Московское общество сельского хозяйства

Моско́вское о́бщество се́льского хозя́йства (МОСХ), до 1905 года Императорское московское общество сельского хозяйства) — общественная организация по содействию развития сельского хозяйства в России. Устав утверждён 4 (16) января 1819, годом основания считается 1820.

История создания

После Вольного экономического общества, учреждённого в 1765 году в Петербурге, Московское общество сельского хозяйства стало вторым в России по времени создания и первым, созданным в Москве. Выбор в качестве местоположения организации Москвы, а не Петербурга, обусловлен большей приближённостью к основным земледельческим регионам страны. Историки отмечают, что МОСХ открылось, «когда Москва только что успела немного оправиться после погрома 1812-го года. Она снова становилась центром, куда приезжали на зиму дворяне-помещики. Многие из них бывали за границей, а там сельское хозяйство составляло в то время предмет особого внимания».

Идею создания общества в Москве приписывают князю С. И. Гагарину. Он пригласил Фишера фон Вальдгейма, президента общества испытателей природы, стать директором общества, а С. А. Маслова — секретарём общества. Практический отдел возглавил богатый помещик Д. М. Полторацкий, известными своими сельскохозяйственными нововведениями. Первым президентом общества избрали князя Д. В. Голицына, назначенного 6 (18) января 1820 года Московским военным генерал-губернатором.

Для распространения знаний МОСХ основало «Земледельческий Журнал», его редактором стал С. А. Маслов. Это помогло установить отношения с землевладельцами из разных местностей России, а затем и с заграничными сельскохозяйственными обществами. Общество стало регулярно устраивать заседания, на которые приезжало всё больше заинтересованных лиц. Многие вступали в общество, и число его членов постоянно прибывало, и таким образом вокруг МОСХ стали группироваться лучшие представители аграрной мысли и практики. На оживлённых заседаниях общества рассматривались разнообразные запросы, поступавшие из провинций от хозяев.

В 1822 г. общество приняло решение основать Земледельческую школу и опытный хутор. За это дело взялся активный член Общества профессор Московского университета М. Г. Павлов, бывший ученик Теэра. Он сам жил в этой школе и преподавал в ней, вместе с двумя помощниками и законоучителем.

В 1825 г. число учеников в школе достигло 82. Однако потом дело пошло на спад. При том, что Общество с 1828 по 1832 г. израсходовало на школу до 32 тыс.р. ассигнациями, число учеников стало снижаться, и в 1832 г. упало до 54. На долгое время самым больным вопросом для МОСХ стало и первое опытное хозяйство проф. Павлова.

Желая иметь хутор возможно ближе, Общество сняло под Москвою кочковатое, в 210 дес., болото. Постройка зданий и обзаведение хозяйством поглощало все пожертвования членов, не принося никакой прибыли. До 1826 г. общество израсходовало на хутор 80496 руб. ассигн., едва успев разделать 36 дес. для посевов и построить несколько школьных зданий.

В 1835 г. решили сдать хутор самому проф. Павлову на 7 лет, одновременно обеспечив ему на первые 5 лет ресурсы в общей сумме 20000 р. для покрытия арендной платы с тем, чтобы к этому времени он вывел своё хозяйство на самоокупаемость. В этом же 1835 году удалось, по ходатайству к министру финансов графу Е. Ф. Канкрину, получить единовременную дотацию на постройку опытного хутора в размере 162 тыс. руб. Тем же документом на отстройку зданий при земледельческой школе было выделено 98 тыс. руб. Помимо того, были установлены ежегодные ассигнования на содержание школы в размере 25 тыс. руб. и хутора — в размере 10 тыс. руб. ассигнациями. Наконец, в 1838 г. князь Голицын купил для Школы большой каменный дом, в котором она разместилась на многие десятилетия. Эти своевременные подарки и помощь государства спасли «первую в России настоящую Земледельческую школу».

Министр финансов граф Канкрин обеспечил финансовую поддержку со стороны бюджета и в отношении самого МОСХ. В 1835 году были Высочайше утверждены новые штаты общества, по которому МОСХ стало получать ежегодно по 11 тыс. руб. ассигнациями на содержание непременного секретаря, его помощников, библиотеки и т. п. Выдавая эти средства, правительство, вместе с тем, предоставляло обществу «вести остальные свои дела совершенно самостоятельно» (то есть правительство не ограничивало МОСХ в праве организовывать самостоятельные источники доходов и расходовать поступления из них по своему усмотрению).

