация поменяла название и стала называться Морская и речная лига (польск. Liga Morska i Rzeczna). Лига ставила себе целью популяризацию морских проблем среди общества и действовала на благо развития морского и речного флота.

Польская общественная организация Морская и колониальная лига была образована в 1930 году на базе Морской и речной лиги, причем дело было не просто в смене названия, а в изменении курса — в программу организации были включены пункты о необходимости борьбы за обретение Польшей колоний. Руководил организацией генерал Мариуш Заруский (польск. Mariusz Zaruski).

Практическая реализация программы организации заключалась в приобретении территорий под осадничество (например в Бразилии, Перу, Либерии). В 1934 году купила землю в бразильской провинции Парана и основала там посёлок для польских колонистов — Морская воля (польск. Morska Wola). Подписала с Либерией договор о хозяйственном и культурном сотрудничестве и о колонизации её территории. В 30-х годах XX века вела сбор денег в Фонд морской обороны результатом чего, помимо прочего, была постройка подводной лодки «Орёл». Издавала ежемесячник «Море» (польск. «Morze»), посвященный проблемам развития судоходства и ежеквартальный журнал «Морской и колониальный вопрос» (польск. «Sprawy Morskie i Kolonialne»).

Требования о необходимости польской колониальной экспансии в Африке нашли поддержку и у официального польского руководства (оно, например, добивалось Мадагаскара у Франции и передачи Мозамбика от Португалии). 12 января 1937 года, выступая перед бюджетной комиссией сейма, министр иностранных дел Польши Юзеф Бек заявил, что «для Польши большое значение имеют вопросы эмиграции населения и получения сырья и что её больше не может удовлетворять прежняя система решения так называемых колониальных вопросов». 18 апреля 1938 года был с размахом отмечен «день колоний», превратившийся в демонстрацию с требованием заморских колоний для Польши. По поручению правительства этой кампанией руководил генерал Соснковский. Костелы посвящали требованию колоний мессы, а в кинотеатрах демонстрировались фильмы колониальной тематики.. Колониальные планы польского правительства вызывали в обществе неоднозначную реакцию. Националистические организации призывали переселить всех польских евреев на Мадагаскар.

В 1939 году организация насчитывала почти 1 млн членов.

1944 — настоящее время

Морская и колониальная лига прекратила свою деятельность в 1939 году. Была восстановлена в 1944 году под названием Морская лига (польск. Liga Morska), но впоследствии в 1953 году снова упразднена и присоединена к Лиге друзей солдата (польск. Liga Przyjaciół Żołnierza, LPŻ), преобразованной в Лигу защиты родины (польск. Liga Obrony Kraju, LOK).

Вновь была восстановлена в 1981 году под названием Морская лига. 19 марта 1999 года Морская лига была переименована в Морскую и речную лигу.

Ссылки

• Официальный сайт [www.lmir.pl Liga Morska i Rzeczna]
• [www.regnum.ru/news/1202970.html «Речь Посполитая от океана до океана». Польские колониальные амбиции в 1930-е годы]

Отрывок, характеризующий Морская и колониальная лига

– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.