Морской министр Франции
Поделись знанием:
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
Морско́й мини́стр Франции, или военно-морской министр Франции, также министр военно-морского флота Франции (фр. ministre de la Marine) — одна из исторических министерских должностей Франции, изначально один из государственных секретарей по делам военно-морского флота Франции в период старого режима во Франции, которому поручалось управление военно-морскими силами Франции.
В 1790 году звание статс-секретаря военно-морского флота было изменено на министра военно-морского флота и колоний и до 1890-х годов пост обычно совмещался с ответственностью за колонии Франции. В 1947 году морское министерство было объединено с военным в единое Министерство обороны Франции, и обязанности морского министра возложены на министра обороны.
Содержание
- 1 История
- 2 Государственные секретари по делам военно-морского флота (1547—1790)
- 3 Министры военно-морского флота и колоний (1790—1893)
- 3.1 Конституционная монархия (1790—1792)
- 3.2 Первая республика (1792—1804) и Первая империя (1804—1814)
- 3.3 Первая реставрация Бурбонов (1814—1815)
- 3.4 Сто дней
- 3.5 Вторая реставрация Бурбонов (1815—1830)
- 3.6 Июльская монархия (1830—1848)
- 3.7 Вторая республика (1848—1852)
- 3.8 Вторая империя (1852—1870)
- 3.9 Третья республика (1870—1940)
- 4 Морские министры (1893—1940)
- 5 См. также
- 6 Ссылки
История
Два французских королевских флота (Понантский флота и Левантский флот) были поставлены под контроль Кольбера в 1662 году, в то время когда он был «интендантом финансов" и "государственным министром", но не был "государственным секретарём": он стал Государственным секретарём только в 1669 году после того, как купил свой путь к этой должности. С тех пор вплоть до Французской революции, государственный секретарь нес ответственность за флот.
Государственный секретарь отвечает за управление обоих флотов военного («королевский военно-морской флот») и гражданского («торговый флот») флотов, а также порты всей Франция, арсеналы, консульства и колонии, а также опека и попечительство для всех её коммерческих компаний.
Первоначально у него было две службы (Понтское бюро и Левантское бюро) другие службы были добавлены в течение долгого времени:
- Департамент архивов, 1669 год;
- Служба Понантских консульств, 1709 год;
- Служба колоний, 1710 год;
- Бюро классов, 1711 год;
- Департамент карт и планов, 1720 год;
- Служба Левантских консульств, 1738 год, которая была в 1743 году объединена со Службой Понантских консульств под названием Служба торговли и консульств.
Эти различные службы и департаменты были перегруппированы на четыре супер-департамента при морском министре маршале маркизе Шарле де Кастри в 1786 году.
Государственные секретари по делам военно-морского флота (1547—1790)
| Государственный секретарь | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Côme Clausse, seigneur de Marchaumont | 14 сентября 1547 | 1558 |
| Florimond II Robertet, seigneur de Fresnes | 1558 | октябрь 1567 |
| Claude de l’Aubespine, seigneur d’Hauterive | 1 апреля 1547 | 1567 |
| Jacques Bourdin, seigneur de Villeines | 1558 | 1567 |
