Московско-новгородские войны
| Московско-новгородские войны | |||
 Слева направо, сверху вниз: Картина К. В. Лебедева «Марфа Посадница. Уничтожение новгородского веча» (1889); битва между московитами и новгородцами на итальянской гравюре XVI века; изображение воинов-новгородцев в новгородском псалтире XIV века; современный вид на Новгородский детинец; гравюра с портретом Московского князя Ивана III Васильевича | |||
| Дата |
1) январь — февраль 1456 | ||
|---|---|---|---|
| Место | |||
| Причина |
1) Предательство новгородских бояр в отношении московского князя | ||
| Итог |
1) Яжелбицкий мир | ||
| Противники | |||
| |||
| Командующие | |||
| Силы сторон | |||
| |||
| Потери | |||
| |||
Моско́вско-новгоро́дские войны — ряд военных конфликтов между Великим княжеством Московским и Новгородской республикой, происходивших в период с 1456 по 1478 годы (с перерывами) и оканчивавшихся поражениями новгородцев. В итоге третьего похода москвичей на Новгород территория Новгородской республики была полностью присоединена к Московскому княжеству.
Московско-новгородские войны:
- Первая Московско-новгородская война (1456)
- Вторая Московско-новгородская война (1471)
- Третья Московско-новгородская война (1477—1478)
Содержание
Поход 1456 года и Яжелбицкий мир
Корни конфликта уходили в феодальную войну 1425—1453 годов между двумя ветвями потомков Дмитрия Донского. Основной его частью было противостояние Василия Темного и Дмитрия Шемяки. После поражения Шемяки в борьбе за великое княжение он был принят в Новгороде. В 1449 году Василий Тёмный заключил мирный договор с польским королём и великим князем Литовским Казимиром IV, по которому обе стороны обязывались не принимать у себя внутриполитических противников другой стороны, а Литва отказывалась от претензий на Новгород[1]. В 1453 году Василий через своих людей организовал отравление Шемяки в Новгороде.
Главное и решающее сражение войны произошло у города Руса. Московские войска практически без сопротивления взяли город. Новгородцы попытались отбить Русу и, несмотря на первоначальный успех, потерпели жестокое поражение и бежали. После этого московское войско осаждает крепость Демян, и берёт городки Молвотицы и Стерж[2]. Спустя некоторое время к Василию Темному прибыло посольство во главе с новгородским архиепископом. Новгород заплатил Москве большую контрибуцию — около 15 тыс. рублей, но остался независимым.
Ситуация в Новгороде после Яжелбицкого мира
Несмотря на наличие в Великом Новгороде такого демократического института, как вече, отнюдь не все новгородцы были за независимость своей земли и хотели воевать против Москвы. Права обычных, не самых богатых горожан не соблюдались, а такой слой населения, как смерды, на вече и не могли присутствовать. Разрыв между богатыми и бедными увеличивался, и это не добавляло обычным новгородцам желания воевать, причем, фактически, за бояр, а не за себя.
В 1460 году великий князь Василий Васильевич отправился с посольством в Великий Новгород для переговоров с правительством Великого Новгорода. Но на вече новгородцы открыто выступили против князя и даже попытались его убить. Таким образом, вспыхнул новый конфликт. Его сумел разрешить архиепископ Иона, устрашив новгородцев возможностью нападения на Великий Новгород татар с москвичами. Однако в 1463 году Великий Новгород не помог Пскову отбиться от очередных отрядов ливонских рыцарей. Лишь московская рать сумела отбить нападение ливонцев. Более того, Великий Новгород занял враждебную позицию по отношению к Пскову. Но вновь, умелая политика московского князя Ивана III позволила урегулировать и этот конфликт. Новая волна недовольства прокатилась в Великом Новгороде в 1470 году.
Поход 1471 года
В ноябре 1470 года в ответ на просьбу новгородского посла прибыть в Москву архиепископу новгородскому князь Иван III позволил себе неосторожное высказывание в адрес Новгорода, и это взбудоражило бояр, которые заявили о разрыве с Москвой. Переговоры между двумя сторонами ни к чему не привели, и весной 1471 года великим князем и его советниками было принято решение о немедленном начале похода. Это был огромный риск: весна была холодной, и снег мог помешать продвижению войск. Но медлить было нельзя — и Литовское княжество, и Золотая Орда уже были готовы помочь Новгороду.
