Московское математическое общество

Московское математическое общество
Николай Дмитриевич Брашман (1796—1866), первый президент Московского математического общества
Официальный язык:	русский
Руководители
президент	Васильев Виктор Анатольевич
вице-президент	Бухштабер В. М.
вице-президент	Ильяшенко Ю. С.
Основание
Первое собрание Общества	15 (27) сентября 1864
Официальное утверждение	январь 1867
Издаваемые журналы (совместно с РАН): Математический сборник, Успехи математических наук
[mms.math-net.ru h-net.ru]

Московское математическое общество — ассоциация математиков России. Общество организует и координирует деятельность российского математического сообщества, а также способствует развитию математической науки, занимается совершенствованием преподавания математики.

Основание общества

В начале второй половины XIX века многие московские математики, осознавая необходимость объединения, присоединились к Московскому обществу испытателей природы и публиковали свои статьи в его Бюллетене. Однако математика была «далеко не в характере занятий этого Общества».

Московское математическое общество возникло как научный кружок преподавателей математики (большей частью из Московского университета), объединившихся вокруг профессора физико-математического факультета Московского университета Николая Дмитриевича Брашмана, окончившего в 1864 году службу в Московском университете. Первое заседание общества состоялось 15 сентября 1864 года. Брашман был избран первым президентом общества, вице-президентом — Август Юльевич Давидов; протоколы собраний вёл Василий Яковлевич Цингер, взявший на себя обязанности секретаря.

Первоначально в Общество, помимо Брашмана, Давидова и Цингера, входили Н. Н. Алексеев, Р. О. Блажеевский, Ф. А. Бредихин, А. В. Летников, Н. А. Любимов, К. М. Петерсон, К. А. Рачинский, Ф. А. Слудский, М. Ф. Хандриков, С. С. Урусов (c 20 октября 1864 года), А. Потемкин; немного позже к ним присоединились Н. В. Бугаев (с 6 апреля 1865 года), Е. Ф. Сабинин, С. А. Юрьев (с 17 сентября 1866 года), а также академик П. Л. Чебышёв, работавший в Санкт-Петербурге.

Изначальной целью общества было ознакомление друг друга посредством рефератов с новыми работами в различных областях математики и смежных наук — как собственными, так и других учёных.

Уже на 4-м своём заседании (15 декабря 1864 года) руководители Общества пришли к выводу, что прочитанные на его заседаниях доклады заслуживают публикации, и в апреле 1865 года было принято решение начать издание журнала «Математический сборник», его первый номер вышел в 1866 году.

Цель деятельности кружка заключается во взаимном вспомоществовании при занятиях математическими науками. Для достижения этой цели каждый из членов избирает себе известный отдел науки и обязуется ежегодно, в заранее определённые сроки, представлять сообщения по своему отделу; сообщения могут состоять как из самостоятельных исследований, так и из отчётов о новейших успехах науки. Этим путём значительно облегчается необходимый для каждого и часто нелёгкий труд следить за обширною математическою литературою: благодаря распределений этого труда все члены знакомятся с успехами по каждому отделу науки чрез посредство специалиста, имеющего всегда более возможности объяснить и устранить всякого рода затруднения.

— Из предисловия к первому номеру журнала Математический сборник (1866)

В том же 1866 году, когда была подана просьба в Санкт-Петербург об официальном утверждении Общества, в его уставе была записана существенно более амбициозная цель: «Московское математическое Общество учреждается с целью содействовать развитию математических наук в России». Официально устав Общества был утверждён 28 января 1867 года. В связи с тем, что год фактического создания Общества отличается от даты его официального утверждения, в некоторых источниках в качестве года создания Общества указывается 1867 год, а в качестве первого президента общества — Август Юльевич Давидов.

Деятельность Общества до 1917 года

В 1867 году, в год официального утверждения Общества, в нём состояло 14 человек, из них только П. Л. Чебышёв не был москвичом. К 1913 году Общество действовало уже как общенациональная организация, при этом его масштаб деятельности уступал только Санкт-Петербургской Академии Наук; из 112 членов Общества в 1913 году 34 были москвичами, 57 — жителями других российских городов, остальные были иностранцами.