| Martin Ruze, seigneur de Beaulieu | 15 сентября 1588 | 6 ноября 1613 |
| Antoine de Loménie, seigneur de la Ville aux Clercs | 7 ноября 1613 | 10 августа 1615 (он покинул свой пост в этот день, но сохранил приоритет и функции) |
| Анри-Огюст де Ломени, граф де Бриенн | 13 июля 1615 | февраль 1643 |
| Henry de Guénegaud, marquis de Plancy | 23 марта 1643 | 1662 |
| Гюг де Лионн, маркиз де Френ, сеньор де Берни | 4 февраля 1662 | 1669 |
| Жан-Батист Кольбер | 7 марта 1669 | 1683 |
| Jean-Baptiste Colbert, Marquis de Seignelay | сентябрь 1683 | 3 ноября 1690 |
| Louis Phélypeaux, comte de Pontchartrain | 7 ноября 1683 | 6 сентября 1699 |
| Jérôme Phélypeaux, comte de Pontchartrain | 6 сентября 1699 | 1 октября 1715 |
| Луи-Александр де Бурбон, граф Тулузский и Виктор-Мари д'Эстре (председатели Морского Совета) | 1 октября 1715 | 24 сентября 1718 |
| Joseph Jean Baptiste Fleuriau d'Armenonville | 24 сентября 1718 | 28 февраля 1722 |
| Charles Jean-Baptiste Fleuriau, comte de Morville | 28 февраля 1722 | 16 августа 1723 |
| Жан-Фредерик Фелиппо, граф де Морепа | 16 августа 1723 | 23 апреля 1749 |
| Антуан Луи Руйе, граф де Жуи | 30 апреля 1749 | 24 июля 1754 |
| Жан-Батист де Машо д'Арнувиль | 24 июля 1754 | 1 февраля 1757 |
| François Marie Peyrenc de Moras | 1 февраля 1757 | 31 мая 1758 |
| Claude Louis d'Espinchal, marquis de Massiac | 31 мая 1758 | 31 октября 1758 |
| Nicolas René Berryer | 31 октября 1758 | 13 октября 1761 |
| герцог Этьен Франсуа де Шуазёль | 13 октября 1761 | 10 апреля 1766 |
| César Gabriel de Choiseul-Chevigny, duc de Praslin | 10 апреля 1766 | 24 декабря 1770 |
| Жозеф Мари Терре | 24 декабря 1770 | 9 апреля 1771 |
| Pierre Étienne Bourgeois de Boynes | 9 апреля 1771 | 20 июля 1774 |
| Анн Робер Жак Тюрго | 20 июля 1774 | 24 августа 1774 |
| Antoine de Sartine | 24 августа 1774 | 13 октября 1780 |
| Charles Eugène Gabriel de La Croix, marquis de Castries | 13 октября 1780 | 24 августа 1787 |
| Armand Marc, comte de Montmorin Saint-Hérem | 25 августа 1787 | 24 декабря 1787 |
| César Henri, comte de La Luzerne | 24 декабря 1787 | 13 июля 1789 |
| Arnaud de Laporte | 13 июля 1789 | 16 июля 1789 |
| César Henri, comte de La Luzerne | 16 июля 1789 | 26 октября 1790 |
Министры военно-морского флота и колоний (1790—1893)
Конституционная монархия (1790—1792)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Шарль Пьер Кларе де Флерье | 26 октября 1790 | 17 мая 1791 |
| Антуан Жан Мари Тевенар | 17 мая 1791 | 18 сентября 1791 |
| Claude Antoine Valdec de Lessart | 18 сентября 1791 | 7 октября 1791 |
| Antoine François, comte Bertrand de Molleville | 7 октября 1791 | 16 марта 1792 |
| Jean de Lacoste | 16 марта 1792 | 21 июля 1792 |
| Франсуа Жозеф де Грате, виконт Дюбошаж | 21 июля 1792 | 10 августа 1792 |
Первая республика (1792—1804) и Первая империя (1804—1814)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Гаспар Монж | 10 августа 1792 | 10 апреля 1793 |
| Jean Dalbarade (комиссар с 20 апреля 1794) | 10 апреля 1793 | 2 июля 1795 |
| Jean-Claude Redon de Beaupréau (комиссар) | 2 июля 1795 | 4 ноября 1795 |
| Лоран Жан-Франсуа де Трюге | 4 ноября 1795 | 15 июля 1797 |
