Московский комсомолец

«Московский комсомолец»

Оригинальное название	«Юный коммунар»
Формат	А2
Владелец	Павел Гусев
Издатель	МК и МГК ВЛКСМ (до 1991 года)
Главный редактор	Павел Гусев
Основана	1919
Прекращение публикаций	1931—1939, 1941—1945
Политическая принадлежность	независимая
Язык	русский
Цена	в советское время – 2 копейки, на 2010 год цена от 7 до 13 рублей в розницу
Главный офис	Москва
Тираж	до 700 000 экземпляров (субботний московский выпуск)
Сайт: [www.mk.ru mk.ru] Награды:

К:Печатные издания, возникшие в 1919 годуК:Печатные издания, закрытые в 1931 году

«Московский комсомолец» («МК») — советская и российская газета, ежедневное (в постсоветский период: понедельник — суббота) общественно-политическое издание, распространяется во всех 85 субъектах РФ, странах СНГ, а также в ближнем и дальнем зарубежье. Слоган газеты и всего концерна: «Актуальность и достоверность — не лозунг, а принцип существования».

История

С 1977 по 1983 газету возглавлял Лев Гущин.

Выходит шесть раз в неделю. В советское время объём газеты варьировался от 4 до 8 полос формата A2 (чёрно-белая полиграфия). Объём газеты в постсоветский период варьировался от 6 до 16 полос формата A2 (в период 2004—2008 отдельные выпуски достигали объёма 24 полос).

Выходит также еженедельное издание (по пятницам, с телепрограммой на следующую неделю).

В 1971 году награждена орденом «Знак Почёта».

С 1 октября 2009 года газета выходит в полноцветном варианте.

Переименования

• Газета основана в 1919 году. Изначально издание было ориентировано на политически активную молодёжь. Оригинальное название — «'Юный коммунар»'. Спустя несколько месяцев газета была переименована — и стала называться «Юношеская правда». В 1924 году, после смерти Владимира Ленина, переименована ещё раз — «Молодой ленинец». Своё нынешнее название газета обрела только в сентябре 1929 года.
• В 1931—1939 годах газета не издавалась. Издание «Московского комсомольца» возобновилось лишь в 1940 году, но снова ненадолго: с началом войны (в августе 1941 года) наступил ещё один перерыв в её издании. И только после войны — 2 октября 1945 года — выпуск издания возобновили.
• Газета официально (согласно выходным данным) являлась совместным органом МК (Московского областного комитета) и МГК (Московского городского комитета) ВЛКСМ вплоть до сентября 1991 года.
• В 90-е рассматривался вариант переименования газеты в «Московский курьер».

Вклад в историю отрасли

В конце 1970-х и начале 1980-х годов XX века в «Московском комсомольце» публиковались материалы, посвящённые полузапретной в ту пору тематике (неформальные молодёжные движения, рок-музыка, западный кинематограф и тому подобное). Популярна была «Звуковая дорожка» (известная также как ZD Awards) — музыкальная рубрика в газете, в дальнейшем — ежемесячный хит-парад под эгидой газеты, а также ежегодная премия в области популярной музыки по итогам этого хит-парада. Первый выпуск «Звуковой дорожки» датирован осенью 1975 года. Рубрика информировала аудиторию о советских исполнителях и звёздах эстрады (как правило, из социалистических стран). В 1977 году читатели впервые получили возможность высказывать свои предпочтения в письменном виде. На основе опросов аудитории был составлен и опубликован первый «Музыкальный парад» (впоследствии переименованный в «Хит-парад „Звуковой дорожки“»).

Журналисты рубрики принимали участие во многих заметных проектах шоу-бизнеса и были иногда их организаторами. В 1987 году Крис Кельми собрал 27 музыкантов и одного журналиста (тогдашнего ведущего «Звуковой дорожки» Евгения Фёдорова) для совместной записи песни «Замыкая круг». Среди музыкантов — кумиры того периода Андрей Макаревич, Александр Градский, Анатолий Алёшин, Константин Никольский, Марина Капуро, Валерий Сюткин, Жанна Агузарова, Александр Кутиков, Владимир Пресняков и многие другие.

