Мочениго, Джованни
| Джованни Мочениго итал. Giovanni Mocenigo<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Джованни Мочениго. Работа Джентиле Беллини.</td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> | ||
| ||
|---|---|---|
| 18 мая 1478 — 14 сентября 1485 | ||
| (под именем Джованни Мочениго) | ||
| Предшественник: | Андреа Вендрамин | |
| Преемник: | Марко Барбариго | |
| Вероисповедание: | католик | |
| Рождение: | 1409 Венеция | |
| Смерть: | 14 сентября 1485 Венеция | |
| Место погребения: | Собор Санти-Джованни э Паоло | |
| Род: | Мочениго | |
| Имя при рождении: | Джованни Мочениго | |
| Отец: | Леонардо Мочениго | |
| Мать: | Франческа Молин | |
| Супруга: | Таддеа Микель | |
Джованни Мочениго (итал. Giovanni Mocenigo; 1409, Венеция — 14 сентября 1485, там же) — 72-й венецианский дож, избранный на должность 18 мая 1478 года. При нём закончилась война с турками, вследствие которой Венеция отдала Османской империи некоторые крепости и выплатила большую дань. Между тем, дож провёл успешную кампанию против герцога Феррары Эрколе д'Эсте, закрепив за Венецией некоторые земли на материке. Также в то время город пережил сильную вспышку чумы и пожар во Дворце дожей.
Биография
Джованни Мочениго происходил из знатного древнего рода Мочениго и был сыном Леонардо Мочениго и Франчески Молин. Также его братом был дож Пьетро Мочениго (1474-1476), в тени которого жил Джованни. Он не добился большой карьеры в политической сфере: согласно некоторым предположениям, это было вызвано получением его братом столь высокой должности и нежеланием правительства давать семье Мочениго много полномочий в государственном аппарате.
Он взял себе в жёны Таддеу Микель, которая впоследствии умерла от чумы 23 октября 1479 года.
Согласно некоторым хроникам, он был избран дожем больше благодаря заслугам своего брата, чем своим; между тем, историк Да Мосто приводит к нашему сведению хроники, в которых Джованни Мочениго представлен как "тихий, человечный, либеральный, правильный и справедливый" человек. Благодаря этой характеристике о нём складывается хорошее впечатление. Он также отличался мягкостью и скромностью. Предпочитая полагаться на факты больше, чем на расходящиеся мнения, Мочениго считается хорошим дожем, хотя и заключил в 1479 году с турками невыгодный для Венеции мир, но энергично и уверенно управлял городом.
Правление
Джованни был избран дожем после восьмого тура выборов 18 мая 1478 года благодаря поддержке некоторых влиятельных родственников. Начало его правления ознаменовалось последними столкновениями в первой длинной войне против турок (1463-1479). Непропорциональность сил заставила республику подписать тяжёлый для неё мир: 25 января 1479 года ей пришлось уступить Османской империи несколько крепостей и заплатить большую дань, чтобы свободно торговать на османских землях. После окончания войны началась чума. Покосив большую часть горожан, она забрала жизнь супруги дожа. Дож также был болен, однако смог выжить.
В 1480 году, когда на востоке воцарился мир, напряжение начало нарастать на материке. Венеция неодобрительно смотрела на присутствие в регионе герцога Феррары Эрколе д'Эсте, которого поддерживал король Неаполя Фердинанд I. Благодаря союзу с папой Сикстом IV, который надеялся добиться выгоды для своего племянника Джироламо Риарио, Венеция вступила в войну и победила герцога, в то время как папа перешёл на другую сторону, по причинам оппортунизма. Мир был подписан 7 августа 1484 года в Баньоли; по нему, область Полезине, на которую претендовал герцог, отошла к Венецианской республике. Между тем, 14 сентября 1483 года, пожар уничтожил Дворец дожей, и восстановительные работы были начаты без замедления.
В течение лета 1485 года, дожа Мочениго снова затронула чума. Он умер 14 сентября 1485 года и был быстро втайне похоронен, чтобы избежать заражения других. С тех пор, в захоронения дожей стали класть их поддельные тела.
Надгробный памятник Джованни Мочениго выполнен из каррарского мрамора венецианским архитектором Пьетро Ломбардо и находится в церкви Санти-Джованни э Паоло. Он возводился в период с 1500 до 1522 года.
В массовой культуре
Джованни Мочениго появляется в компьютерной игре Assassin's Creed II. По сюжету игры, орден тамплиеров организовал заговор против дожа с целью становления на эту должность своего человека. В итоге, Мочениго был отравлен членом Совета десяти, Карло Гримальди. Главный герой игры ассасин Эцио Аудиторе попытался помешать убийству, но было уже поздно. После этого, по замыслу тамплиеров, дожем стал Марко Барбариго[1].
Напишите отзыв о статье "Мочениго, Джованни"
Примечания
- ↑ Джованни Мочениго на [ru.assassinscreed.wikia.com/wiki/%D0%94%D0%B6%D0%BE%D0%B2%D0%B0%D0%BD%D0%BD%D0%B8_%D0%9C%D0%BE%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%BE ru.assassinscreed.wikia.com]
Ссылки
- [www.treccani.it/enciclopedia/giovanni-mocenigo_(Dizionario-Biografico)/ Giovanni Mocenigo in Dizionario Biografico]
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Мочениго, Джованни
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.
С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.
Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