Первые дни войны прошли практически без боев: москвичи захватывали города один за другим. В конце июня были захвачены Волок Ламский и Торжок. 14 июля произошла Шелонская битва, в которой 40-тысячное войско Новгорода было разбито наголову 12-тысячной ратью Москвы и Пскова. Исход битвы предопределил удар московской конницы. Неорганизованная рать новгородцев не смогла ничего противопоставить москвичам. Спустя две недели (27 июля), в Заволочье произошла битва на реке Шиленьга, в которой московская рать после упорного боя сумела победить жителей Двинской земли. Тогда же начались мирные переговоры в Коростыни. Новгородцы заплатили по Коростынскому миру около 15 тыс. рублей и де-факто признали зависимость от Москвы. Но всё-таки формальная независимость от Москвы была сохранена. Операция 1471 года прошла более чем успешно. Новгородцы же ещё раз доказали, что кроме бояр, никто против Москвы в Новгороде выступать не хочет. Судьба Новгородской республики была предопределена. Но окончательная точка была поставлена на семь лет позже.
Поход 1478 года
Весной 1477 года в Москву прибыло очередное новгородское посольство. Как оказалось, оно было послано в Москву вовсе не вечем, а влиятельными новгородскими боярами, которые хотели побыстрее признать зависимость Новгорода от Москвы и, тем самым, сохранить свои богатства и вотчины. На вече эта новость подняла бурю. Нескольких промосковских бояр убили, и к власти вновь пришла пролитовская партия. Но долго она не продержалась.
9 октября 1477 года Иван III выступил в последний поход против Новгорода. Новгородское войско не вышло из города. Новгородская и московская делегации вели долгие переговоры. В декабре москвичи выдвинули окончательное требование: «Вечу не быти, посаднику не быти, а государство нам своё держати». Новгородцы согласились отказаться от вече и от посадника, но обсуждение вопроса о сохранении боярами вотчин затягивалось. В городе же начался голод. Новгородские патриоты отбивались от москвичей и защищали свой город, сторонники Москвы не участвовали в отражении атак москвичей. Под угрозой восстания новгородские бояре уступили князю владычные и монастырские земли, сохранив таким образом свои вотчины. Переговоры на этом закончились.
15 января 1478 года князь и московские чиновники в сопровождении рати вошли без боя в город. Но никаких казней, в отличие от похода 1471 года, не последовало. Некоторые боярские семьи были сосланы в Москву.
В Новгородской Земле были поставлены четыре наместника, к ним теперь переходило право вести суды и управлять уделом. Вече перестало существовать, ликвидировалась боярская власть и власть архиепископа. В борьбе боярской и княжеской властей выиграла и выжила княжеская. Новгородская республика пала.
Новгород после присоединения
Сельское хозяйство, промышленность, торговля в Великом Новгороде продолжали осуществляться теперь уже под властью Москвы. Эта власть Москвы, однако, оказалась шаткой. Уже не в первый раз вольный дух новгородцев стал снова напоминать о себе. Бояре, сумевшие сохранить свои вотчины и свободу, не смирились с покровительством Москвы и в 1483 году вновь захватили власть в городе. Но на этот раз войны с антимосковской оппозицией в Новгороде не произошло.
В 1484 году великий князь выселил из Новгорода бояр, выступавших за союз с Литвой (так в Москве появляется название Лубянка по новгородской Лубянице) и ликвидировал боярство как класс, сделав оставшихся бояр помещиками, то есть служилыми людьми князя. Новгород окончательно перестал пытаться бороться с Москвой за свою независимость.
В 1494 году в Новгороде был закрыт ганзейский торговый двор[3].
См. также
Напишите отзыв о статье "Московско-новгородские войны"
Примечания
- ↑ Греков И. Б., Шахмагонов Ф. Ф. «Мир истории. Русские земли в XIII—XV веках», «Молодая Гвардия», М., 1988. ISBN 5-235-00702-6
- ↑ [dlib.rsl.ru/viewer/01004161963#?page=107 Полное собрание русских летописей. Т.16. Летописный сборник, именуемый летописью Авраамки.] Под ред. А. Ф. Бычкова и К.Н. Бестужева-Рюмина. — СПб, 1889. — С. 194-196
- ↑ Зуев М. Н. Хроника истории России. IX—XX век. М.—Дрофа, 1995 ISBN 5-7107-0440-7
Источники
- Ю. Г. Алексеев. «Государь всея Руси». «Наука», 1991.
- Н. А. Шефов. «Битвы России». «Москва», 2004.
| ||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Московско-новгородские войны
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
