Московский логический кружок

Московский логический кружок (МЛК) — неформальное объединение студентов, аспирантов и выпускников философского факультета МГУ в 1952-57 (58) гг., ставившее целью построение на новых основаниях содержательной (содержательно-генетической) логики, теории мышления и гносеологии.

История

Был организован в 1952 г. Б. А. Грушиным, А. А. Зиновьевым, М. К. Мамардашвили и Г. П. Щедровицким. В работе Кружка принимали также участие (с разной степенью вовлеченности) Н. Г. Алексеев, В. Близненкова, П. И. Гелазония, О. И. Генисаретский, В. В. Давыдов, О. Добронравов, В. А. Костеловский, И. С. Ладенко, Д. Г. Лахути, А. Г. Раппапорт, В. Н. Садовский, В. И. Столяров, А. Субботин, В. К. Финн, В. С. Швырев и др.

Официально Кружок действовал как семинар в составе Научного студенческого общества философского факультета МГУ. Формальными руководителями семинара были последовательно доценты кафедры логики Н. Воробьёв, М. Алексеев, Е. К. Войшвилло. Фактически Кружок был инициативным объединением аспирантов и студентов.

Мы часто фланировали по улице Горького и по прилегающим к Пушкинской площади бульварам. Это всегда была компания в пять, шесть или восемь человек (например: Карл Кантор, Борис Шрагин, Александр Субботин, Борис Грушин, Эвальд Ильенков, Александр Зиновьев, Василий Давыдов, я — вот одна из таких комбинаций), которая могла, скажем, собраться в два часа дня и до вечера двигаться по московским улицам, где-то оседать: либо в пивном баре номер один на улице Горького, либо в пивном баре в Столешниковом переулке, или доходить до Кировской, или идти еще куда-то. И вот именно здесь, в этом постоянном движении, оттачивались оппозиции, мысли.

Резкие и вызывающие выступления участников Кружка, наряду с выступлениями представителей т. н. «группы гносеологов» (Э. В. Ильенков, В. И. Коровиков), на философских конференциях 1953-54 гг., громкие защиты дипломных и диссертационных работ стали заметной частью жизни философского сообщества тех лет, переживавшего изменение идеологической ситуации в связи с отходом от дел и смертью И. В. Сталина.

Кружок декларировал недостаточность понятий формальной логики для эмпирического исследования мышления и неприемлемость психологистической его трактовки (как индивидуальных способностей индивида или их проявления). В качестве материала для эмпирического исследования мышления были избраны научные тексты.

И. С. Ладенко выделяет в развитии Кружка три основных этапа: формирования 1) представлений о приёмах и способах мышления как основных объектах логики; 2) представлений об операциональной структуре процессов мышления; 3) образа механизмов рефлексии.

Не сумев выработать единой исследовательской программы, члены Кружка пошли своими собственными путями.

Щедровицкий, преодолевая отождествление логики, теории мышления и гносеологии, занялся разработкой программы исследования мышления как деятельности, вокруг которой был организован Московский методологический кружок (ММК), являвшийся непосредственным продолжением МЛК и, в форме движения системомыследеятельностной методологии, продолжающий работу до сих пор.

Зиновьев фактически дезавуировал «юношеское увлечение» (не возразив однако спустя 50 лет против публикации своей диссертации, отражающей идеи тех лет) и занялся разработкой нестандартных логических исчислений. В близкой тематике продолжили работу Лахути и Финн.

Грушин профессионализировался как методолог исторического, а затем социологического исследования, как практикующий социолог.

Мамардашвили декларировал неприемлемость для себя организованных (кружковых, движенческих) форм работы и самоопределился как философ «сократического» склада ума и образа жизни.

Документы

• Щедровицкий Г. П. Современная наука и задачи развития логики. Доклад на дискуссии о предмете и методе логики на философском факультете МГУ 26.02.54 г. // Щедровицкий Г. П. Философия. Наука. Методология. — М., 1996., сс. 25-56
• Зиновьев А. А. Восхождение от абстрактного к конкретному (на материале «Капитала» К. Маркса). — М., 2002. — 321 с.
• Грушин Б. А. Очерки логики исторического исследования. — М.1961.
• Мамардашвили М. К. Формы и содержание мышления. — М., 1968.

Воспоминания и рефлексия

• Щедровицкий Г. П. Философия у нас есть // Щедровицкий Г. П. Философия. Наука. Методология. — М., 1996., сс. 1-24
• Щедровицкий Г. П. [lizard.jinr.ru/~tina/world/history/schedr/GP001.htmlЯ всегда был идеалистом]. — М., 2001. — 323 с.
• Щедровицкий Г. П. Московский методологический кружок: развитие идей и подходов. / Из архива Г. П. Щедровицкого. Т. 8. Вып. 1. — М., 2004. — 352 с.
• Зиновьев А. А. В преддверии рая (1979)
• Мамардашвили М. К. [www.circle.ru/archive/vm/v911mam.html Начало всегда исторично, то есть случайно] // «Вопросы методологии». 1991, № 1.
• Грушин Б. А. Мы пытались ответить на кардинальные вопросы // «Вопросы методологии». 1991, № 1.
• Белянчикова Л. [www.relga.ru/Environ/WebObjects/tgu-www.woa/wa/Main?textid=97&level1=main&level2=articles Б. Грушин: «Мы все время вели войны за свой предмет»] // RELGA. № 2 (92) 11.05.2004 ().
• Хромченко М. С. (составитель). ММК в лицах. — М.: Фонд «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого», 2006. — 436 с. — ISBN 5-903065-05-8.
• Хромченко М. С. (составитель). ММК в лицах. — М.: Фонд «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого», 2006. — Т. 2. — 384 с. — ISBN 5-903065-09-7.

Исследования

• Ладенко И. С. Становление и развитие идей генетической логики // Вопросы методологии, 1991, № 3. — С. 7—12.
• Tabatchnikova S. Le Cercle de méthodologie de Moscou (1954—1989): Une pensée, une pratique. — P., 2007—332 pp.
• Хромченко М. С. Диалектические станковисты (главы из книги о Г. П. Щедровицком). — М., 2004. — 160 с. ISBN 5-98530-003-X
• [www.mmk-documentum.ru/mmk/21/MMK-2.doc Московский методологический кружок в лицах. Том 2.]
• [www.otstavnov.com/mmc/thinking/ Онтология мышления в ММК]

Отрывок, характеризующий Московский логический кружок

В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.