Мох Сидонский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Мохос»)
Перейти к: навигация, поиск

Мох Сидо́нский (Мохос, Охос) — древний финикийский философ из Сидона, живший в конце II тысячелетия до н. э.

Точное время жизни Моха неизвестно, греческие авторы обычно определяют его «эпохой Троянской войны»[1], но это, скорее всего, является лишь синонимом «древности». Несомненным является лишь признание Моха старейшим из финикийских мудрецов — Диоген Лаэртский называет его протофилософом, рядом с легендарным Атлантом[2].

Мох также был астрономом и историком[3][4], но более всего известен как «фисиолог», то есть исследователь природы вещей. Мох считал, что подобно языку, состоящая из букв, и мир состоит из неделимых частиц[5][6], став «отцом» атомистической теории, впоследствии заимствованной в разных интерпретациях Пифагором и Демокритом. Мох также сформулировал собственную концепцию создания мира, согласно которой «первостихиями» были Эфир и Воздух.

Исаак де Казобон, Роберт Бойль, Исаак Ньютон отождествляли Моха с Моисеем[7], что современным историкам представляется очевидным анахронизмом. Древним евреям сидонский философ был известен под именем Махол[8].

Мох был основателем философской школы — первой в его время, в которую входили также упомянутые в Библии Халкол и Дарда[8]. С представителями школы Моха, по свидетельству Ямвлиха, общался и Пифагор.

Моха упоминают в своих сочинениях также Татиан, Евсевий Кесарийский[9] и Суда[10] (последний называет философа Охосом).

Напишите отзыв о статье "Мох Сидонский"



Примечания

  1. Страбон, География, XVI
  2. Диоген Лаэртский, I. 1
  3. Афиней, III. 126
  4. Иосиф Флавий. Иудейские древности, I. 107
  5. Страбон. География, XVI.
  6. Секст Эмпирик, ІХ, 363
  7. ls.poly.edu/~jbain/mms/texts/B12.Pipes_of_Pan.pdf
  8. 1 2 3-я Царств, IV. 30-31
  9. Евсевий Кесарийский, Приготовление к Евангелию, X
  10. Суда, ω 283

Отрывок, характеризующий Мох Сидонский

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.