Москва слезам не верит

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Москва слезам не верит (фильм)»)
Перейти к: навигация, поиск
Москва слезам не верит
Жанр

мелодрама

Режиссёр

Владимир Меньшов

Автор
сценария

Валентин Черных

В главных
ролях

Вера Алентова
Алексей Баталов
Ирина Муравьёва
Раиса Рязанова

Оператор

Игорь Слабневич

Композитор

Сергей Никитин

Кинокомпания

Киностудия «Мосфильм».
Второе творческое объединение

Длительность

148 мин

Страна

СССР СССР

Год

1979

IMDb

ID 0079579

К:Фильмы 1979 года

«Москва́ слеза́м не ве́рит» — советский мелодраматический художественный фильм, снятый режиссёром Владимиром Меньшовым. Лидер проката 1980 года в СССР (около 90 млн зрителей)[1]. Премьера состоялась в конце 1979 года в московском кинотеатре «Звёздный». 11 февраля 1980 года фильм был впервые показан по телевидению.

В 1981 году был удостоен премии «Оскар» Американской академии кинематографических искусств и наук как лучший фильм на иностранном языке[2] и Государственной премии СССР.





Сюжет

Москва, конец 1950-х годов. В столичном общежитии живут три провинциальные подруги. Их судьбы складываются именно так, как предполагает характер каждой из девушек. Скромная Антонина начинает работать маляром, выходит замуж за рабочего-москвича, растит троих детей, любима и любит мужа. Самоуверенной моднице Людмиле Москва представляется лотереей, в которой она должна выиграть своё особенное счастье, и замуж она планирует выйти как минимум за богатого, знаменитого москвича. Она выходит замуж за известного хоккеиста Сергея Гурина, но муж не выдерживает бремени славы и спивается. Катерина, которая пошла на поводу у Людмилы и вместе с ней выдавала себя за дочь богатых москвичей, горько расплачивается за свою авантюру. Она полюбила телеоператора Рудольфа, забеременела от него, а он, когда узнал, что она простая работница на заводе и у неё нет квартиры в элитном доме, бросил Катерину.

Проходит 20 лет. Катерина одна вырастила дочь, окончила Московский химико-технологический институт и стала директором крупного предприятия. Теперь она сорокалетняя «железная леди», но по-прежнему мечтает о любви. В конце концов, любовь приходит к ней в образе обаятельного слесаря Гоши. Её любимый мужчина узнаёт о том, что Катерина промолчала о своей должности. А для него неприемлемо, что женщина выше него по социальному статусу. В это же время на горизонте появляется бывший возлюбленный Катерины Рудольф, ныне предпочитающий называться Родионом, предъявляющий права на уже взрослую дочь…

В ролях

Съёмочная группа

История создания

В основу фильма лёг сценарий «Дважды солгавшая» Валентина Черных, который был им написан за 19 дней для конкурса сценариев о Москве и занял на этом конкурсе 3-е место[3].

Владимир Меньшов поначалу хотел отказаться от мелодраматического сценария, но всё же он его привлёк. Сначала интересным поворотом показался момент, когда героиня ложится спать, заводит будильник и просыпается через двадцать лет[4]. Как позже признавался Меньшов, возможно, что в будущем фильме была некоторая автобиографическая для него и его супруги Веры Алентовой нотка. Они так же, как и герои фильма, прошли через общежитие, завоёвывали Москву, как приезжие провинциалы и лимитчики[5]. Бюджет фильма был достаточно скромен, составив 550 тыс. руб.[3]

Актёрский состав кинокартины сложился не сразу. Первоначально на роль Катерины Меньшов планировал взять Ирину Купченко или Маргариту Терехову, но обе актрисы от предложенной роли отказались, как и Анастасия Вертинская отказалась. Галина Польских отказалась от роли Тоси, Инна Макарова и Клара Лучко — от роли матери Рудольфа Рачкова[3].

После выхода картины на экран её создатели поначалу получили довольно прохладные отзывы как об упаднической по духу и довольно дешёвой мелодраме, эксплуатирующей низменные чувства зрителей. Премия «Оскар» и огромный кассовый успех картины стали полной неожиданностью для кинематографического руководства и критиков[1].

