Московское архитектурное общество

Московское архитектурное общество
Официальный язык:	русский
Руководители
Основание
Первое собрание Общества	1867
Ликвидация
Вошло в состав МОВАНО	1930

К:Организации, закрытые в 1930 году

Московское архитектурное общество (МАО) — первое творческое объединение московских архитекторов и инженеров-строителей, образованное в 1867 году по инициативе архитектора М. Д. Быковского. МАО положило начало систематическому изучению древне-русской архитектуры, являлось инициатором съездов архитекторов, организовало первую в России архитектурную выставку. Прекратило своё существование в 1930 году.

История общества

Весной 1865 года на квартире у архитектора М. Д. Быковского начала собираться группа единомышленников, целью которых стало объединение московских архитекторов для совместной научно-практической деятельности. В эту группу входили: сам М. Д. Быковский, его сын К. М. Быковский, П. А. Герасимов, А. С. Никитин, Н. В. Никитин, П. С. Кампиони, А. Л. Обер, М. Н. Чичагов, И. К. Вессель, А. А. Мейнгард, Н. Н. Кюлевейн, Н. Д. Раевский, В. В. Белокрыльцев и А. А. Авдеев. Одновременно группа других архитекторов и инженеров решила учредить Московское техническое и художественное общество. Власти не позволили создать два архитектурных общества, в связи с чем от обоих инициативных групп были избраны по 7 членов, которые были призваны найти пути сближения взглядов на создание общества и составить единый текст устава. 27 октября 1867 года император Александр II разрешил создание Московского архитектурного общества. Московское архитектурное общество стало третьим по дате основания архитектурным Обществом Российской империи после Рижского (1858) и Одесского (1862).

Всего первоначальный состав МАО насчитывал 40 членов, участвовавших в составлении устава и подписавших его. В первых параграфах устава описывались цели создания Общества:

§ 1. МАО имеет целью содействовать разработке и распространению в России художественных и технических познаний, относящихся до архитектуры. § 2. В круг занятий общества входят: а) чтения и совещания, б) издание по части архитектуры оригинальных и переводных сочинений, сборников и т. п., в) учреждение библиотеки и кабинета моделей и строительных материалов, г) назначение конкурсов и премий за лучшие проекты и сочинения по архитектуре, д) исследование строительных материалов и разных способов построек, е) устройство публичных выставок и чтений, ж) преподавание рабочим, знающим грамоту (с целью образования десятников для надзора над рабочими при постройках), арифметики, черчения и рисования, в приложении к строительному делу.

23 ноября 1867 года на общем собрании членов общества его председателем был избран М. Д. Быковский.

Первоначально члены Общества собирались в помещениях Московского училища живописи, ваяния и зодчества. В первый год существования МАО его членами было проведено 39 собраний. Научная работа началась с исследований в области строительной техники и строительных материалов, способов ведения строительных работ и санитарно-гигиенических проблем. В дальнейшем МАО сосредоточилось на разработке теоретических, исторических и технических проблем архитектуры, на проведении архитектурных конкурсов и изучении памятников старины. Кандидаты в члены Общества проходили достаточно жёсткий отбор, избрание осуществлялось путём голосования на общем собрании. Почётными членами Общества были избраны академик К. А. Тон и А. И. Казначеев.

В 1870 году вышел первый печатный труд общества — «Записки членов Московского Архитектурного общества о лучшем способе мощения улиц Москвы».

В 1872 году члены МАО участвовали в организации Политехнической выставки в Москве. В том же году почётным председателем Общества стал Великий князь Владимир Александрович. В 1879 году его товарищем (заместителем) стал московский генерал-губернатор В. А. Долгоруков. Первый съезд МАО состоялся в 1892 году в Санкт-Петербурге. Позднее прошло ещё четыре съезда, из них два — в 1900 и 1911 годах прошли в Санкт-Петербурге, а два Москве (в 1895 и 1913 годах). В 1914 году МАО по инициативе Московской городской думы сформировало комиссию по присуждению премий за лучшие фасады строящихся зданий.