Одной из причин отсутствия успеха в некоторых добрых аграрных начинаниях общества в 1820—1850-е годы была крепостническая система землепользования и труда, препятствовшая внедрению достижений, достигнутых на Западе в совершенно иной политико-экономической системе. Выясняя причины финансовых неудач Общества, видный русский агроном А. В. Советов в конце XIX века констатировал: «Под влиянием господствовавших тогда теорий Теэра и появления на русском языке перевода его сочинений, общество стремилось насадить в России плодосменную систему, но скоро должно было убедиться, что для этого не пришла ещё пора: систему свободы, какова система плодосменная, нельзя было укрепить на началах крепостного труда».

Напротив, там, где таких препятствий не было, и речь шла не о совершенствовашии прежних агротехнологий, а о внедрении новых, доселе не существовавших — удавалось достичь успеха. Это относится, например, к свеклосахарной промышленности. В 1833 году при обществе был учреждён комитет сахароваров. На протяжении 6 лет этот комитет издавал свои «Записки…», в которых освещались проблемы внедрения сахарной свекловицы. По водворении свеклосахарного производства в России издание «Записок…» прекратились, и новые статьи по этому отделу продолжил публиковать «Земледельческий Журнал».

В 1833-34 гг. при МОСХ было учреждено Главное общество улучшенного овцеводства. Как отдельная организация с особым штатом, оно просуществовало, то есть более или менее самостоятельно, до 1848 г., когда оно было включено в МОСХ на правах особого его отделения, просуществовавшего до 1851 года. Н. И. Чернопятов ставит всю историю тонкошёрстного овцеводства в России в заслугу Главного общества овцеводства. Поддерживая постоянные отношения с русскими овцеводами, «оно выписывало кровных овец из Германии, устраивало выставки их в Харькове, издавало журнал для овцеводов, собирало сведения о существующих в России овчарнях, наблюдало за шерстяною торговлей и т.д».

25-летний юбилей деятельности общества совпал со смертью его первого президента, князя Д. В. Голицына (1845). Заступивший на его место князь С. И. Гагарин «сначала также с энергией занимался делами общества, но потом этому мешало сильно ослабевшее его зрение». Ещё при его президентстве, осенью 1857 года Московское общество сельского хозяйства признало необходимым основать высшую сельскохозяйственную школу в имении Петровско-Разумовское. Однако её открытие затянулось на 8 лет: лишь 21 ноября (3 декабря) 1865 года последовало, наконец, распоряжение об открытии Петровской земледельческой и лесной Академии. В преддверии 40-й годовщины общества, в 1859 году князь С. И. Гагарин умер. На протяжении всех этих лет неустанно трудился его секретарь, редактор «Земледельческого Журнала» С. А. Маслов — но и он вынужден был в 1860 году «оставить общество за слабостью здоровья».

В 1861 году было наконец отменено крепостное право. В этом году на должность президента МСХО был избран А. И. Кошелёв. Годы его управления обществом были не из самых лёгких, и в 1864 г. Кошелёва «отозвали на службу в Варшаву». Избрание новым президентом МСХО И. Н. Шатилова обозначило начало качественного нового этапа в деятельности общества.

Отмена крепостного права повлекла за собой необходимость перехода от барщины и других форм обязательного труда к наёмному. Многие помещики оказались «неподготовлены к такой перемене». Наряду с отменой прежней системы кредитования это отразилось и на деятельности сельскохозяйственных обществ. Изменились и запросы к ним. До крестьянской реформы они сосредотачивались по преимуществу на агротехнической стороне вопроса: разведение разных культур, устройство правильных севооборотов, организация различных сельскохозяйственных производств и т. п. Всё это, пишет А.Советов, «довольно легко иногда было приводить в исполнение, так как труд был под руками, в лице крепостных».

После реформы же «составляли злобу дня» вопросы не технического, а экономического характера: «о найме рабочих, о ближайшем единении обществ сельских хозяев с земскими учреждениями, о поощрениях и наградах за успехи по сельскому хозяйству, об отношениях, какие желательно установить между администрацией и сельскими хозяевами», и т. д.

И. Н. Шатилов — сам «известный хозяин» из Тульской губернии — смог перестроить работу МОСХ и приспособить её к новым запросам времени. Работа общества оживилась, стали создаваться комиссии для обсуждения вопросов и подготовки необходимых сообщений и ходатайств в адрес правительства. И. Н. Шатилов был в числе первых, кто выразил мысль о необходимости создания в России особого министерства земледелия. За 25 лет президентства И. Н. Шатилова МОСХ представила правительству ходатайства:

• о развитии земельного кредита
• о конкретных мерах по развитию форм кредитования сельского хозяйства (ссудные кассы, ссудосберегательные товарищества и т. п.)
• о реформе хлебной торговли, в связи с устройством складов, элеваторов, и вообще о возможно выгодной постановке экспортного хлебного дела в России;
• об уменьшении бездорожья, о прокладке шоссе и развитии узкоколейной железнодорожной сети, об облегчении получения разрешений на строительство подъездных путей;
• об отмене хлебных тарифов 1 октября 1888 г. и замене их новыми и о подчинении железнодорожных мероприятий воздействию правительственного учреждения;
• о возможно широком развитии попудных тарифов на сельскохозяйственные машины и орудия и о сложении ввозной пошлины на них;
• о сложении акциза с соли;
• о помощи артельному крестьянскому сыроварению;
• о мерах борьбы с эпизоотиями;
• о необходимости исследования русского молочного скотоводства посредством опытных молочных станций;
• о мерах к улучшению рабочего коневодства в России;
• о необходимости устройства при министерстве финансов съезда винокуренных заводчиков;
• о мерах к лесоохранению в России;
• об утверждении выработанных московским комитетом грамотности устава библиотек для народного чтения при начальных народных училищах.

За это же время обществом были устроены:

• всероссийская выставка сельских произведений в Москве в 1864 г.;
• сельскохозяйственный отдел политехнической выставки в 1872 г.;
• ежегодные с 1867 г. при комитете скотоводства аукционные выставки племенного скота;
• два съезда сельских хозяев:
  • в 1864 г. — во время всероссийской выставки в Москве,
  • в 1870 г. — по поводу 50-летнего юбилея Московского общества сельских хозяев;
• съезды скотопромышленников в 1884 и 1885 гг.;
• съезд хмелеводов и пивоваренных заводчиков в 1887 г.

При МОСХ за это время были созданы действовали комитеты: К этому следует ещё прибавить специальные труды общества по его комитетам:

• шелководства;
• грамотности (создан в 1845 г.);
• скотоводства;
• о сельских ссудосберегательных и промышленных товариществах (создан в 1871 году).;
• акклиматизации животных и растений (создан в 1856 году по инициативе профессора Московского университета А. П. Богданова).

Последний в 1865 г. был преобразован в самостоятельное Императорское Русское общество акклиматизации животных и растений. Специальный комитет при МОСХ координировал издание «Трудов общества», разного рода брошюр, монографий и отчётов, а также занимался проведением конкурсов сочинений по сельскохозяйственной тематике.

В 1860 году был начат выпуск журнала «Сельское хозяйство» под редакцией Николая Анненкова. Журнал предназначался для помещиков и был посвящён разработке экономически выгодных методов ведения помещичьего сельского хозяйства, основанного на вольнонаемном труде. Помещались протоколы заседаний и отчеты общества, научные и практические статьи по сельскому хозяйству, сельскохозяйственная библиография, хозяйственное обозрение и смесь. В 1863 году был переименован в «Журнал заседаний императорского Московского общества сельского хозяйства», в 1869 году — в «Русское сельское хозяйство». Журнал просуществовал до 1877 года, затем был заменён отдельными выпусками, которых вышло до 40.

МОСХ создало собственный музей, а также сформировало свой отдел на политехнической выставке. Эти музейно-выставочные фонды МОСХ передало вновь созданному в Москве Политехническому музею прикладных знаний, положив тем самым основание сельскохозяйственному отделу этого музея. Более того, с 1873 г. на дальнейшее развитие этого отдела общество начало ассигновать Политехническому музею по 500 р. ежегодно из своих средств.

Новый президент общества князь А. Г. Щербатов, заступивший на место И. Н. Шатилова, продолжил его линию в разработке как экономических, так и технических вопросов.

Смелые проекты и начинания, разрабатывавшиеся в Москве, иногда сталкивались на местах с более суровыми реалиями жизни на местах, нежели виделось из центра.

Так, весной 1871 г. МОСХ для внедрения более прогрессивного способа обработки земли плугом рекомендовало Курскому губернскому земству провести по уездам конкурс плужных пахарей. Губернское земство к этой рекомендации отнеслось положительно и директивой от 2 июня 1871 г. обязало уезды провести такой конкурс.

Щигровское уездное земство 17 сентября 1872 г. ответило губернскому начальству: «Состязания плужных пахарей в уезде провести невозможно из-за отсутствия таковых». Таким же был ответ и тимских властей: «Конкурс плужных пахарей провести нельзя, так как земля в уезде обрабатывается сохами». Плуги у кшенских крестьян появляются только в начале XX века. Сельскохозяйственных орудий посложнее — сеялок, косилок, конных молотилок, веялок, даже повозок на железном ходу — у них тем более не было.

