Московский пушно-меховой институт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 55°47′31″ с. ш. 37°57′06″ в. д. / 55.79194° с. ш. 37.95167° в. д. / 55.79194; 37.95167 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=55.79194&mlon=37.95167&zoom=17 (O)] (Я)
Московский пушно-меховой институт
(МПМИ)
Год основания 1929
Тип государственный
Расположение Московская область, г. Балашиха, Пехра-Яковлевское
К:Учебные заведения, основанные в 1929 году

Моско́вский пушно́-мехово́й институ́т19291934 годахИнститу́т пушно́го зверово́дства, ИПЗ; в 19341939 годахВсесою́зный зоотехни́ческий институ́т пушно́-сырьево́го хозя́йства, ВЗИПСХ; в 19391944 годахМоско́вский зоотехни́ческий институ́т, МЗИ) — советское специализированное высшее учебное заведение, существовавшее с 1929 по 1954 год.





История

В 1929 году отделение звероводства и охотоведения Московского зоотехнического института было выделено в самостоятельный Институт пушного звероводства (ИПЗ), переведённый в 1931 году в Балашиху на территорию усадьбы Пехра-Яковлевское.[1]

В 1933 году в Институт пушного звероводства было переведено отделение, готовившее охотоведов в Ленинградской лесотехнической академии. Переведённое отделение включало кафедру охотоведения под руководством Г. Г. Доппельмайра.[1][нет в источнике]К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1934 году в Институт пушного звероводства из Иркутска был переведён Пушно-сырьевой институт охоткооперации, и общее название института было изменено на Всесоюзный зоотехнический институт пушно-сырьевого хозяйства (ВЗИПСХ).[1] Название института менялось ещё дважды: в 1939 году на Московский зоотехнический институт (МЗИ) и в 1944 году на Московский пушно-меховой институт (МПМИ).[1]

В институте работали выдающиеся учёные, среди которых были П. А. Мантейфель, С. П. Боголюбский, А. Н. Формозов, С. П. Наумов, Б. А. Кузнецов, А. Г. Томилин, А. М. Колосов, С. А. Северцов, И. М. Орлов, Н. П. Лавров, С. В. Кириков, В. Г. Стахровский, С. Д. Перелешин, В. Ф. Ларионов, Н. П. Дубинин и др.[1]

Базой для практики студентов института было своё хозяйство, в котором содержались крупный рогатый скот, лошади, свиньи, овцы, пушные звери и выращивались кормовые культуры и картофель, и находившийся рядом с институтом зверосовхоз «Салтыковский». В охотничьем хозяйстве «Серпуховское» институт разводил пятнистых оленей.[2] В Лосиноостровском учебно-опытном хозяйстве проводились практические занятия по биологии и систематике промысловых животных, экологии, охоттаксации, ботанике и геоботанике. В учебно-охотничьем хозяйстве в Калужской области проводились учебно-производственные практики по биотехнии и технике охотничьего промысла. Здесь же находилась первая в СССР лосиная ферма, где по инициативе и под руководством П. А. Мантейфеля велись исследования по доместикации лосей.[1]

Инфраструктура института включала стадион, магазин, столовую с буфетом, баню, медпункт, прачечную, парикмахерску, мастерску по пошиву и ремонту одежды, клуб, библиотеку в 150 тысяч томов, читальный зал на 200 мест.[2]

Помимо советских студентов в институте обучались студенты из Китая, Вьетнама, Монголии, Северной Кореи, Болгарии, Румынии, Чехословакии, Венгрии, Германской Демократической Республики. Студенты-якуты принимались в институт вне конкурса и впоследствии составили костяк якутского звероведения.[2]

Внешние изображения
[www.alexandrmen.ru/biogr/bibikova.html Группа студентов-охотоведов ликвидированного МПМИ по пути в Иркутский сельскохозяйственный институт]. Второй справа — Александр Мень. 1955

О разнородности состава студентов и разнообразности их поступления в МПМИ можно судить и по воспоминаниям однокурсницы Александра Меня, перешедшего после поступления с заочного отделения на очное и позже отчисленного под надуманным предлогом с 5-го курса Иркутского сельскохозяйственного института (ИСХИ)[3]:

Александр Мень пришел поступать в Московский пушно-меховой институт из ВООПа (Всероссийское общество охраны природы). В этом обществе был замечательный человек — Петр Петрович Смолин (или просто ППС). Он собирал по Москве ребятишек, одержимых биологией, объединял их в кружок и «выращивал» будущих биологов. Из кружка и после окончания школы шли поступать на биофак МГУ, а кто послабее — в Московский пушно-меховой институт (МПМИ) на охотоведческий факультет. У Меня было неважно с физикой, и он пришёл в МПМИ. Но и здесь нужное количество очков набрать не удалось, и он пошёл на заочное отделение.[3]

