Атолл Беллинсгаузена
Поделись знанием:
– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
(перенаправлено с «Моту-Оне (Острова Общества)»)
| Атолл Беллинсгаузена фр. Motu One | |
 | |
| 15°48′50″ ю. ш. 154°31′20″ з. д. / 15.81389° ю. ш. 154.52222° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-15.81389&mlon=-154.52222&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 15°48′50″ ю. ш. 154°31′20″ з. д. / 15.81389° ю. ш. 154.52222° з. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=-15.81389&mlon=-154.52222&zoom=9 (O)] (Я) | |
| Акватория | Тихий океан |
| Страна |  Французская Полинезия |
| Регион | Подветренные острова |
| Район | Коммуна Маупити |
| Площадь | 3 км² |
| Население (2007 год) | 0 чел. |
Атолл Беллинсгаузена (фр. Motu One) — атолл в составе Подветренных островов архипелага Острова Общества.
География
Лагуна Атолла Беллинсгаузена полностью охвачена рифом. Атолл Беллинсгаузена состоит из низменных песчаных островков, которые не могут поддерживать постоянного человеческого жилья.
История
Открыт русским путешественником Отто Евстафьевичем Коцебу и назван в честь Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена.
Административное деление
Административно Моту-Оне входит в состав коммуны Маупити.
См. также
Напишите отзыв о статье "Атолл Беллинсгаузена"
Ссылки
|
Портал «Океания» |
|---|
- [www.presidence.pf/index.php?853 Информация об острове] (англ.)
|
Это заготовка статьи по географии Океании. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
| |||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Атолл Беллинсгаузена
– Так вы думаете, что завтрашнее сражение будет выиграно? – сказал Пьер.– Да, да, – рассеянно сказал князь Андрей. – Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, – начал он опять, – я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, и оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все, по моим понятиям. И так же думает Тимохин и вся армия. Надо их казнить. Ежели они враги мои, то не могут быть друзьями, как бы они там ни разговаривали в Тильзите.
– Да, да, – проговорил Пьер, блестящими глазами глядя на князя Андрея, – я совершенно, совершенно согласен с вами!
Тот вопрос, который с Можайской горы и во весь этот день тревожил Пьера, теперь представился ему совершенно ясным и вполне разрешенным. Он понял теперь весь смысл и все значение этой войны и предстоящего сражения. Все, что он видел в этот день, все значительные, строгие выражения лиц, которые он мельком видел, осветились для него новым светом. Он понял ту скрытую (latente), как говорится в физике, теплоту патриотизма, которая была во всех тех людях, которых он видел, и которая объясняла ему то, зачем все эти люди спокойно и как будто легкомысленно готовились к смерти.
– Не брать пленных, – продолжал князь Андрей. – Это одно изменило бы всю войну и сделало бы ее менее жестокой. А то мы играли в войну – вот что скверно, мы великодушничаем и тому подобное. Это великодушничанье и чувствительность – вроде великодушия и чувствительности барыни, с которой делается дурнота, когда она видит убиваемого теленка; она так добра, что не может видеть кровь, но она с аппетитом кушает этого теленка под соусом. Нам толкуют о правах войны, о рыцарстве, о парламентерстве, щадить несчастных и так далее. Все вздор. Я видел в 1805 году рыцарство, парламентерство: нас надули, мы надули. Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего – убивают моих детей, моего отца и говорят о правилах войны и великодушии к врагам. Не брать пленных, а убивать и идти на смерть! Кто дошел до этого так, как я, теми же страданиями…
