Моряков, Валерий Дмитриевич

Вале́рий Дми́триевич Моряко́в (белор. Валеры Маракоў; 27 [14] марта 1909 — 29 октября 1937) — белорусский поэт и переводчик.

Биография

Родился 27 (14) марта 1909 в поселке Козырево Минского района (теперь в черте Минска). В 1924 закончил 4-ю Минскую семилетку и до конца 1925 работал каменщиком вместе со своим отцом, Дм. Моряковым. С июня 1925 в печати начали появляться его первые стихи («Чырвоная змена», «Малады араты» и др.). В декабре назначен секретарём редакции журнала «Піянер Беларусі». Принадлежал ко «второму призыву» (1926) молодняковцев. Первый сборник стихов вышел в 1926, второй — в 1927. В том же самом году поступил в МБПТ, но после двух курсов вызван с учёбы и назначен руководителем литературного отдела газеты «Савецкая Беларусь», где работал с перерывом до конца 1930.

М. Го­рецкий в то время писал о нём: «Моряков отличается лиричностью, эмоциональной напряженностью, звучностью своих стихов. У него много чувства, он любит яркие краски и звучание». С. Шушкевич позже вспоминал: «Морякова заметил и окрылил отцовской лаской и нежностью Янка Купала. Народный поэт не раз приглашал юношу к себе на свою квартиру и наслаждался его первыми творческими шагами, дал поэту не одну свою книгу с тёплым и радушным автографом». В 1931 Моряков поступил на литературно-лингвистическое отделение МПИ (закончил в 1934). Одновременно работал в журнале «Чырвоная Беларусь». Член СП Беларуси с 1934.

В марте 1935 был арестован органами Госбезопасности. После 3 месяцев пребывания во внутренней тюрьме НКВД освобожден.

Повторно арестован 6.11.1936. В октябре 1937, после года пыток изувеченного Морякова тройка НКВД осудила как «члена контрреволюционной национал-фашистской организации» к высшей мере наказания с конфискацией имущества. Расстрелян 29.10.1937 во внутренней тюрьме НКВД Минска, либо Пищаловском замке.

Реабилитирован военной коллегией Верховного суда СССР 23.4.1957. Особое дело М. № 10234-с содержится в архиве КГБ Беларуси.

Творчество Валерия Морякова было заново открыто для белорусского читателя и факты его трагической биографией были расследованы благодаря целеустремленному труду его племянника, Леонида Морякова, известного белорусского историка-энциклопедиста и писателя. Л. Моряков опубликовал [www.marakou.by/by/davedniki/valery-marakou.html монографию], посвященную жизни и творчеству поэта, а также разместил на своем веб-сайте его работы в электронном формате, вновь открыв таким образом доступ массам к потерянному некогда наследию большого поэтического таланта Беларуси.

Библиография

• На залатым пакосе: Вершы. Мн., 1927
• Вяршыні жаданняў. Паэзія. Мн., 1930
• Права на зброю: Вершы. Мн., 1933
• Лірыка. Мн., 1959
• Вяршыні жаданняў: Вершы, паэмы. Мн., 1989
• Рабінавая ноч: Выбранае. Вершы, паэмы, проза, публіцыстыка, крытыка, пера­клады. Мн., 2003

Критика

• Рагойша В. Сердце, согретое грустью // Вопросы литературы. 1990. № 6
• Пруднікаў П. Паэт эмоцый // Маладосць. 1998. № 3
• Грахоўскі С. Растаптаныя пялёсткі // Голас Радзімы. 1998. 7 мая
• Звонак А. З успамінаў аб В. Маракове // Першацвет. 1998. № 10-11
• Маракоў Л. Валеры Маракоў: Лёс, хроніка, кантэкст. Мн., 1999

Ссылки

• [www.marakou.by/by/v-marakou.html Страница, посвященная Валерию Морякову на веб-сайте Леонида Морякова]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Моряков, Валерий Дмитриевич

Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.