В конце 1954 года институт был расформирован. Ещё год МПМИ функционировал без набора первого курса. Последний выпуск студентов-охотоведов (5-й курс) состоялся в 1956 году в Московской ветеринарной академии. Студенты-охотоведы 3—4 курсов МПМИ после расформирования института продолжили обучение в Иркутском сельскохозяйственном институте, в котором ещё в 1950 году был создан факультет охотоведения.[1] Студенты других специальностей МПМИ доучивались в других городах[3].

Ликвидация Московского пушно-мехового института приписывалась Н. С. Хрущёву, которому подсказали идею переноса специализированных институтов в места будущей работы их выпускников. При этом все преподаватели МПМИ и вся созданная институтом за четверть века инфраструктура остались в Москве.[3].

Названия

  • 19291934 — Институт пушного звероводства (ИПЗ)
  • 19341939 — Всесоюзный зоотехнический институт пушно-сырьевого хозяйства (ВЗИПСХ)
  • 19391944 — Московский зоотехнический институт (МЗИ)
  • 19441954 — Московский пушно-меховой институт (МПМИ)

Кафедры

Кафедра биологии и систематики промысловых животных

Заведующий кафедрой — А. Н. Формозов, затем — С. П. Наумов.[1]

Кафедра охотничьего хозяйства

Заведующий кафедрой — А. В. Федосов.[1]

Кафедра пушного товароведения

Заведующий кафедрой — Б. А. Кузнецов.[1]

Кафедра звероводства

Заведующий кафедрой — П. А. Петряев.[1]

Кафедра биотехнии

Кафедра была создана в 1936 году путём объединения кафедры биологии и систематики промысловых животных и кафедры охотоведения на основе курса «Вольное звероводство и основы биотехнии», преподававшегося в институте с 1929 года П. А. Мантейфелем, который и возглавил новую кафедру.[1]

Кафедра разведения и генетики

Заведующий кафедрой в 1932—1938 годах — Н. П. Дубинин[4].

Ректоры

  •  ?—? — И. М. Медведев

Известные преподаватели

Известные студенты и выпускники

Напишите отзыв о статье "Московский пушно-меховой институт"

Литература

Монографии

Статьи

  • Акимов В. В. [www.ohotniki.ru/editions/rog/article/2006/06/21/181060-rgazu-moskovskaya-shkola-ohotovedeniya.html РГАЗУ — московская школа охотоведения] // Охотники.ру. — 2006. — 21 июня.
  • Алексеев В. Л. [www.kiz.su/st.php?id=99951 Память о нём живёт] // Кролиководство и звероводство. — 1999. — № 4.
  • Бибикова Валентина. [www.alexandrmen.ru/biogr/bibikova.html Александр Мень. Студенческие годы] // Природа и охота. — 1993. — № 5—6. — С. 7—11.

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Акимов В. В. [www.ohotniki.ru/editions/rog/article/2006/06/21/181060-rgazu-moskovskaya-shkola-ohotovedeniya.html РГАЗУ — московская школа охотоведения] // Охотники.ру. — 2006. — 21 июня.
  2. 1 2 3 Алексеев В. Л. [www.kiz.su/st.php?id=99951 Память о нём живёт] // Кролиководство и звероводство. — 1999. — № 4.
  3. 1 2 3 4 5 Бибикова Валентина. [www.alexandrmen.ru/biogr/bibikova.html Александр Мень. Студенческие годы] // Природа и охота. — 1993. — № 5—6. — С. 7—11.
  4. [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=10795 Дубинин Николай Петрович]
  5. Игнатьев В. А. Биологи-охотоведы. — 2-е изд., перераб. и доп. — Новосибирск, 2000. — 223 с.
  6. [www.bionet.nsc.ru/vogis/pict_pdf/2009/2009_3/elena_dmittievna_iljina.pdf Вестник ВОГиС, 2009, том 13, № 3]
  7. Корытин С. А.. [www.ohotniki.com/new1/795.htm Закон о жестокости и наша охота] // Охотничья избушка.

Ссылки

  • [www.ecoethics.ru/old/b42/81.html Мантейфель Петр Александрович]

Отрывок, характеризующий Московский пушно-меховой институт

– Напиши брату, чтоб подождал, пока умру… Не долго – скоро развяжу…
Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.