Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского
(М. Г. У. им. А. Л. Шанявского)
Год основания

1908

Год закрытия

1920

Расположение

Москва

Юридический адрес

Миусская площадь, 6

К:Учебные заведения, основанные в 1908 году

 памятник архитектуры (федеральный)

Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского — негосударственное (муниципальное) высшее учебное заведение, существовавшее в Москве в 19081920 годах.

Здание Университета, построенное в 1912 году, входило в ансамбль культурного центра Миусской площади. Сейчас в этом здании находится Российский государственный гуманитарный университет.





История создания

Альфонс Леонович Шанявский (1837—1905) — генерал русской армии, колонизатор Дальнего Востока, впоследствии — сибирский золотопромышленник, завещал всё своё состояние на создание университета, открытого для всех, независимо от пола, вероисповедания и политической благонадёжности. «Главной его мечтой всегда было все свои средства оставить на такое высшее учреждение, где могли бы свободно, без требования аттестатов зрелости и пр. учиться и мужчины и женщины, и русские и нерусские, одним словом, все, кто учиться желает» (Л. А. Шанявская). Шанявский умер 7 ноября 1905, успев подписать дарственную Университету на собственный дом на Арбатe. После трёх лет борьбы с чиновниками, в 1908 году, университет открылся в этом доме стараниями его вдовы Лидии Алексеевны. «Денежная сторона отходит совершенно на задний план сравнительно с энергией, затраченной Лидией Алексеевной… если бы не её моральный авторитет, проект университета в июне 1908 г. был бы похоронен ретроградно настроенным Государственным Советом» (письмо Правления Университета в ВЦИК 27 апреля 1920 года). Университет был открыт для всех желающих; для поступления туда не требовалось никаких аттестатов и документов, кроме удостоверения личности, основная и единственная его цель — получение знаний. Правда, университет и не выдавал документов своим выпускникам о том, что они прослушали курс.

Первые годы Университет действовал в доме Шанявских на Арбате, 4 (по другим источникам — на Волхонке, 14); в первом наборе было 400 слушателей. В 1912 году университет Шанявского переехал на Миусскую площадь. Университет имел два отделения: научно-популярное и академическое. На научно-популярном учились лица, не получившие среднего образования, а курс обучения занимал 4 года; на академическом отделении слушатели по собственному выбору проходили тот или иной полный университетский курс по циклам естественных и общественно-философских дисциплин, а курс обучения составлял 3 года[1]. Также при университете работали курсы элементарных знаний для слабо подготовленных слушателей. На них готовили специалистов по местному самоуправлению, кооперативному, библиотечному, холодильному делу и т. п. Плата за посещение лекций — 45 рублей в год (сокращённый вариант — 30 рублей) — была достаточно доступна для широких слоёв населения. «Поступил в Университет Шанявского на историко-философский отдел. Но со средствами приходится скандалить» — Сергей Есенин, письмо А. Г. Панфилову от 22 сентября 1913 года[2].

Преподавали известные учёные А. Кизеветтер, А. Чаянов, М. Богословский, Ю. Готье и многие другие. В университете учились С. Есенин, Янка Купала, Н. Клюев, С. Клычков, Р. Вишняк и другие.[3]

Учащиеся сами решали, какие лекции они хотели бы прослушать — не было обязательных дисциплин, и каждый студент самостоятельно определял, чему он хотел учиться.

Университет управлялся советом попечителей, из которых половина утверждалась Городской Думой, а другая половина избиралась самим советом. В составе совета было шестеро женщин (включая Лидию Алексеевну). Отдельно существовал академический (учёный) совет, ответственный за учебные программы.

Здание на Миусской

Вскоре город выделил для растущего университета участок земли на Миусской площади. Там, на далекой малолюдной окраине, на месте бывших лесных складов, возник новый культурный центр города. В 1898 году началось строительство реального училища имени Александра II, за ним последовали начальные училища (1900), ремесленное училище имени П. Г. Шелапутина (1903), Абрикосовский родильный дом (1909).

В жюри конкурса архитектурных проектов вошли, кроме членов Совета, Ф. О. Шехтель, Л. Н. Бенуа, C. У. Соловьёв и другие первоклассные архитекторы. Из двадцати проектов пять были премированы, однако Совет счёл, что ни один из них не отвечает планам развития; Л. А. Шанявская лично выступила «против всех». В январе 1911 года А. А. Эйхенвальд предложил свой проект, который и был принят за основу. Чертежи фасада и художественной отделки выполнил И. А. Иванов-Шиц (который в большинстве источников называется единоличным автором), проект перекрытий консультировал В. Г. Шухов, а руководил постройкой — А. Н. Соколов.

