Моя дорогая Клементина
| Моя дорогая Клементина | |
| My Darling Clementine | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария |
Сэмюэл Энджел |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
97 мин. |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Моя дорогая Клементина» (англ. My Darling Clementine) — классический вестерн режиссёра Джона Форда. Название отсылает к старинной народной песне Oh My Darling, Clementine, которая звучит в начале и в конце фильма. Премьера состоялась 2 декабря 1946 года, а в 1991 году картина пополнила Национальный реестр наиболее значимых фильмов в истории США.
Содержание
Сюжет
Аризона, 1882 год. Братья Эрп — Уайетт, Морган, Вирджил и Джеймс — гонят скот в Калифорнию. По дороге они встречают семью скотоводов Клэнтон — старика с четырьмя сыновьями — и от них узнают о ближайшем городке Тумстоуне. Братья едут в город, оставив самого младшего, Джеймса, караулить скот. По их возвращении в лагерь скот угнан, а Джеймс убит. Братья возвращаются в беззаконный Тумстоун, Уайетт занимает вакантное место маршала, а Морган и Вирджил становятся его помощниками; вместе они доискиваются, кто убил Джеймса.
В ролях
- Генри Фонда — Уайетт Эрп
- Линда Дарнелл — Чиуауа
- Виктор Мэтьюр — Джон Генри «Док» Холлидей
- Кэти Даунс — Клементина Картер
- Уолтер Бреннан — Ньюман Хейнс Клэнтон
- Тим Холт — Вирджил Эрп
- Уорд Бонд — Морган Эрп
- Алан Мобри — Грэнвилл Торндайк, актёр
- Джон Айрленд — Билли Клэнтон
- Рой Робертс — мэр
- Джейн Дарвелл — Кейт Нельсон
- Грант Уитерс — Айк Клэнтон
- Дж. Фаррелл Макдональд — Мак, бармен
- Дон Гарнер — Джеймс Эрп
Историческая подоплёка
В основу сценария положена авторизованная биография Уайетта Эрпа за авторством Стюарта Лейка (1931), которая уже была экранизирована Аланом Двоном в 1939 году под названием «Маршал с фронтира».
В основе сюжета романа и фильма — знаменитая перестрелка у корраля О-Кей, ставшая символом борьбы между представителями закона и бандитами в ту пору, когда правоохранительные органы на Диком Западе были слабы или не существовали вовсе. Форд, в молодости встречавшийся с Уайеттом Эрпом, заявлял, что сцена перестрелки снята так, как её описал ему Эрп, с некоторыми отклонениями[1]. В действительности значительная часть сюжета фильма не соответствует подлинным событиям:
- Реальные братья Эрп никогда не промышляли перегоном скота.
- Джеймс был старшим, а не младшим братом Уайетта и умер в 1926 г.; в фильме годом его смерти на табличке значится 1882, тогда как перестрелка имела место 26 октября 1881 г.
- Старик Клэнтон умер за два месяца до перестрелки.
- Док Холлидей был зубным врачом, а не хирургом, и умер через 6 лет после перестрелки от туберкулёза.
- В фильме Уайетт Эрп и Док Холлидей встречаются в Тумстоуне впервые; на самом деле на момент встречи они были давно знакомы и дружили.
- Маршалом Тумстоуна был не Уайетт, а Вирджил.
- Клементины Картер не существовало.
Работа над фильмом
Джон Форд изначально не хотел снимать этот фильм. После Второй мировой войны он основал свою собственную, независимую компанию Argosy Pictures, однако по контракту должен был снять ещё одну картину для Twentieth Century Fox. Дэррил Занук, глава Fox, не смог уговорить Форда подписать новый контракт и предложил снять «Мою дорогую Клементину». Как и в случае многих других фильмов Форда, съёмки проходили в Долине монументов; они начались в мае 1946 года и были закончены за 45 дней. После закрытого просмотра Занук счёл фильм слишком длинным и неровным, отдал распоряжение режиссёру Ллойду Бэйкону отснять дополнительные сцены и основательно перемонтировал фильм, выбросив около 30 минут. Премьера состоялась в ноябре 1946 года, лента была положительно принята критиками и зрителями, хотя и не стала громким хитом.[2] Оригинальная режиссёрская версия не сохранилась. Фильм восстановлен по допрокатной версии, появившейся через несколько месяцев после закрытого просмотра.
Отзывы
В фильме поднята давно занимавшая Форда тема прихода на Дикий Запад законности и европейской цивилизованности. Киновед Питер Уоллен пишет, что в ту минуту, когда Уайетт Эрп заходит в цирюльню побриться, происходит его «перерождение из ковбоя-холостяка без крыши над головой, дикого кочевника, озабоченного только местью», в «семейного человека, остепенившегося, культурного, в шерифа-правоприменителя»[3].
Хотя «Клементина» была любимым фильмом известного своими «кровавыми» вестернами режиссёра Сэма Пекинпа, Форд всячески подчёркивает стремление главного героя избежать применения силы. Как пишет М. Трофименков, Форд «снял фильм о том, что никто не хотел убивать: то, что для героя плохого вестерна — именины сердца, для него — тягостная необходимость»[4].
Напишите отзыв о статье "Моя дорогая Клементина"
Примечания
- ↑ [www.timeout.com/film/reviews/73706/my-darling-clementine.html My Darling Clementine Review. Movie Reviews - Film - Time Out London]. Проверено 15 января 2013. [www.webcitation.org/6Dr5ojIVA Архивировано из первоисточника 22 января 2013].
- ↑ Gomery D. My Darling Clementine // International Dictionary of Films and Filmmakers. — 4th ed. — St. James Press, 2000. — Vol. 1. — P. 812—815.
- ↑ Peter Wollen. Signs and Meaning in the Cinema. Indiana University Press, 1972. 3rd edition. Page 96.
- ↑ [kommersant.ru/doc/763988 Ъ-Weekend - "Моя дорогая Клементина" (My Darling Clementine) 1946]. Проверено 15 января 2013. [www.webcitation.org/6Dr5qrNbU Архивировано из первоисточника 22 января 2013].
Ссылки
Отрывок, характеризующий Моя дорогая Клементина
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
