Москвина, Тамара Николаевна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Тамара Николаевна Москвина <tr><td colspan="2" style="background: #B8D0E2; text-align: center;">Тренер по фигурному катанию</td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;"> </td></tr> <tr><td colspan="2" style="background: #B8D0E2; text-align: center;">Персональные данные</td></tr><tr><th style="background: #EEE; font-weight: normal;">Дата рождения</th><td>26 июня 1941 (82 года)</td></tr><tr><th style="background: #EEE; font-weight: normal;">Место рождения</th><td>Ленинград, РСФСР, СССР</td></tr><tr><th style="background: #EEE; font-weight: normal;">Специализация</th><td>Парное катание</td></tr><tr><th style="background: #EEE; font-weight: normal;">Место проживания</th><td>Санкт-Петербург</td></tr><tr><th style="background: #EEE; font-weight: normal;">Известные ученики</th><td>Кавагути и Смирнов,
Бережная и Сихарулидзе,
Артур Дмитриев,
Оксана Казакова,
Наталья Мишкутёнок,
Валова и Васильев</td></tr>
Награды

Тама́ра Никола́евна Москвина́ (в девичестве Братусь; род. 26 июня 1941 года, Ленинград) — советский, российский тренер по фигурному катанию на коньках. Семикратная чемпионка СССР, двукратный победитель Спартакиады народов СССР, вице-чемпионка мира и Европы.





Образование

Спортивная карьера

В период Блокады семья Тамары Братусь эвакуировалась к родственникам на Урал, — вернулась в Ленинград в 1948.

Начала заниматься фигурным катанием на катке «Буревестник», первым тренером её был И. И. Богоявленский. С сер. 1950-х участвовала в крупных состязаниях.

С юности ей были свойственны необычайная фантазия и творческий подход к фигурному катанию. Впервые в мире придумала и исполнила в 1960[1] (по другим данным ещё в 1955) вращение-заклон с захватом ноги обеими руками над головой (названное в конце 1970-х «бильманн»)[1][2], которое и сегодня остается самым сложным из всех вращений.

С 1957 тренер — И. Б. Москвин.

С конца 1950-х Братусь попадает в число призёров на чемпионатах СССР, и в 1960 дебютирует на чемпионате Европы, заняв самое последнее 27-е место. Несмотря на пять побед на чемпионатах СССР, Братусь как одиночница ни разу не попала на чемпионат мира.

В 1962—1963 на чемпионатах Европы занимает предпоследние места (на чемпионат мира спортивное руководство посылает не участвовавшую в чемпионате страны Татьяну Немцову, которая также занимает предпоследние места, а в 1964 руководство решило вообще не отправлять одиночниц на чемпионаты Европы и мира).

В 1964 выходит замуж за И. Б. Москвина.

В 1965 на московском чемпионате Европы Братусь 14-я, — запомнилась зрителям по показательным выступлениям (где она выполнила все, кроме акселя, двойные прыжки и «вращение бильманн») [www.youtube.com/watch?v=AxIkSh3ywwI — видео].

В 1964—1965 переходит в парное катание, так как на международном уровне советская парная школа доминировала. Первым партнёром был Александр Гаврилов, — с ним она выиграла чемпионат СССР (в отсутствие сильнейших пар, прежде всего — Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова).

В паре с Алексеем Мишиным в 1966—1967 занимает третьи места на чемпионатах СССР.

В 1967 году впервые попадает в сборную. На чемпионате Европы 1967 пара заняла 6-е место из-за падения Москвиной. Самым удачным стал сезон 1968/69 — когда пара выиграла чемпионат СССР, была третьей на чемпионате Европы и второй на чемпионате мира. После чего Москвина окончательно перешла на тренерскую работу.

Сводная таблица спортивных результатов

(в парном катании)

с Александром Гавриловым

с Алексеем Мишиным

Соревнования/Сезон 1965—66 1966—67 1967—68 1968—69
Зимние Олимпийские игры 5
Чемпионаты мира 6 4 2
Чемпионаты Европы 6 2 3
Чемпионаты СССР 2 2 1
Зимние Универсиады 3

(в одиночном катании)

Соревнования/Сезон 1958—59 1959—60 1960—61 1961—62 1962—63 1963—64 1964-65 1965—66
Чемпионаты Европы 27 19 20 14
Чемпионаты СССР 9 2 2 1 1 1 1 1
Зимняя Спартакиада народов СССР 1 1

Тренерская работа

С 1962 года занимается тренерской работой в обществах «Буревестник» и «Труд», а с 1971 — тренер Специализированной детско-юношеской школы олимпийского резерва.

Известные ученики:

Продолжает тренировать спортсменов.

ШКОЛА.

18 декабря 2014 года открылась Государственная специализированная детско-юношеская спортивная школа олимпийского резерва «Звездный лед».

Эта школа создавалась для тренеров Тамары Москвиной и Алексея Мишина.

Сейчас школа работает на базе спортивного комплекса "Юбилейный", а к 2016 году обещают построить две базы в Красногвардейском районе.

Награды и звания

Фильмография

В кино Тамара Москвина сыграла саму себя.

1969 — Голубой лёд

2000 год — «Ледяное сияние звёзд» (режиссёр Н. В. Орлов).

О Т. Н. Москвиной

  • Е.Вайцеховская. Москвины: Лед для двоих. СПб.: Амфора, 2011. — 320 с. — Серия «Амфора-спорт» — 3 000 экз., ISBN 978-5-367-01752-6

См. также

Напишите отзыв о статье "Москвина, Тамара Николаевна"

Примечания

  1. 1 2 [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/63297 Интервью Москвиной]
  2. [vseved.pisem.net/2002/moskv2.htm ещё одно интервью с Москвиной]
  3. Указ Президента Российской Федерации от 27 февраля 1998 года № 206
  4. [archive.is/20120907062639/www.pravoteka.ru/pst/1052/525617.html Указ Президента Российской Федерации от 22 апреля 1994 года № 809 «О присвоении почётных званий Российской Федерации работникам физической культуры и спорта»]
  5. [archive.is/20120909154959/www.pravoteka.ru/pst/849/424197.html Распоряжение Президента Российской Федерации от 5 мая 2003 года № 223-рп «О поощрении»]
  6. [www.consultant.ru/online/base/?req=doc;base=SPB;n=95633 Постановление Правительства Санкт-Петербурга от 2 февраля 2010 г. № 75 «О присвоении почётного звания „Лучший в спорте Санкт-Петербурга“»]
  7. [www.sovsport.ru/gazeta/article-item/251192 Мы собираемся жить 280 лет] Интервью с Людмилой Белоусовой и Олегом Протопоповым в газете «Советский спорт» от 19 февраля 2007 года

Отрывок, характеризующий Москвина, Тамара Николаевна

– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.