К зиме 1911/1912 года была окончена коробка здания, а 2 октября 1912 оно приняло первых слушателей; их к этому времени было более 3500. Всего в здании было 23 учебных класса, из них три — амфитеатры на 600, 200 и 200 человек. Шуховский остекленный колпак над большим амфитеатром был оборудован управляемой электричеством шторой, которая за несколько минут превращала светлую аудиторию в кинозал. Большой амфитеатр в то время носил название «филармоническая аудитория» — в ней часто проходили открытые концерты университетского хора учащихся и преподавателей, а также лучших московских музыкантов. Проект здания был удостоен на проведённом в 1914 году Городской управой конкурсе лучших построек II премии и серебряной медали[4].

Позже на Миусской площади обосновался также и Московский археологический институт (1915), в том же году был освящён первый придел строящегося собора св. Александра Невского (архитектор А. Н. Померанцев).

Профессура

Один из ведущих профессоров университета Кизеветтер Александр Александрович.

В 1911—1912 годы в университет пришли видные профессора МГУ, уволившиеся вследствие Дела Кассо.

Среди преподавателей:

Выпускники и слушатели

Известные выпускники (слушатели):

Закрытие университета и судьба здания

Последним главой попечительского совета был один из его учредителей, П. А. Садырин[5]. В 1918 году университет был национализирован, управление перешло от попечительского совета к чиновникам Наркомпроса. В 1919 году его академические отделения были объединены с факультетами МГУ.

В 1920 году структуры, составлявшие бывшее академическое отделение университета, были ликвидированы, а научно-популяризаторское отделение объединено с Коммунистическим университетом имени Я. М. Свердлова, который и занял здание на Миусской[6]. Затем там располагался его преемник — Высшая партийная школа. В настоящее время здание занимает Российский государственный гуманитарный университет. Здание частично утратило первоначальный декор. Преемником Университета также называет себя Московский государственный открытый университет (МГОУ), расположенный в другом месте.

Биологическая коллекция университета в 1922 году была передана вновь учреждённому Биологическому музею имени К. А. Тимирязева.

Напишите отзыв о статье "Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского"

Примечания

  1. [muzeum.me/index.php?page=subj&order=28 Шанявский Альфонс Леонович]
  2. [esenin.niv.ru/esenin/bio/avtobiografiya/avtobiografiya-1916.htm#al6 Комментарий к автобиографии Есенина]
  3. [www.losev-library.ru/index.php?pid=4669 История домов по улице Арбат].
  4. Архитектура Москвы 1910—1935 гг. / Комеч А. И., Броновицкая А. Ю., Броновицкая Н. Н. — М.: Искусство — XXI век, 2012. — С. 41. — 356 с. — (Памятники архитектуры Москвы). — 2500 экз. — ISBN 978-5-98051-101-2.
  5. [www.hrono.ru/biograf/bio_s/sadyrin_pa.html П. А. Садырин, краткая справка]
  6. Овсянников, 1987.

Литература

  • Москва начала века / авт.-сост. О. Н. Оробей, под ред. О. И. Лобова. — М.: O-Мастеръ, 2001. — С. 382. — 701 с. — (Строители России, ХХ век). — ISBN 5-9207-0001-7.
  • Ващило Н., Работкевич И., Слепухина С. Площадь Просвещения // Московский Архив. — М.: Мосгорархив, 1996. — Вып. 1. — С. 250—261. — ISBN 5-7728-0027-9
  • Овсянников А. А. Миусская площадь, 6. — М.: Московский рабочий, 1987. — 63 с. — (Биография московского дома). — 75 000 экз.
  • Чаянов А. В. История Миусской площади. — М., 1918.

Ссылки

  • [www.istina.religare.ru/article292.html Биография Шанявских ]
  • [www.istina.religare.ru/material379.html Университет Шанявского]
  • [herba.msu.ru/russian/biostantion/memorian/hist_3.html Звенигородская биологическая станция МГУ — работала до 1918 г. при Университете Шанявского](недоступная ссылка с 16-02-2012 (4425 дней) — историякопия)
  • [www.gbmt.ru/ru/museum/history.php История музея имени Тимирязева ]

Отрывок, характеризующий Московский городской народный университет имени А. Л. Шанявского

– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.