Мотлохов, Яков Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Яков Петрович Мотлохов (25 сентября 1922 года, село Кучеряевка, Воронежской губернии — 27 февраля 2006 года, Москва) — советский военный лётчик, заслуженный лётчик СССР, лётчик-испытатель серийных машин, полковник авиации. Участник Великой Отечественной войны с 1942 года, советско-японской войны 1945 года, войны в Корее, где одним из первых сбил в воздушном бою американский F-86 Sabre. Инспектор Дальневосточного военного округа по технике пилотирования. После отставки — заместитель директора Всесоюзного проектного института «Энергосетьпроект».





Учёба и Великая Отечественная война

В 1941 году поступил в Черниговскую школу военных пилотов, закончив обучение был прикомандирован в 6-й Авиакорпус ПВО Москвы. Начал войну в звании старший сержант, закончил старшим лейтенантом. В воздушных боях уничтожил 3 лично и 5 в группе самолётов противника (из них несколько Junkers Ju 188, а также Focke-Wulf 190 и Messerschmitt Bf.109). Лично командовал звеном истребителей, сопровождавших самолёт, на котором 19 сентября 1944 года с подписания в Москве соглашения о мире между Финляндией и СССР возвращался президент Финляндии Карл Густав Эмиль Маннергейм. За безупречно проведённую операцию прикрытия самолёта финского президента был награждён своим первым орденом Красного Знамени. В апреле 1945 года был с полком переброшен на Дальний Восток.

Советско-японская война и война в Корее

В ходе боев за воздушное пространство Дальнего Востока командовал эскадрильей истребителей, которая до сентября 1945 года нанесла серьёзный урон силам ВВС Японии. В Корейской войне 1950—1953 годов, где СССР официально участия не принимал, одним из первых сбил американский F-86 Sabre при помощи недавно введённой в эксплуатацию системы радиолокационного наведения ракет, установленной на истребителе МиГ-15. За проявленный героизм был награждён орденом Ленина.

В последующие годы службы являлся заместителем командира полка, инспектором по технике пилотирования Дальневосточного военного округа, впоследствии командиром полка истребительной авиации.

В 1960 году отправлен командованием в Рижскую военную академию, по окончании которой жил и работал в Москве. Был отправлен в отставку в 1970 году.

Интересные факты

Зимой 1943 года, будучи сбитым в ходе воздушного боя стрелком бомбардировщика Ju 188, при парашютировании потерял унты, так как лётчики обычно не использовали их многочисленные застёжки, чтобы не затекали ноги. Пробираясь по заснеженному лесу в одних унтятах[неизвестный термин], сильно отморозил ноги, но через сутки был обнаружен крестьянином, собиравшим хворост. В госпитале одну ступню подготовили к ампутации, но внимательность медсестры, заметившей, что в одном мизинце присутствует кровоснабжение, спасло от операции ногу пилота.

Пилотируя новейшие сверхзвуковые самолёты в 1950-х годах, устанавливал рекорды высоты на серийных машинах.

Используя специальный свинцовый костюм, в котором в самолёт можно было попасть только при помощи подъёмного крана, пролетал над эпицентром атомного взрыва, тестируя оборудование, не поддающееся влиянию электромагнитного импульса.

Отец — Петр Васильевич Мотлохов, кавалерист, урядник, командир полковой разведки в Первой мировой войне, полный георгиевский кавалер.

Награды

Орден Ленина, два ордена Красного Знамени, три ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны II степени, медаль «За оборону Москвы», медаль «За отвагу», медаль «За боевые заслуги», медаль «За победу над Германией», медаль «За победу над Японией».


Напишите отзыв о статье "Мотлохов, Яков Петрович"

Отрывок, характеризующий Мотлохов, Яков Петрович

– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.