Морское сражение под Керчью (1774)
| Морское сражение под Керчью | |||
| Основной конфликт: Русско-турецкая война (1768—1774) | |||
| Дата | |||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Итог |
успешная переправа через Керченский пролив русской армии | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Морское сражение под Керчью — двойное сражение между русским и турецким флотами состоявшееся южнее Керчи 9 (20) июня и 28 июня (9 июля) 1774 года, во время русско—турецкой войны 1768—74 годов.
9 июня турецкий флот, состоящий из 40 вымпелов (5 линейных кораблей, 9 фрегатов, а также 26 галер и шебек), пытаясь прорваться через Керченский пролив, внезапно атаковал отряд российских кораблей под командой В. Я. Чичагова, который крейсеровал около берегов Крыма, чтобы не допустить на них высадки турецких десантов. Под его началом было на тот момент 3 фрегата, 4 шестнадцатипушечных корабля, 2 коча и 3 малых вспомогательных судна. Чичагов решил отрезать туркам попытку возвращения на свою базу. Русский корабельный отряд встал на якорь у Керченского пролива, блокировал пролив и на следующий день направился в направлении Керчи .
28 июня турецкий флот, в составе 34 кораблей (6 линейных кораблей, 7 фрегатов, 1 коча, 20 галер и шебек)[3], попытался прорваться в Азовское море и уничтожить русскую флотилию из 12 вымпелов под командованием вице-адмирала А. Н. Сенявина, которая охраняла Керченский пролив и конвоировала транспорты, отправлявшиеся к Крымской армии, чтобы помешать переправе через Керченский пролив русской армии. Яростная атака на корабли Сенявина туркам, несмотря на троекратное превышение сил, не удалась и закончилась полным провалом .
Орудия русской флотилии имели большую, чем у турок, дальность поражения, что давало им огромное преимущество над врагом. Меткий и живой артиллерийский огонь русских судов скоро заставил неприятеля отступить и удалиться в море.
Учитывая поражения на суше и на море, турки запросили перемирия. 21 июля был заключен Кучук-Кайнарджийский мир. По этому миру Крым объявлялся независимым и фактически переходил под российский контроль. Россия приобрела также значительную часть северного побережья Чёрного моря. Новая граница прошла по Бугу и Кубани. В Крыму Россия получила город Керчь и крепость Еникале, а на Черноморском побережье Северной Таврии — крепость Кинбурн. Русский флот теперь имел право на свободный проход через Босфор и Дарданеллы.
Напишите отзыв о статье "Морское сражение под Керчью (1774)"
Примечания
Ссылки
- [webcache.googleusercontent.com/search?q=cache:y-VR_p8RVwwJ:federacia.ru/encyclopaedia/war/turkey_5/+%D0%A1%D1%80%D0%B0%D0%B6%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B5+%D1%83+%D0%9A%D0%B5%D1%80%D1%87%D0%B8+1774&cd=15&hl=ru&ct=clnk&gl=ua&client=firefox-a&source=www.google.com.ua] Русско-турецкая война (1768—1774 гг.)
- [flot.sevastopol.info/history/time01.htm] Хронология важнейших событий Черноморского Флота
- R. C. Anderson, Naval wars in the Levant 1559—1853, Liverpool University Press, 1952; also 2005, Martino Pub., ISBN 1-57898-538-2.
- Лебедев А. А. У истоков Черноморского флота России. Азовская флотилия Екатерины II в борьбе за Крым и в создании Черноморского флота (1768—1783 гг.) СПб. — ИПК Гангут 2011—832 с. ISBN 978-5-904180-22-5
Отрывок, характеризующий Морское сражение под Керчью (1774)
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