| Georges René Le Peley de Pléville | 15 июля 1797 | 27 апреля 1798 |
| Этьен Брюи | 27 апреля 1798 | 4 марта 1799 |
| Шарль Жозеф Матье Ламбрехтс | 4 марта 1799 | 7 марта 1799 |
| Шарль Морис де Талейран-Перигор | 7 марта 1799 | 2 июля 1799 |
| Marc Antoine Bourdon de Vatry | 2 июля 1799 | 22 ноября 1799 |
| Pierre Alexandre Laurent Forfait | 22 ноября 1799 | 3 октября 1801 |
| Дени Декре | 3 октября 1801 | 1 апреля 1814 |
Первая реставрация Бурбонов (1814—1815)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Пьер Виктор, барон Мало | 3 апреля 1814 | 7 сентября 1814 |
| Jacques, comte Beugnot | 7 сентября 1814 | 20 марта 1815 |
Сто дней
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Дени Декре | 20 марта 1815 | 7 июля 1815 |
Вторая реставрация Бурбонов (1815—1830)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| François Arnail, comte de Jaucourt | 9 июля 1815 | 26 сентября 1815 |
| Франсуа Жозеф де Грате, виконт Дюбошаж | 26 сентября 1815 | 23 июня 1817 |
| Лоран де Гувион, маркиз де Сен-Сир | 23 июня 1817 | 12 сентября 1817 |
| граф Луи-Матьё Моле | 12 сентября 1817 | 29 декабря 1818 |
| Pierre Barthélemy, baron Portal | 29 декабря 1818 | 14 декабря 1821 |
| Aimé, duc de Clermont-Tonnerre | 14 декабря 1821 | 4 августа 1824 |
| Christophe, comte de Chabrol de Crouzol | 4 августа 1824 | 3 марта 1828 |
| Jean-Guillaume, baron Hyde de Neuville | 3 марта 1828 | 8 августа 1829 |
| князь Жюль де Полиньяк | 8 августа 1829 | 23 августа 1829 |
| Charles Lemercier de Longpré, baron d'Haussez | 23 августа 1829 | 31 июля 1830 |
Июльская монархия (1830—1848)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| граф Анри де Риньи | 31 июля 1830 | 11 августа 1830 |
| барон Орас Себастьяни | 11 августа 1830 | 17 ноября 1830 |
| граф Антуан д’Аргу | 17 ноября 1830 | 13 марта 1831 |
| граф Анри де Риньи | 13 марта 1831 | 4 апреля 1834 |
| Albin Reine, baron Roussin | 4 апреля 1834 | 19 мая 1834 |
| Louis Léon, comte Jacob | 19 мая 1834 | 10 ноября 1834 |
| Пьер-Шарль-Франсуа Дюпен | 10 ноября 1834 | 18 ноября 1834 |
| Ги Виктор Дюперре | 18 ноября 1834 | 6 сентября 1836 |
| Claude Charles Marie du Campe de Rosamel | 6 сентября 1836 | 31 марта 1839 |
| Jean Marguerite Tupinier | 31 марта 1839 | 12 мая 1839 |
| Ги Виктор Дюперре | 12 мая 1839 | 1 марта 1840 |
| Albin Reine, baron Roussin | 1 марта 1840 | 29 октября 1840 |
| Ги Виктор Дюперре | 29 октября 1840 | 7 февраля 1843 |
| Albin Reine, baron Roussin | 7 февраля 1843 | 24 июля 1843 |
| Ange René Armand, baron de Mackau | 24 июля 1843 | 9 мая 1847 |
| Луи Наполеон Огюст Ланн, герцог де Монтебелло | 9 мая 1847 | 24 февраля 1848 |
Вторая республика (1848—1852)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Франсуа Араго | 24 февраля 1848 | 11 мая 1848 |
| Joseph Grégoire Casy | 11 мая 1848 | 28 июня 1848 |
| Жюль Бастид | 28 июня 1848 | 17 июля 1848 |
| Raymond Verninac de Saint-Maur | 17 июля 1848 | 20 декабря 1848 |
| Виктор Дестют де Траси | 20 декабря 1848 | 31 октября 1849 |
| Роман Дефоссе | 31 октября 1849 | 9 января 1851 |
| Théodore Ducos | 9 января 1851 | 24 января 1851 |