Владимир Меньшов и команда создателей не приехали на церемонию вручения Оскара. По версии самого Меньшова, в то время он был «невыездным» и попасть в Голливуд не мог в принципе[1]. О том, что он получил премию Американской академии киноискусств, Меньшов узнал из программы «Время». Причём новость прозвучала в эфире, когда в Москве уже наступило 1 апреля 1981 года — тогда Владимир Меньшов счёл это за розыгрыш. Вместо него участвовал в торжественной церемонии и получал золотую статуэтку атташе по вопросам культуры посольства СССР в США[6]. Довольно долго статуэтка хранилась в Госкино СССР. Только в 1988 году Владимир Меньшов на первой церемонии вручения наград премии «Ника» получил своего «Оскара». Причём ему хотели только дать подержать статуэтку и потом забрать, но Меньшов подержал, не вернул и больше уже с ней не расстался[7].

Фильм «Москва слезам не верит» посмотрело около 90 млн зрителей; по результатам годового проката он занимает второе место среди всех советских фильмов после картины «Пираты XX века»[8].

Наследие

В 1985 году Рональд Рейган посмотрел не менее восьми раз фильм «Москва слезам не верит» перед первой встречей с Михаилом Горбачёвым, пытаясь постичь «загадочную русскую душу»[9], но так ничего и не понял. Владимир Меньшов сказал в интервью, что «буквально для того, чтобы несколько повернулись мозги, и чтобы он понял, что такое Россия, помощники ему „впарили“ этот фильм — что называется. Это тоже очень, конечно, приятный момент»[10].

В 2006 году вышла книга «Москва слезам не верит: шесть женских судеб», описывающая биографии шести актрис, снявшихся в фильме (Муравьёва, Алентова, Рязанова, Ханаева, Фёдорова, Вавилова). Авторы книги — биографы И. А. Агапова, М. А. Давыдова.

Премии и призы

Напишите отзыв о статье "Москва слезам не верит"

Примечания

  1. 1 2 3 [archive.svoboda.org/programs/cicles/cinema/russian/MoscowDistrustsTears.asp «Москва слезам не верит» — Русская кинодвадцатка] // Радио «Свобода», ведущий Сергей Юрьенен.
  2. Фильм стал третьим по счёту советским художественным фильмом, удостоенным премии «Оскар» после «Войны и Мира» (Сергей Бондарчук, 1968) и «Дерсу Узала» (Акира Куросава, 1975).
  3. 1 2 3 Мурзина, Марина.  [www.aif.ru/culture/movie/glavnyy_sovetskiy_kinoshlyager_moskva_ne_verit_slezam_uzhe_35_let А «Оскар» нам поверил. Фильму «Москва слезам не верит» — уже 35 лет] // Аргументы и факты. — 2014. — № 12 (1741) за 19 марта. — С. 46.  (Проверено 25 июня 2016)
  4. [gazeta.aif.ru/online/aif/1268/51_01 «Москва слезам не верит». Уже 25 лет] // Аргументы и факты, 16.02.2005.
  5. [www.nashfilm.ru/sovietkino/294.html Вот и стало обручальным нам Садовое кольцо] // НашФильм.ру.
  6. [smoking-room.ru/data/kino/moskvaneverit.html Москва слезам не верит, но Оскара берёт!] // smoking-room.ru.
  7. [goodcinema.ru/?q=node/608 Москва слезам не верит] // goodcinema.ru.
  8. [mega.km.ru/cinema_2001/encyclop.asp?TopicNumber=21883 Москва слезам не верит] // Мегаэнциклопедия km.ru.]
  9. [www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=616133 Сиротоэкранное кино] // Журнал «Власть» № 40 (643) от 10.10.2005.
  10. [www.rtvi.ru/anons/i/alentova_menshov1_a Интервью с Верой Алентовой и Владимиром Меньшовым] // «В Нью-Йорке с Виктором Топаллером», RTVi.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Москва слезам не верит

Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.