Московско-новгородская война (1477—1478)

Московско-новгородская война (1477—1478)
Основной конфликт: Московско-новгородские войны
А. Д. Кившенко. «Отправка Марфы Посадницы и вечевого колокола в Москву»
Дата	9 октября 1477 — 15 января 1478
Место	Юго-запад Новгородской республики, Новгород и его окрестности
Причина	Антимосковский бунт в Новгороде
Итог	Победа Великого княжества Московского. Присоединение Новгородских земель к Москве
Противники
Великое княжество Московское Новгородская республика
Командующие
Иван III Марфа Борецкая Фома Курятник
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Моско́вско-новгоро́дская война (1477—1478) — последний военный конфликт между Великим княжеством Московским и Новгородской республикой, имевший место с 9 октября 1477 года по 15 января 1478 года и завершившийся падением Новгорода и присоединением его и контролируемых им территорий к Москве.

Предпосылки

После военного успеха Великого князя Московского Ивана III во Второй Московско-новгородской войне, завершившейся разгромом новгородского ополчения в Шелонской битве и подписанием Коростынского мира, Новгород впал в ещё большую зависимость от Москвы. Новгородский посадник Дмитрий Борецкий был казнён по приказу царя, а Новгородская республика передала Москве часть своих земель, отказалась от союза с Великим князем Литовским и королём Польским Казимиром IV и обязалась выплатить московскому князю 15,5 тысяч рублей за военные издержки (при том, что цена крестьянских дворов в то время составляла 2-3 рубля). Кроме того, Новгород объявлялся вотчиной Ивана III, что давало ему право суда над новгородцами.

Усиление зависимости Новгорода от Москвы вызывало противоречия внутри республики. В 1475 году Иван III отправился в поездку по Новгородской земле. 23 ноября того же года, сопровождаемый большим количеством свиты, он въехал в Новгород, играя роль справедливого судьи и защитника обиженных. В результате этой поездки многие бояре были арестованы и частично переправлены в Москву.

Ситуация достигла критической фазы, когда весной 1477 года новгородские послы, прибывшие в Москву, признали Ивана III своим государём. Это означало безоговорочное подчинение Новгорода власти Великого князя. В ответ Иван III потребовал предоставить ему право прямого управления Новгородом, ликвидировав самостоятельность республики. Однако, как оказалось, посольство было отправлено по инициативе не всех новгородцев, а нескольких промосковских бояр, стремившихся в скорейшему присоединению Новгорода к Москве. После этого в Новгороде произошёл раскол: посадские люди поддержали идею присоединения к Москве, а бояре, отстаивая неприкосновенность своих вотчин и прав, выступали за сохранение новгородской самостоятельности. В ходе ожесточённых споров на вече были убиты некоторые сторонники Москвы, а новгородские послы отказались называть Ивана III «государём».

Ход войны

Начало похода

В связи с новгородским мятежом Иван III принял решение о начале нового похода в Новгородскую землю. 9 октября 1477 года московские войска выступили в направлении Новгорода. Новгородское войско не вышло из города. Сопротивление новгородцев возглавила Марфа Борецкая — вдова посадника Исаака Борецкого и мать убитого в 1471 году посадника Дмитрия Борецкого. Несмотря на то, что де-юре новгородским посадником был Фома Курятник, многие историки считают, что последней эту должность занимала именно Марфа.

Переговоры

Чтобы облегчить свою участь, новгородцы вступили в переговоры с московским князем. Однако Иван III на попытку Новгорода договориться с ним ответил: «Знайте же, что в Новгороде не быть ни вечевому колоколу, ни посаднику, а будет одна власть государева, как в стране московской». Тем временем город был расколот надвое: одни жители Новгорода были готовы защищать его от москвичей, а другие — отказывались участвовать в отражениях атак московских воинов. Нестабильность в Новгороде сопровождалась начавшимся голодом. Поняв, что московский государь настроен решительно, новгородцы в конце концов сдались. 13 января они объявили о подчинении Новгорода Великому князю, а 15 января московские войска во главе с Иваном III вступили в город.

Итог

По прибытии в город москвичи не стали прибегать к массовым убийствам бояр, как семью годами ранее, а лишь выслали часть боярских семей на территорию Московского княжества. В знак упразднения новгородского вече вечевой колокол — символ независимости Новгорода — был увезён в Москву. Марфа-посадница в 1479 году была увезена из Новгорода вместе с внуком и впоследствии пострижена в монахини. Иван III приказал конфисковать земли, принадлежавшие Марфе Борецкой, а также вотчины новгородского епископа и 6 крупных монастырей. Существовавшая на протяжении трёх веков республика была ликвидирована.

Ссылки

• [rusmilhist.blogspot.ru/2014/04/1677.html Алексеев Ю.Г. Поход 1477 г. // Исследования по русской истории и культуре: сборник статей к 70-летию профессора Игоря Яковлевича Фроянова. М.: Парад, 2006. С. 341 - 372].
• [his95.narod.ru/doc04/405_1.htm Иловайский Д. И., «Краткие очерки русской истории». Отделение второе. «Русь Московская и Литовская»]

Отрывок, характеризующий Московско-новгородская война (1477—1478)

«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.