По проектам членов Московского архитектурного общества в Москве построено большое количество зданий, многие из которых являются в настоящее время памятниками истории и культуры. Общество выпускало «Ежегодник МАО», редактором которого с 1909 по 1911 годы являлся архитектор Н. С. Курдюков. В течение трёх лет редактором «Архитектурного вестника» и «Записок МАО» являлся архитектор А. А. Нетыкса. Он же в течение шести лет работал библиотекарем Общества.

К 1912 году членами МАО являлись 152 человека, при этом в Москве в то время работало более 700 зодчих. В начале XX века общество размещалось в Малом Златоустинском переулке, 4. С момента постройки собственного здания (1914, архитектор Д. С. Марков), правление Общества переехало в Ермолаевский переулок, 17.

После Октябрьской революции Московское архитектурное общество продолжило деятельность, организовывая в 1917—1921 годах циклы общедоступных лекций, проводя конкурсы и осуществляя практическую работу по охране памятников архитектуры. В 1930 году Московское архитектурное общество прекратило своё существование, войдя на правах сектора в Московское областное отделение Всесоюзного архитектурно-научного общества (МОВАНО). В свою очередь МОВАНО было ликвидировано в 1932 году в связи с созданием Союза архитекторов СССР.

В 1998 году группа архитекторов (Левон Айрапетов, Гуля Ахметшина, Вера Бутко, Дмитрий Быков, Дмитрий Величкин, Александр Галкин, Николай Голованов, Эдуард Забуга, Игорь Кочанов, Станислав Кулиш, Борис Левянт, Вадим Липатов, Антон Надточий, Олег Попов, Павел Романов, Михаил Тумаркин, Борис Уборевич-Боровский, Дмитрий Шелест) приняла решение о воссоздании Московского архитектурного общества.

Руководители Общества

Председатели

• М. Д. Быковский (ноябрь 1867— ноябрь 1869)
• П. А. Герасимов (декабрь 1869)
• А. С. Никитин (январь 1870 — май 1871)
• М. Д. Быковский (май 1871), старшие члены МАО поочерёдно (май 1871 — февраль 1872)
• Н. А. Шохин (февраль 1872 — ноябрь 1875)
• П. С. Кампиони (ноябрь 1875 — ноябрь 1878)
• Н. В. Никитин (февраль 1879 — январь 1894)
• Д. Н. Чичагов (январь — июнь 1894)
• К. М. Быковский (июнь 1894—1903)
• А. В. Иванов (1903—1905)
• М. К. Геппенер (1905—1906)
• Ф. О. Шехтель (1906—1922)
• А. В. Щусев (1922—1930)

Товарищи (заместители) Председателя

• 1870 — Я. И. Реймрес
• 1905 — С. В. Ноаковский
• 1908—1918 — И. П. Машков
• 1920-е — И. В. Рыльский, Д. С. Марков, Л. А. Веснин

Секретари Общества

• 1867—1879 —Н. В. Никитин (1867—1879)
• 1894—1901 — И. П. Машков
• 1901 — В. И. Чагин, А. А. Латков
• 1910-е — П. А. Заруцкий
• 1912—1916 — Д. С. Марков, И. И. Дюмулен
• 1920 — И. В. Рыльский

Члены Общества

Члены-учредители

• А. А. Авдеев
• Александров (?)
• М. О. Бове
• И. М. Бруннер
• В. В. Белокрыльцев
• К. М. Быковский
• М. Д. Быковский
• И. Д. Васильев
• Н. Н. Васильев
• И. К. Вессель
• М. Генрие
• П. А. Герасимов
• П. С. Кампиони
• В. Н. Карнеев
• Н. Ф. Кольбе
• Д. А. Корицкий
• Н. Н. Кюлевейн
• Каминский (?)
• А. А. Мартынов
• А. А. Мейнгард
• Н. П. Момоков
• Н. Миронов
• Мочильницкий
• А. С. Никитин
• Н. В. Никитин
• А. А. Никифоров
• М. Н. Никифоров
• Г. Г. Ван-Ниссен
• А. Л. Обер
• М. Г. Прыжев
• Н. Д. Раевский
• Н. А. Тютюнов
• В. К. Семёнов
• К. М. Холин
• Д. Н. Чичагов
• М. Н. Чичагов
• Н. А. Шохин
• К. Ю. Шульц
• В. Яковлев