| Auguste Nicolas Vaillant | 24 января 1851 | 10 апреля 1851 |
| Justin de Chasseloup-Laubat | 10 апреля 1851 | 26 октября 1851 |
| Hippolyte Fortoul | 26 октября 1851 | 3 декабря 1851 |
Вторая империя (1852—1870)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Théodore Ducos | 3 декабря 1851 | 17 апреля 1855 |
| Фердинанд Альфонс Гамелен | 19 апреля 1855 | 24 ноября 1860 |
| Justin de Chasseloup-Laubat | 24 ноября 1860 | 20 января 1867 |
| Charles Rigault de Genouilly | 20 января 1867 | 4 сентября 1870 |
Третья республика (1870—1940)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Мартин Фуришон | 4 сентября 1870 | 19 февраля 1871 |
| Louis Marie Alexis Pothuau | 19 февраля 1871 | 25 мая 1873 |
| Charles Dompierre d'Hormoy | 25 мая 1873 | 22 мая 1874 |
| Louis Raymond de Montaignac de Chauvance | 22 мая 1874 | 9 марта 1876 |
| Мартин Фуришон | 9 марта 1876 | 17 мая 1877 |
| Albert Gicquel des Touches | 17 мая 1877 | 23 ноября 1877 |
| Albert Roussin | 23 ноября 1877 | 13 декабря 1877 |
| Louis Marie Alexis Pothuau | 13 декабря 1877 | 4 февраля 1879 |
| Жан-Бернар Жорегиберри | 4 февраля 1879 | 29 января 1880 |
| Жорж Шарль Клуэ | 29 января 1880 | 14 ноября 1881 |
| Auguste Gougeard (только морской министр) | 14 ноября 1881 | 30 января 1882 |
| Жан-Бернар Жорегиберри | 30 января 1882 | 29 января 1883 |
| Франсуа де Маги | 31 января 1883 | 21 февраля 1883 |
| Charles Brun | 21 февраля 1883 | 9 августа 1883 |
| Alexandre Louis François Peyron | 9 августа 1883 | 6 апреля 1885 |
| Charles Eugène Galiber | 6 апреля 1885 | 7 января 1886 |
| Гиацинт Лоран Теофиль Об | 7 января 1886 | 30 мая 1887 |
| Édouard Barbey | 30 мая 1887 | 12 декабря 1887 |
| Франсуа де Маги | 12 декабря 1887 | 5 января 1888 |
| Жюль Франсуа Кранц | 5 января 1888 | 22 февраля 1889 |
| Бенжамен Жорес | 22 февраля 1889 | 13 марта 1889 |
| Жюль Франсуа Кранц (только морской министр) | 19 марта 1889 | 10 ноября 1889 |
| Édouard Barbey (только морской министр) | 10 ноября 1889 | 27 февраля 1892 |
| Годфруа Кавеньяк (с 8 марта 1892 года, только морской министр) | 27 февраля 1892 | 8 марта 1892 |
| Огюст Бюрдо | 8 марта 1892 | 11 января 1893 |
Морские министры (1893—1940)
Третья республика (1870—1940)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Adrien, Barthélemy, Louis, Henri Rieunier | 12 января 1893 | 3 декабря 1893 |
| Auguste Alfred Lefèvre | 3 декабря 1893 | 30 мая 1894 |
| Феликс Фор | 30 мая 1894 | 17 января 1895 |
| Armand Louis Charles Gustave Besnard | 17 января 1895 | 1 ноября 1895 |
| Эдуар Локруа | 1 ноября 1895 | 29 апреля 1896 |
| Armand Louis Charles Gustave Besnard | 29 апреля 1896 | 28 июня 1898 |
| Эдуар Локруа | 28 июня 1898 | 22 июня 1899 |
| Жан-Мари де Ланессан | 22 июня 1899 | 7 июня 1902 |
| Шарль Камилл Пельтан | 7 июня 1902 | 24 января 1905 |
| Gaston Thomson | 24 января 1905 | 22 октября 1908 |
| Alfred Picard | 22 октября 1908 | 24 июля 1909 |
| Augustin Boué de Lapeyrère | 24 июля 1909 | 2 марта 1911 |
| Теофиль Делькассе | 2 марта 1911 | 21 января 1913 |
| Pierre Baudin | 21 января 1913 | 9 декабря 1913 |
| Эрнест Монис | 9 декабря 1913 | 20 марта 1914 |
| Armand Gauthier de l'Aude | 20 марта 1914 | 9 июня 1914 |