На страницах «МК» впервые печатно были воспроизведены некоторые идиомы, например, «четвёртая власть» (в 1986 году).

Общественный резонанс вызвало в середине 1990-х уголовное дело в отношении журналиста Вадима Поэгли, возбуждённое после его публикации о министре обороны Павле Грачёве.

Частная газета

После августовского путча 1991 года произошёл конфликт редакции с учредителем (МК и МГК ВЛКСМ) и газета была перерегистрирована, и с тех пор учредителем издания является Закрытое акционерное общество «Редакция газеты „Московский комсомолец“», которым с осени 1992 года единолично владеет главный редактор Павел Гусев.

На момент приватизации издания журналистами (позднее — Павлом Гусевым) только московская подписка газеты составляла около 1 800 000 экземпляров.

Издательский дом

На базе ежедневной газеты в середине 90-х создан медиахолдинг. Часть изданий выпускается с единым логотипом.

Еженедельные приложения

В линейку издательских проектов (помимо ежедневной газеты «Московский комсомолец») входит ряд еженедельных приложений:

• «МК — российский региональный еженедельник», выходит по средам (формат A3),
• «МК+Суббота и Воскресенье» (формат A3)(до 2008 года называлась «МК-Воскресенье»),
• светский еженедельник и телегид «МК-Бульвар» (формат A4),
• автомобильная газета «МКмобиль» (формат A3, объём 32 полосы, выходит 1 раз в 2 недели), с 2013 года существует только в сети под брендом АвтоВзгляд.
• «Родительский дом» (формат A3).

Издания для охотников

С мая 2003 года издаётся журнал «Охота и рыбалка. XXI век», а также «Российская охотничья газета».

Кроме этого Издательский дом выпускал журналы для охотников «Магнум», «Охотничьи собаки», «Природа и охота», «Охотник за трофеями», которые позднее стали частью журнала «Охота и рыбалка. XXI век».

Женские издания

C 2001 года совместно с французской компанией Aguesseau Communication издается журнал «Атмосфера». Позднее, с 2005 года, начинает выпускаться журнал «Атмосфера красоты».

Интернет-проекты

В 2011 году «МК» запускает новые сайты: автомобильный проект «АвтоВзгляд» и портал для охотников «Охотники.ру». В 2012 году — женский журнал WomanHit.ru.

Кадры

В московской молодёжной газете начинали свою карьеру Дмитрий Дибров, Евгений Додолев, Дмитрий Шавырин, Юрий Щекочихин.

Александр Перов в конце 1982 года стал корреспондентом отдела информации, а с 1985 по 1987 годы возглавлял этот отдел, известный своими «неполитическими» тематическими страницами «МК-суббота», «Только для вас» и «Звуковой дорожкой». Работая в «МК», первым открыл для прессы «Лицедеев», Владимира Назарова. Во второй половине 1980-х опубликовал серию интервью со знаковыми фигурами мировой культуры — гитаристом Пако де Лусия, танцовщиком и балетмейстером Антонио Гадесом, композитором Рави Шанкаром и другими. Александр Перов в 2014 году вспоминал:

Что такое был «МК» в 80-е годы? Все знают, что тогда в журналистике было две кузницы кадров — «Московский комсомолец» и «Комсомольская правда». «МК» тех лет — это прежде всего люди. Удивительный Саша Аронов… Юра Когтев, редактор отдела информации… Талантливейший и отчаянный Женя Додолев. Потрясающий ироничный Лёва Новожёнов… Вообще в «Комсомольце» тех лет работали удивительные люди, высочайшего класса профессионалы, и в их среде я начал по-настоящему заниматься журналистикой.

Корреспондент газеты Антон Антонов-Овсеенко заведовал редакцией в 1980-е годы.

С изданием сотрудничали многие известные литераторы. В конце 1920-х отдел литературы возглавлял Осип Мандельштам. В газете публиковался Юлиан Семёнов и его дочь Ольга. Александр Аронов постоянно печатался в различных рубриках газеты, работал обозревателем (вёл постоянную колонку) и штатным поэтом, а также некоторое время был одним из её учредителей. Сергей Аман (Хуммедов) работал в газете с 1995 по 2006 год, был ведущим литературной рубрики «Менестрель»; впоследствии описал редакцию и свою работу в ней в романе «Журналюги». В конце 1980-х и начале 1990-х годов в газете работали корреспондентами Анатолий Баранов и Андрей Гусев (был ведущим полосы «Рецепт»).