Свой 75-летний юбилей МОСХ отметило в 1895 году устройством всероссийской сельскохозяйственной выставки и проведением третьего съезда сельских хозяев. Как и прежде, материалы и решения съезда были представлены правительству — уже в лице министерства земледелия и государственных имуществ, а для дальнейшей работы над ними в МОСХ была создана особая комиссия. На принадлежащем обществу Бутырском хуторе состоялась 1-я выставка сельскохозяйственных орудий и машин с одновременной их рабочей демонстрацией и экспертизой. В частности, были выставлены и испытаны керосиновые и нефтяные двигатели, сливкоотделители и маслобойки, сеялки, сушилки и сортировки. Отчёт о первой выставке машин вышел под редакцией директора земледельческой школы общества, А. П. Перепёлкина.

В 1896 году был проведён аналогичный конкурс жнеек-сноповязалок, сложных молотилок, локомобилей и других машин. На 1897 год предполагалась выставка и экспертиза всех экспонатов, не вошедших в состав выставки 1895 года, после чего в последующие трёхлетия планировалось повторять экспозиции в той же последовательности.

С октября 1896 г. МОСХ возобновило издание своего журнала, прекращённое в 1877 году.

На протяжении последней половины XIX века в России возникли и другие региональные сельскохозяйственные общества. Однако в этом ряду Московское общество сельского хозяйства имело особое право — создавать, с разрешения министра земледелия и государственных имуществ, сеть региональных учреждений, называвшихся особыми отделами. К концу XIX века таких отделов было создано по России 13: тверской, курский, воронежский, томский, уфимский, кирсановский, темниковский, владимирский, даниловский, острогожский, козловский, костромской и красноярский. Члены этих отделов МОСХ пользовались всеми правами, присвоенными Московскому обществу. Круг их деятельности включал обсуждение сельскохозяйственных запросов и нужд (преимущественно местных), сообщение в Москву «сведений о предметах, заслуживающих особого внимания», исполнение поручений, возложенных на них обществом, и ежегодное предоставление в центр подробных отчётов о своей деятельности.

К 1898 году число всех сельскохозяйственных обществ в России доходило до 300, считая специализированные общества-садоводства, плодоводства, птицеводства, пчеловодства, рыболовства и рыбоводства и т. д.

В 1898 году правительство приняло стандартный устав сельскохозяйственного общества. По этому уставу обществам предоставлялась возможность изучать положение различных отраслей сельского хозяйства и выяснять хозяйственные нужды и потребности, распространять теоретические и практические сведения по сельскому хозяйству; заботиться о выработке наиболее правильных способов ведения хозяйства; производить испытания новых культур; снабжать хозяйства нужными предметами и материалами; устраивать выставки и аукционы; издавать справочную литературу и т. д. www.kraeved.ru/taxonomy/term/69?page=7

В 1905 году в связи с избранием президентом общества кадета И. И. Петрункевича общество было лишено права называться Императорским.

В годы нэпа общество продолжало действовать; его научно-прикладные учреждения (контрольно-семенная станция, мастерские наглядных пособий и пр.) предоставляли свои услуги на коммерческой основе. В 1929 году ряд общественно-профессиональных организаций на своих съездах и пленумах высказался за ликвидацию МОСХ. В ноябре 1929 года коллегия Наркомвнудела (как орган, осуществлявщий в то время регистрирацию общественных организаций в СССР) приняла решение о роспуске Московского общества сельского хозяйства.

Президенты общества

• 1820—1845 князь Д. В. Голицын
• 1845—1859 князь С. И. Гагарин
• 1861—1864 А. И. Кошелев
• 1864—1889 И. Н. Шатилов
• 1892—1905 князь А. Г. Щербатов
• с 1905 И. И. Петрункевич
• ок. 1917 А. И. Угримов

Видные деятели

Одним из первых почётных членов общества стал в 1820 году А. Т. Болотов. Основателю агрономии и помологии в России было к тому времени уже 82 года, но он продолжал работать, и успел после этого написать ряд статей по садоводству в «Земледельческий журнал». Этот удивительный человек прожил 95 лет.

Членом общества был университетский профессор М. Ф. Спасский. Его работы в области метеорологии способствовали более надёжному ведению сельского хозяйства.

В 1871 г. в Московское общество сельского хозяйства вступил Д. И. Менделеев. Одним из первых его практических дел в МОСХ стало содействие Н. В. Верещагину в создании Школы молочного хозяйства в с. Едимоново Тверской губернии. А в 1889 году Н. В. Верещагин — старший брат художника В. В. Верещагина, прославившийся в России как «отец вологодского масла» — возглавил в МОСХ комитет по скотоводству. Комитет содействовал организации ежегодных выставок племенного скота.

Отрывок, характеризующий Московское общество сельского хозяйства

– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.