Морская кампания в Ла-Манше (1338—1339)
| Морская кампания в Ла-Манше | |||
| Основной конфликт: Столетняя война | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место |
пролив Ла-Манш | ||
| Итог |
ничья | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Морская кампания в Ла-Манше (1338-1339) — серия рейдов, проведенных зарождавшимся французским флотом, и многочисленных набегов пиратов против английских городов, судов и островов в Ла-Манше, которые вызвали массовую панику и причинили ущерб и финансовые потери региону на ранних этапах Столетней войны.
Содержание
Финансовые проблемы
В 1338 году французское правительство столкнулось с серьезной угрозой с двух сторон. На юге, с английских территорий Гасконь и Аквитания, проводились набеги на французские земли, граница была плохо определена, и полагаться следовало больше на лояльность местного населения, чем на обозначения границ на картах. На северо-востоке ситуация была еще более мрачной: финансируемые англичанами войска Эно, Брабанта и даже Священной Римской империи готовили вторжение в северные провинции Франции.
Однако король Эдуард III, лидер анти французской коалиции, имел одну очень серьезную проблему. Несмотря на огромные доходы англичан от контроля шерстяной промышленности, их казна была пуста. Без английского финансирования коалиция могла развалиться, но огромные деньги требовались и на содержание армии во Фландрии. Уже с 1338 года английский король не мог продолжать борьбу без заимствования огромных сумм у итальянских банкиров (впоследствии он их не вернул, чем спровоцировал финансовый крах в Италии). Догадываясь о финансовых трудностях англичан, французы решили перейти к тактике разорения английских портов и захвата судов, чтобы король Эдуард был вынужден отказаться от планов вторжения на континент.
Портсмут и Джерси
В начале февраля 1338 года король Филипп VI назначил новым адмиралом Франции Николя Бегюше, который ранее служил в качестве казенного чиновника, а теперь получил задачу вести экономическую войну против Англии. 24 марта Бегюше начал свою кампанию, приведя большой флот малых прибрежных судов через Ла-Манш из Кале в Те-Солент, где французы высадились и сожгли стратегически важный порт Портсмут. Город был не укреплен и не защищен, а французы вошли в гавань под английскими знаменами. Разорение Портсмута стало катастрофой для Эдуарда: были сожжены как торговые суда, так и дома, магазины и доки, а не сумевшие бежать жители были убиты или захвачены в качестве рабов.
Далее французский флот отплыл на Нормандские острова, которые уже пострадали от незначительных набегов в предыдущем году. Французы разорили всю восточную часть острова Джерси, только Мон-Оргёйль уцелел. Рейд был предсказан офицерами английской разведки, но защитные меры оказались крайне неэффективными.
Пиратство
Этот рейд вызвал панику в общинах южной Англии и спровоцировал ряд дорогих защитных мер предосторожности вдоль береговой линии, что снизило вероятность высадки англичан на континенте. Дальние уголки английского побережья, Девон и Корнуолл, отказались поставлять любые материалы или деньги на войну в течение оставшейся части года, настаивая на том, что все ресурсы необходимы им самим для защиты от рейдов. Такие меры предосторожности не были напрасны: услышав о слабости английского побережья, десятки купцов и авантюристов Нормандии, Пикардии и Бретани занялись пиратством вдоль английского побережья. Пиратство также повлияло на другой театр военных действий: французские и кастильские корабли нападали на суда, перевозившие зерно и жалование солдатам в Аквитании, и их потеря поставила Бордо и всю область на грань бунта.
Гернси и Саутгемптон
Кампания в море начались в сентябре, когда большой французский и итальянский флот вновь атаковал Нормандские острова под руководством Робера Бертрана, маршала Франции. Остров Сарк, которому был нанесен серьезный ущерб за год до того, пал без боя, а Гернси был захвачен после короткого сопротивления. Остров был в значительной степени незащищенным, так как большая часть гарнизона была переведена на Джерси, чтобы предотвратить еще одно нападение на него, а те немногие солдаты, которые были отправлены на Гернси и Сарк, были захвачены в плен в море. Посланники с островов также были захвачены, благодаря чему английское правительство в течение недели не знало о падении островов. На Гернси замки Корнет и Вейл были единственными точками сопротивления французам. Однако и они капитулировали, а их гарнизоны были преданы смерти. Краткое военно-морское сражение между прибрежными и рыболовными судами с одной стороны и итальянскими галерами - с другой привело, несмотря на потерю двух итальянских судов, к разгрому островитян с тяжелыми потерями. Гернси оставался французским некоторое время, но после поражения при Слёйсе французы решили, что не смогут его защитить и оставили остров.
