Московский собор (1681—1682)
Поделись знанием:
– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
Моско́вский собо́р 1681—1682 го́да — поместный собор Русской церкви во главе с патриархом Иоакимом, созванный в ноябре 1681 года при царе Феодоре Алексеевиче. Закончился собор в апреле 1682 года.
Содержание
Предыстория собора
В 1654 году патриарх Никон и царь Алексей начали церковную реформу, в результате которой должна была произойти полная унификация обрядов по греческим образцам. Для этой цели были созваны соборы: Московский собор 1656 года и Большой Московский собор, на которых старые обряды были признаны еретическими, а все, кто ими пользуется объявлены еретиками и преданы анафеме. Меры эти не помогли, большая часть православных продолжала пользоваться старыми обрядами, перестала посещать церкви со службой по новым обрядам, более того, собирала собственные собрания и вела проповедь среди народа, проповедуя верность старых обрядов, в свою очередь обвиняя новообрядцев в ереси. Для борьбы со старообрядцами и за утверждение нового обряда нужны были решительные меры, не церковные прещения, а гражданские казни против старообрядцев. Большой Московский собор уже подготовил теоретическую базу (7 глава Деяний собора 1667 года), в которой обосновал необходимость казней в борьбе против еретиков, то есть старообрядцев.
Вопросы для собора
В предисловии соборного постановления сказано, какие вопросы вынесены для обсуждения: об учреждении новых епархий, о предании раскольников гражданскому суду, о церковном и монастырском благочинии, об исправлении Чиновной книги, о хранении Ризы Господней и святых мощей, о призрении нищих и о воспрещении строить новые пустыни, о запрещении продавать различные выписки из книг Божественного Писания и прочее.
Участники собора
- патриарх Московский Иоаким
- митрополит Новгородский и Великолуцкий Корнилий
- митрополит Астраханский и Терский Никифор
- митрополит Ярославский и Ростовский Иона (Сысоевич)
- митрополит Смоленский и Дорогобужский Симеон (Молюков)
- митрополит Сарский и Подонский Варсонофий (Чертков-Еропкин)
- митрополит Нижегородский и Алаторский Филарет
- архиепископ Суздальский и Юрьевский Иларион (Ананьев)
- архиепископ Вологодский и Белоозерский Симон
- архимандриты:
- «Спаса Нового монастыря» Гавриил
- из Великого Новгорода, Юрьева монастыря Иов
- Симонова монастыря Гавриил.
Соборные решения
Соборные решения изложены в форме 16 предложений от царя и стольких же соборных ответов духовенства.
- 1 предложение: для каждого митрополита создать группу подвластных ему епископов. Ответ: патриарх, митрополиты, и все архиереи «бьют челом» и просят государя, чтобы были учреждены новые архирейские кафедры: епископы — в Галиче и в Арзамасе; архиепископ — в Севске, к последнему должны быть приписаны города: Брянск, Трубческ, Путивль, Рылеск; для митрополита Новгородского — Холмогоры; в городе Ваге — архиепископ, под ним города: Архангельский город, Мезень, Кевроль, Пустоезеро, Пенега; для митрополита Казанского — Уфа; и т. д.
- 2 предложение: в частных домах, во многих городах люди (старообрядцы) устроили частные постоянные молитвенные собрания, в которых «ругают церковь» (то есть новообрядцев). Ответ: прежний царь Алексей Михайлович «тех врагов, святые церкви противников» велел отправлять в гражданские суды. И сегодня «соборне просим и молим» чтобы царь тех людей отсылал к гражданскому суду. Воеводы, под царским устрашением, вместе с местными архиереями должны посылать служилых людей, чтобы приводить тех раскольников (старообрядцев) в суды.