Другие члены Общества

• В. Д. Адамович
• П. С. Бойцов
• Г. А. Гельрих
• В. И. Ерамишанцев
• И. В. Жолтовский
• Н. В. Марковников
• И. П. Машков
• Н. Г. Фалеев
• А. Э. Эрихсон
• Д. М. Челищев
• М. К. Геппенер
• С. С. Шуцман
• См. также: Категория:Члены Московского архитектурного общества

Издания Общества

• Записки членов Московского Архитектурного общества о лучшем способе мощения улиц Москвы (1870);
• Записки Московского архитектурного общества" (1905—1909), 8 выпусков;
• Спутник зодчего по Москве (1895), под редакцией И. П. Машкова.

См. также

• Петербургское общество архитекторов
• ВОПРА
• АСНОВА
• Объединение современных архитекторов
• Союз архитекторов России

Литература

• Нащокина М. B. Архитекторы московского модерна. Творческие портреты. — Издание 3-е. — М.: Жираф, 2005. — С. 43—45. — 2 500 экз. — ISBN 5-89832-043-1.
• Шухова Е. М. Московское архитектурное общество // Архитектура и строительство Москвы. — М., 1995. — № 4. — С. 42.
• Бранденбург Б. Ю., Татаржинская Я. В., Щенков А. С. Архитектор Иван Машков. — М.: Русская книга, 2001. — ISBN 5-268-00413-1.
• Комарова И. И. Архитектурные общества в России XIX — начала XX вв. // Архитектура СССР. — 1985. — № 5.
• Комарова И. И. Общественные организации зодчих // Жилищное строительство. — 1990. — № 3.
• Историческая записка о деятельности Московского архитектурного общества за первые тридцать лет его существования. — М.: Лито-типография О. В. Шейвель, 1897.
• Из истории советской архитектуры. 1926—1932 гг.: Документы и материалы / сост. В. Э. Хазанова; отв. ред. К. Н. Афанасьев. — М.: Наука, 1970. — С. 7—9. — 211 с.
• Машков И. П. Краткий очерк деятельности Московского архитектурного общества 1867-1927 // Ежегодник МАО. — Вып. 5. — С. 9—14.

Ссылки

• Кириченко Е. И. [www.rusarch.ru/kirichenko1.htm Московское архитектурное общество (1867-1932) в истории русской культуры] (рус.). РусАрх (2008). Проверено 21 января 2010. [www.webcitation.org/65ju67dKe Архивировано из первоисточника 26 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Московское архитектурное общество

Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»
Князь Андрей чувствовал в Наташе присутствие совершенно чуждого для него, особенного мира, преисполненного каких то неизвестных ему радостей, того чуждого мира, который еще тогда, в отрадненской аллее и на окне, в лунную ночь, так дразнил его. Теперь этот мир уже более не дразнил его, не был чуждый мир; но он сам, вступив в него, находил в нем новое для себя наслаждение.
После обеда Наташа, по просьбе князя Андрея, пошла к клавикордам и стала петь. Князь Андрей стоял у окна, разговаривая с дамами, и слушал ее. В середине фразы князь Андрей замолчал и почувствовал неожиданно, что к его горлу подступают слезы, возможность которых он не знал за собой. Он посмотрел на поющую Наташу, и в душе его произошло что то новое и счастливое. Он был счастлив и ему вместе с тем было грустно. Ему решительно не об чем было плакать, но он готов был плакать. О чем? О прежней любви? О маленькой княгине? О своих разочарованиях?… О своих надеждах на будущее?… Да и нет. Главное, о чем ему хотелось плакать, была вдруг живо сознанная им страшная противуположность между чем то бесконечно великим и неопределимым, бывшим в нем, и чем то узким и телесным, чем он был сам и даже была она. Эта противуположность томила и радовала его во время ее пения.