Деятельность Общества после 1917 года

Во время Первой мировой, а затем Гражданской войны нормальное функционирование Московского Математического Общества было прервано. В 1920-е годы наибольший вклад в налаживание научной жизни в сфере математики внёс Д. Ф. Егоров, в 1921 году избранный вице-президентом ММО, а в 1923 году — президентом. В 1924 году ему удалось возобновить издание журнала «Математический сборник», а в 1927 году при непосредственном участии Общества и лично Егорова был проведён Всероссийский съезд математиков. Но в 1930 году Дмитрий Фёдорович был арестован по делу об «Истинно-православной церкви» и в 1931 году скончался.

Принципиально новая ситуация в математическом сообществе сложилась в 1934 году, после того, как Академия наук СССР была переведена из Ленинграда в Москву, а вместе с ней в Москву переехали многие академические институты, в том числе и Математический институт имени В. А. Стеклова. Закончилось противостояние двух математических школ, московской и питерской, продолжавшееся с XIX века и нередко выливавшееся в открытую конфронтацию.

Наивысший расцвет Московского математического общества наблюдался в 1960-е годы и был связан с деятельностью ректора Московского университета Ивана Георгиевича Петровского (ученика Д. Ф. Егорова) и Израиля Моисеевича Гельфанда, президента ММО в 1966—1970 годах.

Президенты общества

1864—1866 Брашман Николай Дмитриевич (1796—1866) 1866—1886 Давидов Август Юльевич (1823—1886) 1886—1891 Цингер Василий Яковлевич (1836—1907) 1891—1903 Бугаев Николай Васильевич (1837—1903) 1903—1905 Некрасов Павел Алексеевич (1853—1924) 1905—1921 Жуковский Николай Егорович (1847—1921) 1921—1923 Млодзиевский Болеслав Корнелиевич (1858—1923) 1923—1930 Егоров Дмитрий Фёдорович (1869—1931) 1930—1932 Кольман (Кальман) Эрнест (Арношт) Яромирович (1892—1979) 1932—1964 Александров Павел Сергеевич (1896—1982) 1964—1966 Колмогоров Андрей Николаевич (1903—1987) 1966—1970 Гельфанд Израиль Моисеевич (1913—2009) 1970—1973 Шафаревич Игорь Ростиславович (род. 1923) 1973—1985 Колмогоров Андрей Николаевич (1903—1987) — повторно 1985—1996 Новиков Сергей Петрович (род. 1938) 1996—2010 Арнольд Владимир Игоревич (1937—2010) 2010— Васильев Виктор Анатольевич (род. 1956) Исполняющий обязанности президента с 22 июня 2010 г. Президент ММО с 14 сентября 2010 г.

…Московское математическое общество всегда культивировало… многогранное развитие математики, не стараясь втиснуть его ни в какие заранее данные рамки и системы оценок. В течение десятилетий Московское математическое общество было тем местом, на котором произрастали и жили математические открытия, искания, волнения… Московское математическое общество не было только местом, где регистрировались отдельные математические результаты, где читались популярные лекции по математике. Московское математическое общество было школой математической эстетики, математического вкуса, очень взыскательного, и школой математической этики, научной этики, тоже очень взыскательной…

— Из речи академика Павла Сергеевича Александрова на 100-летнем юбилее Общества

Ссылки

• [mms.math-net.ru Официальный сайт Московского математического общества]  (Проверено 15 октября 2009)
• Московское математическое общество — статья из Большой советской энциклопедии.

Литература

• [mi.mathnet.ru/rus/msb/v14/i3/p471 Материалы для истории Московского Математического Общества] // Математический сборник : журнал. — М., 1889. — Т. 14, № 3. — С. 471—486.
• Некрасов П. А. [mi.mathnet.ru/rus/msb/v25/i1/p3 Московская философско-математическая школа и её основатели] // Математический сборник : журнал. — М., 1904. — Т. 25, № 1. — С. 3—249.

Отрывок, характеризующий Московское математическое общество

– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.