- 3 предложение: для лучшего устроения монастырей и для того, чтобы монахи не покидали монастыри предлагалось устроить во всех монастырях больницы, а также не держать в монастырях «хмельное питие». Ответ: в монастырях не держать хмельное, иметь только общую трапезу, иметь общую одежду, устроить больницы для больных и престарелых, не принимать монахов из других монастырей без архиерейского разрешения и отпускных грамот. Строго настоятелем монастырей следить за тем, чтобы иеромонахи не стригли мирских людей, находящихся при смерти, в их собственных домах, кто не послушает из иеромонахов, тех отправлять к архиереям на суд; для тех, монахов, которые не живут в монастырях, а пьянствуют по кабакам и валяются на улицах в пьяном виде, надо обустроить Пятницкий монастырь (оградить его забором, построить в нем кельи), и там всех их собирать и держать. Монахинь, которые нищенствовали, а не жили в монастырях, также надо всех собирать и отправлять в те женские монастыри, которые богаты вотчинами, то есть могут их прокормить. Запрещалось мирским людям в своих домашних церквах держать вдовых священников. Кто же хотел иметь священника в домашней церкви, тот должен был обратится с просьбой к патриарху, но нельзя для таких церквей ставить вдовых иереев и иеромонахов, по причине того, что многие из них служат в пьяном виде и их надо извергать из сана. Если же кто будет иметь в домашней церкви священников без архиерейского благословения, то на тех людей надо накладывать епитимью, а тех священников рассылать по монастырям, «под начал».
- 4 предложение: вблизи границы России, в Швеции и Польше находятся православные храмы, люди же, которые там живут не имеют священников, а местные власти искореняют православие. Ответ: в те храмы поставлять иереев.
- 5 предложение: предлагалось исправить текст «Чиновной печатной книги», текст по которому люди, вступая в различные должности (чины), приносили присягу царю. Причина исправления была в том, что книга включала многие страшные и непрощаемые клятвы. Ответ: в книге три статьи, первые две нуждаются в исправлении, а из третьей статьи нужно убрать те клятвы, согласно которым люди, нарушившие их, объявляли себя лишёнными Вечной Жизни (обрекали себя на вечную смерть или непрощёнными в будущей жизни).
- 6 предложение: в Москву ещё в 1625 году привезли часть Животворящего Креста и Ризу Спасителя, по благословению предыдущих патриархов их разделили на части и раздали по храмам, предлагалось все части собрать в одно место: в соборную церковь (Успенский собор Московского Кремля), хранить их постоянно в двух ковчегах, а в Великую Пятницу выносить на всеобщее поклонение. Ответ: согласие.
- 7 предложение: мощи Иоанна Предтечи и других святых один раз в год приносили из Благовещенского собора в Успенский собор в Великую Пятницу на омовение (с помощью них освящалась вода в этот день, и от неё верующие получали исцеления), в остальное время они хранились в небрежении, предлагалось их распределить по монастырям, соборам и приходским храмам, чтобы там их хранить в особых местах. Но в Великую Пятницу их приносить в Успенский собор на омовение. Ответ: согласие.
- 8 предложение: в Москве некоторые мужские и женские монастыри находятся между домами мирских людей, из последних люди в любое время имеют свободный вход в обители, более того в самих монастырях устроены храмы (на вечное поминование), в которых служит белое духовенство, по этой причине монахом достовляется беспокойство. Царь желает входы для мирян закрыть в монастыри, а те храмы перевести в другие места. Ответ: дело богоугодное и полезное для спасения монахов.
- 9 предложение: всех странников и нищих, бывших на улицах, разобрать и создать для них особые места, где их содержать, чтобы никто не скитался. Ответ: полное согласние.
- 10 предложение: чтобы нищие во время церковной службы в церквах милостыню не просили и никого не беспокоили во время богослужения. Ответ: согласие.
- 11 предложение: чтобы земля, выделенная под кладбища, не использовалась священством для торговых лавок и для построения на ней амбаров, чтобы никто по ней не ездил, а чтобы она была ограждена. Ответ: царю предлагалось выделить из Земского приказа людей, которые отделили, измерили и очистили бы земельные участки под кладбища, и вместе с Патриаршим приказом их бы зарепили в документах.