Следующей целью для Бегюше и Кирье стали линии снабжения между Англией и Фландрией. Собрав более 40 больших кораблей в Арфлёре и Дьеппе, они атаковали небольшой английский флот у Арнемёйдена. Пять крупных галер, перегруженных товарами, потонули, а остальные корабли французы включили в состав своего флота. 5 октября французский флот, подкрепленный итальянскими и кастильскими наемниками, блокировали порт Саутгемптон с суши и моря. Стены города были старыми и ненадежными, денег на их ремонт долго не выделялось. Большая часть ополчения и горожан в панике бежали в сельскую местность, только гарнизон замка держал оборону в течение короткого время, пока итальянцы не прорвали оборону и не взяли город. Как и Портсмут, Саутгемптон был сожжен и разграблен, захваченные товары и пленники были отправлены во Францию.
1339 год
Ранняя зима заставила французов взять паузу, что стратегически изменило соотношение сил в Канале. За зиму английские города подготовили организованные вооруженные формирования, чтобы отгонять налетчиков. Ответственность за подготовку ополченцев была возложена на графов, которые лично отвечали за безопасность береговой линии. Хотя пиратство на море оставалось серьезной проблемой, крупномасштабные французские рейды были завершены. Нападение на Джерси потерпело неудачу, так как остров был уже слишком сильно защищен, нападения на Харидж, вновь Саутгемптон и Плимут были отбиты с большими потерями. Наемники французского войска не желали рисковать и вступать в крупномасштабный бой. Гастингс был сожжен дотла, но на тот момент это была скорее рыбацкая деревня, чем порт. Объединенный французский флот снизошел до нападения на рыбацкие лодки и выставление напоказ тел убитых рыбаков на улицах Кале.
Английский флот также был укреплен за зиму и начал нападать на французские корабли. Однако наемные капитаны флота решили, что более выгодно грабить фламандских конвои союзников Эдуарда, чем французские суда, что вынудило короля Англии с позором уплатить наемникам огромную сумму компенсации. В июле 67 французских и наемных кораблей попытались атаковать Пять портов. Экспедиция была встречена организованной милицией в Сэндвиче и повернула к Раю, сжигая небольшие деревни на пути, но не имея возможности атаковать укрепленные города. Там английский флот под руководством Роберта Морли догнал их, заставив французские силы отступить через Канал. Эта паника затронула генуэзских наемников, которые составляли самую опытную часть французского флота, и они требовали большей оплаты. Король Филипп VI ответил заключением в тюрьму пятнадцати их главарей, после чего остальные вернулись в Италию, что лишило французов лучших моряков и кораблей, а также двух третей самого флота.
Английский реванш
Узнав об уходе генуэзских наемников из французского флота, Морли повел свой флот к побережью Франции, сжег города Олт и Ле-Трепор, опустошил несколько деревень и спровоцировал панику, похожую на панику англичан после разграбления Саутгемптона. Кроме того, он застал врасплох и уничтожил французский флот в гавани Булони. Английский и фламандские купцы снарядили свои корабли для набегов, и вскоре прибрежные французские деревни вдоль северного и даже западного побережья оказались под угрозой. Фламандский флот также был активен и сжег важный порт Дьепп в сентябре. Эти успехи восстановили боевой дух в Англии, однако не повлияли на исход войны: континентальная экономика Франции могла выжить под набегами с моря с большим успехом, чем морская экономика Англии. В следующем году в битве при Слёйсе англичане разгромили французский флот, что вновь вернуло им возможность угрожать французам высадкой на континенте сразу в нескольких точках.
Напишите отзыв о статье "Морская кампания в Ла-Манше (1338—1339)"
Литература
- Rodger, N.A.M., The Safeguard of the Sea, 1997, ISBN 0-00-255128-4
- Sumption, Jonathan, The Hundred Years War, Vol 1, Trial by Battle, 1990, ISBN 0-571-13895-0
Отрывок, характеризующий Морская кампания в Ла-Манше (1338—1339)
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.