Александр Хинштейн прославился своими публикациями телефонных переговоров общественных деятелей (т. н. «сливом»).

В «Московском комсомольце» работал Дмитрий Холодов, погибший в результате покушения, предположительно связанного с его профессиональной деятельностью. В 2001 году Дмитрий Быков писал:

…"Московский комсомолец" извлёк из гибели Дмитрия Холодова максимальный рекламный эффект. Это было грязно, подло, это было мерзко, и все это видели. И все молчали, щадя память убитого журналиста.

Единственный (на начало 2011 года) заместитель главного редактора, который не начинал свою карьеру в издании — Айдер Муждабаев. Про издание, в котором работает, в одном из интервью сказал:

Ни на что не похожая газета. Даже не совсем газета, а целый мир для тех, кто знает её жизнь изнутри.

Рубрики

От ряда рубрик, популярных в советское время, редакция отказалась. Но некоторые из рубрик пережили реформы. Часть рубрик существенно изменились концептуально, оставив прежнее название.

Постоянные рубрики:

МК-Футбол Автосалон Городовой Обратная связь Бюро столичных дел

Третий Рим Жильё моё Глас народа Капитал Таможня

Узнай наших! Театрариум Персона Светская жизнь

Рубрика «Звуковая дорожка» существует с 1975 года.

«Письма президенту»: публицистические заметки Александра Минкина, выполненные в эпистолярном жанре. Обращения газетчика к главе государства вызывают активную реакцию читателей (на форуме редакционного сайта), хотя к автору отношение у подписчиков газеты неоднозначное, поскольку он начинал свою карьеру с публикаций так называемого «слива» (распечаток телефонных бесед) и выполнял задания Бориса Березовского.

«Свободная тема». Первый выпуск рубрики — 1 февраля 2010 года.

«Срочно в номер!». Самая популярная рубрика газеты возникла в 1989 году. Ошибочно считается правопреемницей рубрики «Из номера в номер».

Закрытые рубрики

Воскресная встреча

В перестроечные годы, когда газета выходила и по воскресеньям, рубрика «Воскресная встреча» была концепто-образующей. Интервью, публиковавшиеся в полосном объёме, отражали тренд социально-активной общественности.

Некоторые беседы определены были как знаковые. Например, интервью, которое дал перед отъездом в США редактор журнала «Огонёк» Виталий Коротич называлось «Час жлоба» и имела широкий резонанс.

Существует рубрика «Субботняя встреча», под которой публикуются беседы объёмом в 1/2 или 3/4 полосы (как правило, левый «отрез»).

Рубрика Капитолины Деловой

«Мегахаус» («Тинхаус») музыкальная рубрика, которую вела Капитолина Деловая с 1996 по 2006 годы.

Хроника происшествий

Появление этой рубрики в 1990 году было расценено^[кем?] как сенсационное новаторство, новости криминального характера ранее не группировались в авторские обзоры. Ведущий рубрики — сотрудник Отдела спорта «МК» Владимир Кравченко (Фельдман) эмигрировал в 1993 году в Израиль и новые ведущие не смогли поддержать читательский интерес на до́лжном уровне.

Наш современник

Престижная в советский период рубрика, представлявшая собой расширенную подпись к фотопортрету героя. На этом месте первой газетной полосы (слева вверху, под логотипом издания) в 1987 году появилась рубрика «Фото номера».

Старые рубрики

Некоторые рубрики, появившиеся в газете ещё до её переучреждения (1991) и приватизации (1992) по-прежнему популярны у подписчиков и постоянных читателей газеты.

Звуковая дорожка МК

Одна из самых известных рубрик «МК» — «Звуковая дорожка», существующая с 1975 года. Рубрика посвящена отечественной и зарубежной популярной музыке.

С 1977 года проводится читательский хит-парад. С 2003 года вручается премия по итогам годового хит-парада.