- 12 предложение: если монастыряхили церквах церковные праздники, то туда надо посылать харчи и квас. Ответ: соборное согласие.
- 13 предложение: многие монахи и монахини уходили из монастырей, селились в пустынных местах, строили часовни, в них служили по старым книгам; а вокруг них собирались и селились многие люди, которые почитали этих иноков за страдальцев. Предлагалось не попускать этого патриарху. Ответ: собор архиереев просит царя, чтобы он издал законы, которые запрещали такие действия, а те монастыри, которые были созданы превращать в приходские храмы.
- 14 предложение: у Спасских ворот Московского Кремля разные люди продавали тетрадки, в которых делали выписки из Священного Писания; в этих выписках была написана ложь и хула на Церковь, патриарху предлагалось с Печатного двора «остерегать и свидетельствовать» об этом. Ответ: царю предлагалось выделить особого человека, который занимался специально такими вещами, то есть вместе со стрельцами брал бы таких людей под стражу и приводил бы в Патриарший приказ, то есть отдавать под патриарший суд.
- 15 предложение: если кто начнёт продавать старопечатные книги, то у тех книги забирать на Печатный Двор, а взамен им выдавать новонапечатанные книги, чтобы не было разногласий. Ответ: новонапечатанные книги выдавать бесплатно.
- 16 предложение: в Москве и в других местах поставлены часовни с иконами, в которых служат иереи и собирается народ в воскресение, чтобы там не было священников, кроме особых пристойных мест. Ответ: в часовнях быть иконам, но только рядом с караулами, но при часовнях не жить старцам и не устраивать поселений.
Последствия собора
Соборные решения явились продолжением церковной реформы, продолжением борьбы против старого обряда и строобрядцев. Во 2, 13, 14, 15, 16 ответах собор настойчиво просит царя о казнях, о решительной физической расправе над старообрядческими книгами, церквями, скитами, монастырями и над самими людьми-старообрядцами. Сразу после собора начнется активная физическая расправа. Царица Софья, именно по просьбе духовенства, собора 1681-82 года, издаст в 1685 году знаменитые «12 статей» — государственные всеобщие законы, на основании которых будут преданы различным казням: изгнаниям, тюрьмам, пыткам, сожжениям живыми в срубах тысячи человек-старообрядцев.
Напишите отзыв о статье "Московский собор (1681—1682)"
Литература
- [old.rsl.ru/external.jsp?f=1016&t=3&v0=%D0%BE+%D0%BC%D0%BE%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B2%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%BC+%D1%81%D0%BE%D0%B1%D0%BE%D1%80%D0%B5+1681&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&ce=4 Воробьев Г.А. О московском Соборе 1681-1682 года. Опыт исторического исследования В книге изложены основные события московского Собора 1681-1682 гг. 1885 г.][livbook.ru/book/religiya/39383-o-moskovskom-sobor1123-1681-1682-goda.html]
- [bibliophika.shpl.ru/book.php?book=3028 Акты исторические, собранные и изданные Археографическою коммиссиею Т. 5. 1676-1700 стр. 111]
- [dlib.rsl.ru/viewer/01003561588#?page=1009 Филарет (Гумилевский) История русской церкви Москва : М.А. Ферапонтов, 1888 часть 4 стр.274)]
Отрывок, характеризующий Московский собор (1681—1682)
– Что ж, мы никакой обиды не делали. Мы только, значит, по глупости. Только вздор наделали… Я же сказывал, что непорядки, – послышались голоса, упрекавшие друг друга.– Вот я же вам говорил, – сказал Алпатыч, вступая в свои права. – Нехорошо, ребята!
– Глупость наша, Яков Алпатыч, – отвечали голоса, и толпа тотчас же стала расходиться и рассыпаться по деревне.
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.
– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