| Émile Chautemps | 9 июня 1914 | 13 июня 1914 |
| Armand Gauthier de l'Aude | 13 июня 1914 | 3 августа 1914 |
| Victor Augagneur | 3 августа 1914 | 29 октября 1915 |
| Lucien Lacaze | 29 октября 1915 | 2 августа 1917 |
| Charles Chaumet | 2 августа 1917 | 16 ноября 1917 |
| Жорж Леги | 16 ноября 1917 | 20 января 1920 |
| Adolphe Landry | 20 января 1920 | 16 января 1921 |
| Gabriel Guist'hau | 16 января 1921 | 15 января 1922 |
| Flaminius Raiberti | 15 января 1922 | 29 марта 1924 |
| Maurice Bokanowski | 29 марта 1924 | 9 июня 1924 |
| Désiré Ferry | 9 июня 1924 | 14 июня 1924 |
| Jacques-Louis Dumesnil | 14 июня 1924 | 17 апреля 1925 |
| Эмиль Борель | 17 апреля 1925 | 28 ноября 1925 |
| Жорж Леги | 28 ноября 1925 | 19 июля 1926 |
| René Renoult | 19 июля 1926 | 23 июля 1926 |
| Жорж Леги | 23 июля 1926 | 21 февраля 1930 |
| Альбер Сарро | 21 февраля 1930 | 2 марта 1930 |
| Jacques-Louis Dumesnil | 2 марта 1930 | 13 декабря 1930 |
| Альбер Сарро | 13 декабря 1930 | 27 января 1931 |
| Charles Dumont | 27 января 1931 | 20 февраля 1932 |
| Жорж Леги | 3 июня 1932 | 2 сентября 1933 |
| Альбер Сарро | 6 сентября 1933 | 30 января 1934 |
| Louis de Chappedelaine | 30 января 1934 | 9 февраля 1934 |
| François Piétri | 9 февраля 1934 | 1 июня 1936 |
| Alphonse Gasnier-Duparc | 1 июня 1936 | 22 июня 1937 |
| César Campinchi | 22 июня 1937 | 18 января 1938 |
| William Bertrand | 18 января 1938 | 13 марта 1938 |
| César Campinchi | 13 марта 1938 | 16 июня 1940 |
Режим Виши (1940—1944)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Франсуа Дарлан | 16 июня 1940 | 18 апреля 1942 |
| Gabriel Auphan | 18 апреля 1942 | 18 ноября 1942 |
| Jean-Marie Charles Abrial | 18 ноября 1942 | 26 марта 1943 |
| Henri Bléhaut | 26 марта 1943 | 19 августа 1944 |
Свободная Франция (1941—1944)
| Комиссар | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Эмиль Мюзелье | 24 сентября 1941 | 4 марта 1942 |
| Philippe Auboyneau | 4 марта 1942 | 7 июня 1943 |
| Louis Jacquinot | 7 июня 1943 | 10 сентября 1944 |
Временный режим (1944—1946) и Четвёртая республика (1946—1958)
| Министр | Начало деятельности | Окончание деятельности |
| Louis Jacquinot | 10 сентября 1944 | 21 ноября 1945 |
| Louis Jacquinot | 22 января 1947 | 22 октября 1947 |
См. также
- Премьер-министр Франции;
- Министр иностранных дел Франции;
- Министр обороны Франции;
- Министр внутренних дел Франции;
- Министр финансов Франции;
- Министр юстиции Франции.
Напишите отзыв о статье "Морской министр Франции"
Ссылки
- [www.assembleenationale.fr/gouv_parl/result.asp?regle_nom=%5Bchoisir+une+option%5D&Nom=&vip=categorie&poste=Marine&choixdate=intervalle&DebutMin=&FinMin=&Dateau=&choixordre=chrono&Rechercher=Rechercher Base de donnée de l'Assemblée nationale (depuis 1789)];
- [rulers.org/frgovt1.html rulers.org].
Отрывок, характеризующий Морской министр Франции
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.
Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.
Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…
В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.
Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
