Мосарабы

Моса́рабы (исп. mozárabes [мосáрабэс]; порт. moçárabes [мусáрабиш] от араб. مستعرب‎ [муста`риб], «арабизированный», букв. «сделанный арабом», «превратившийся в араба») — собирательное название для христиан, проживавших на территориях Пиренейского полуострова, находящихся под контролем мусульман (разных халифатов и султанатов, существовавших на полуострове с 711 по 1492 г.). Многие из них, несмотря на приверженность христианству, переняли восточную атрибутику, жизненный колорит, владели арабским языком, хотя родным для большинства из них оставался мосарабский язык. Свой язык сами мосарабы называли просто «латинским».

Демографическая эволюция

Среди мосарабского населения различались вестготский и испано-римский элементы, однако это различие, по-видимому, постепенно нивелировалось ввиду наличия общего противника (арабов-мусульман), а также явного преобладания романского элемента в христианской среде. На момент арабского завоевания испано-римляне составляли до 90% населения Аль-Андалус, ещё около 5% приходилось на вестготов и столько же на евреев. Приток арабов (на побережье) и берберов (в глубине континента), а также исламизация и арабизация христиан постепенно сократили эту долю до 50% к середине XI века. К этому времени, однако, часть христиан уже оказалось в пределах христианских королевств, стоявших во главе Реконкисты. Мосарабы обычно селились в особых кварталах, иногда за стенами города, однако в повседневной жизни поддерживали постоянный контакт с мусульманами. Мосарабское искусство несет на себе глубокий отпечаток влияния арабской культуры. В разгар Реконкисты гонения на христиан участились и приняли массовый храктер. Гонения в Кордобе (850-859) стали первым эпизодом массовой дискриминации. Массовая депортация горожан христианского вероисповедания в Магриб также имела место в 1126 году. После этой даты христианам было запрещено селиться в подконтрольных мусульманам городах Аль-Андалус. Однако в течение последующих ста лет практически вся Иберия была отвоёвана христианами. На небольшой территории Гранадского эмирата мосарабов уже практически не было.

Самыми значимыми мосарабскими центрами были Толедо и Кордова. В Кордове существовал специальный чиновник — дефенсор или протектор, который представлял христиан и защищал их интересы при дворе халифа. В маленьких селениях имелись судьи, избиравшиеся самими мосарабами. Судья первой инстанции, ведавший разбором тяжб между христианами, назывался цензором. Судьей второй инстанции был граф. При этом мосарабы в течение долгого времени, по крайней мере в некоторых городах (Толедо), применяли свой кодекс законов — «Фуэро Хузго». Однако все дела о преступлениях, наказываемых смертной казнью, и, в частности, делами о преступлениях против мусульманской религии, рассматривали судьи-мусульмане.

В период ухудшения условий жизни в Аль-Андалусе, который был вызван началом Реконкисты некоторые мосарабы приняли приглашение поселиться на отвоёванных христианскими королевствами территориях. Они привнесли в испано-вестготские традиции христианского севера Пиренейского полуострова атрибуты более развитой на тот момент мусульманской культуры.

См. также

• Мосарабский обряд

Ссылки

• Мозарабы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [maxbooks.ru/spain/espan105.htm Мосарабы]
• [culturaespanola.ru/literatura/mosarabskoe-iskusstvo-arte-mozarabe/ Мосарабское искусство (Arte mozárabe)]

Отрывок, характеризующий Мосарабы

– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!