Постоянный ведущий рубрики — Артур Гаспарян (ранее: Дмитрий Шавырин, Евгений Фёдоров), постоянные авторы рубрики в прошлые годы — Маргарита Пушкина, Артемий Троицкий, Илья Легостаев и другие. Дмитрий Шавырин, который вёл рубрику с 1983 по 1992 год, покинул редакцию и завёл альтернативную рубрику «Джокер» в популярной тогда газете «Вечерний клуб», однако позднее вернулся в «МК» (со своим проектом «Джокер»).

В середине 80-х именно под этой рубрикой были опубликованы первые материалы об известных советских рок-группах, в частности «Кино» и «ЧайФ».

Расследование

Под этой рубрикой публикуются материалы на криминальную тему и статьи в жанре «журналистские расследования».

Теленеделя

Рубрика стартовала в 1992 году и её вела журналистка Элина Николаева. Курировал работу этого раздела тогдашний заместитель главного редактора Лев Новожёнов. Некоторые публикации рубрики становились предметом рецензий в других изданиях, популярных в ту пору (таких как «Литературная газета»).

В настоящее время «Теленеделю» ведёт Александр Мельман.

Ты и я

Популярная в 80-х рубрика. Готовилась совместно Отделом коммунистического воспитания и Отделом учащейся молодёжи.

Под этой рубрикой активно выступала Елена Салина, которая позднее (с 2007 по 2011 год) работала заместителем главного редактора газеты «Вечерняя Москва».

Рубрики, появившиеся после 2000 года

Капля жизни

В 2009 году газета стала выпускать многостраничное приложение (обычно в 4 газетных полосы), фактически газету в газете, посвящённую проблемам донорства.

Классная работа

Подборка материалов о проблемах среднего образования в РФ. Интервью с педагогами, очерки об учителях, скандальные репортажи.

Операция «Память»

Очерки, иногда размером в полосу — о ветеранах Великой Отечественной войны. Рассказы о судьбах фронтовиков, интервью с героями войны.

Сего дня

Обзор актуальных новостей. Занимает от 1/2 до трёх полос, хотя обычно под новости отводится первый разворот (страницы 2 и 3).

В разделе около двадцати «плавающих» (от выпуска к выпуску) подрубрик: «Город», «Школа», «Террор», «40 градусов» (алкоголь), «Sosеди» (новости из СНГ) и другие.

Там за горизонтом

Проблемы науки, беседы с учёными, рассказы об открытиях.

Non-стоп

Подборка новостей информационных агентств на второй полосе объёмом в газетную колонку (крайнюю левую на странице).

Скандалы

Конфликт с обществом «Память»

В книге «Красная дюжина. Крах СССР: они были против» описано нападение боевиков общества «Память» на коллектив редакции в 1993 году:

Люди Васильева ворвались в здание и устроили бучу на третьем этаже, в редакции… Организатор… по фамилии Детков был привлечён к уголовной ответственности.

Обвинения в ксенофобских публикациях

В последние годы материалы газеты содержат много высказываний, расцениваемые как ксенофобские. В результате мониторинга ряда российских средств массовой информации, проведенного «Московской Хельсинкской группой» и Центром развития демократии газета «Московский комсомолец» признана «безусловным лидером по количеству высказываний, способствующих возбуждению национальной розни» в 2003 году.

Платные публикации

В 2001 году газета (и ещё 12 различных изданий) была разоблачена как средство массовой информации, где за публикацию заказных статей принимают денежное вознаграждение (то есть практикуют так называемую «джинсу́»).

В 2004 году издание вновь стало жертвой разоблачительного эксперимента: речь шла об «успешной попытке публикации ряда статей за деньги. В результате в „чёрный список“ борцы за чистоту помыслов внесли девять изданий», среди которых была и эта популярная газета.

Атака на сайт

В начале декабря 2009 года в результате хакерской атаки на сайт издания было, как утверждали представители редакции, уничтожено всё его содержимое, включая редакторский интерфейс и архив за прошлые годы. Газете, по словам представителей редакции, был нанесён серьёзный финансовый ущерб.

Отрывок, характеризующий Московский комсомолец

Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.