Московская директива

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Директи́ва № 08878 («Моско́вская директи́ва») — оперативно-стратегическое целеуказание белогвардейским армиям Юга России во время Гражданской войны в России овладеть столицей РСФСР Москвой, контролируемой большевиками. Директива была дана Главнокомандующим Вооруженных сил Юга России генерал-лейтенантом А. Деникиным 3 июля 1919 года в Царицыне. Результатом директивы стал Поход на Москву летом-осенью 1919 года.





Основные положения

Директива представляла собой приказ Деникина от первого лица. Основные положения Московской директивы были следующими [1]:

Имея конечной целью захват сердца России — Москву, приказываю:

Реакция на директиву

Несмотря на излишний оптимизм директивы, многие белогвардейцы Юга России восприняли её с большим энтузиазмом. Более того, сам генерал Деникин воспринимал её не как боевой приказ, а как визуальную постановку чёткой цели — Москвы, объединяющей вокруг себя белогвардейские силы. Впоследствии он вспоминал: «В сознании бойцов она должна была будить стремление к конечной, далекой, заветной цели. „Москва“ была, конечно, символом. Все мечтали „идти на Москву“, и всем давалась эта надежда».

Однако среди белых генералов возникали и серьёзные противоречия. Против директивы выступали командующие Донской и Кавказской армиями, генералы Сидорин и Врангель. Последний назвал Московскую директиву роковой ошибкой Деникина, полагая, что белым армиям Юга в тот момент было необходимо не наступление на Москву, а укрепление на рубеже Екатеринослав—Царицын, создание в районе Харькова крупной конной группы для действий на московском направлении и прорыв к Волге для соединения с войсками адмирала Колчака и последующего совместного наступления на Советскую Россию[2]. Однако Деникин и его ближайшие сторонники: командующий Добровольческой армией Май-Маевский, начальник штаба ВСЮР Романовский, командующий 1-м армейским корпусом Кутепов — считали вариант похода на Москву единственно верным.

Большевики

9 июля 1919 года, спустя шесть дней после объявления Московской директивы, ЦК РКП(б) во главе с В. И. Лениным выдвинул знаменитый лозунг: «Все на борьбу с Деникиным!». «Все силы рабочих и крестьян, — пишет Ленин в своем воззвании, — все силы Советской республики должны быть напряжены, чтобы отразить нашествие Деникина и победить его, не останавливая победного наступления Красной армии на Урал и на Сибирь».

Другие

Исполнение директивы

Напишите отзыв о статье "Московская директива"

Литература

  • 1. Деникин А. И. Поход на Москву. Киев. Военное издательство, 1990. — 288 с.
  • 2. Поход на Москву. / Сост., науч. ред., предисл. и комментарии доктора историч. наук С. В. Волкова. Серия: Россия забытая и неизвестная. Белое движение. — М.: Центрполиграф, 2004. 736 с. ISBN 5-9524-0703-X

См. также

Примечания

  1. Деникин А. И. Поход на Москву. Киев. Военное издательство, 1990. — С. 15.
  2. Врангель П. Н. [militera.lib.ru/memo/russian/vrangel1/03.html Записки]

Отрывок, характеризующий Московская директива


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.

Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.