Московский институт эсперанто

Московский институт эсперанто — учебное заведение, занимавшееся подготовкой эсперантистов и преподавателей эсперанто. Создано А. А. Сахаровым.

История

4 октября 1910 года в Москве (по адресу Лубянский проезд, дом 3) официально были открыты курсы Эсперанто для взрослых под именем «Институт Эсперанто». Разрешение Российского министерства народного образования № 28144 было получено 20 октября 1909 года. Основатель, съёмщик помещения и бессменный директор Института - русский предприниматель Александр Андреевич Сахаров (1865—1942) — владелец книжного магазина «Эсперанто» и главный редактор журнала «Волна Эсперанто» («La Ondo de Esperanto»).

В Институте была принята двухуровневая система преподавания и аттестации.

Элементарный курс (16-24 уроков по 1,5 часа) для лиц, не владеющих иностранными языками и даже не совсем хорошо знакомыми с грамматикой русского языка. Здесь основное внимание обращалось на лингвистическую структуру языка Эсперанто в сравнении с русским языком и на практическое применение Эсперанто в области общения и деловой переписки. Курс был рассчитан на 2 — 3 месяца.

Специальный курс был нацелен на подготовку преподавателей. В рамках этого курса преподавались три предмета: Теория Эсперанто, История и распространение Эсперанто, Литература Эсперанто.

Институт всегда был не более чем небольшой частной школой, так как ни число слушателей (около 80 в первый год, около 50 — в последующие годы), ни число преподавателей (максимум 6 — 7, включая самого А.Сахарова), ни масштабы его деятельности не были особенно большими.

Плата за обучение составляла 4 руб./мес. при 2 занятиях в неделю. Приём экзаменов у самостоятельно освоивших программу элементарного курса — 5 руб., программу специального курса — 10 рублей. Экзамен на право преподавания (проводился только на Эсперанто) состоял из двух частей: письменной (автобиография и очерк на одну из заданных тем) и устной (чтение, перевод, пересказ отрывков текстов из «Fundamenta krestomatio»; этимологический и синтаксический анализ отдельных фраз; история Эсперанто и его литературы; планирование и проведение типового занятия).

После большевистской революции (1917 года) Институт уже не мог нормально функционировать, особенно после того, как были конфискованы книжный магазин (финансовая база всего предприятия А.Сахарова) и помещение Института.

Фактически он прекратил свою деятельность уже в период гражданской войны и экономической разрухи в России, хотя ещё в 1921 году состоялось несколько заседаний педсовета, было организовано несколько кружков по изучению языка в ряде московских школ, и т. п. Все попытки получить помощь со стороны государства оказались безуспешными. Всё было кончено в 1924 г., когда сильный пожар уничтожил обширные архивы Института и журнала «La Ondo de Esperanto».

Ссылки

• [web.archive.org/web/20060924090647/pri-historio.boom.ru/malfermo.htm Instituto de Esperanto], NikSt, SPEKTRO, 1993
• [web.archive.org/web/20060924230633/pri-historio.boom.ru/sahxarov.htm Aleksandr Andrejeviĉ SAĤAROV], Nikolaj Stepanov, de kovrilo de la libreto A.A.Saĥarov «Superforta ambicio», SEZONOJ, 1992
• [erbu.narod.ru Лубянский проезд, 3] — Э. А. Будагян, 2004

Отрывок, характеризующий Московский институт эсперанто

С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.