Мразович, Карло

Карло Мразович сербохорв. Карло Мразовић, Karlo Mrazović<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Президиума Народной скупщины Социалистической Республики Хорватия
октябрь 1949 — 1952
Предшественник:	Владимир Назор
Преемник:	Вицко Крстулович
Рождение:	26 октября 1902(1902-10-26) Мурско-Средишче, Австро-Венгрия
Смерть:	23 сентября 1987(1987-09-23) (84 года) Загреб, Югославия
Место погребения:	Чаковец
Партия:	Союз коммунистов Югославии
Военная служба
Принадлежность:	Югославия
Звание:	генерал-лейтенант
Сражения:	Венгерская революция 1919 года, Гражданская война в Испании, Народно-освободительная борьба
Награды:

Карло Мразович (сербохорв. Карло Мразовић, Karlo Mrazović, 26 октября 1902, Мурско-Средишче, Австро-Венгрия — 23 сентября 1987, Загреб, СФРЮ) — югославский военный и политический деятель, участник Венгерской революции, Гражданской войны в Испании и Народно-освободительной борьбы Югославии; генерал-лейтенант, Народный герой Югославии. В 1949—1952 годах занимал пост Председателя Президиума Народной скупщины Хорватии.

Биография

Родился в городке Мурско-Средишче недалеко от Чаковца в семье железнодорожного рабочего. Он был одним из семерых детей в семье. Решив во что бы то ни стало получить образование, он нанялся работать с 11 лет, и при этом окончил шесть классов начальной школы и четыре класса средней.

Венгерская революция 1919 года

На политическую ориентацию молодого Карло Мразовича оказала влияние Октябрьская революция в России и революционные события в Венгрии. Он примкнул к рабочему коммунистическому движению. После образования Королевства сербов, хорватов и словенцев Мразович вступил в Меджимурский легион, а когда образовалась Венгерская Советская Республика, вместе с товарищами вступил в ряды венгерской Красной армии. Однако, после падения правительства Бела Куна он вернулся на родину, где был арестован и осуждён военным судом. Сбежав из тюрьмы Мразович вновь отправляется в Венгрию, где работает нелегально несколько месяцев. Из-за провала в марте 1920 года ему вновь пришлось бежать и нелегально вернуться в Югославию.

Подпольная работа

В Венгерской Красной армии Мразович был зарегистрирован под фамилией Цофек, под этой же фамилией он проходил в военном суде Загреба. Под другой фамилией он смог легально устроиться на работу; работал в шахте и на мельнице, прошёл военную службу, после чего стал работать в Загребе. Там Мразович вступает в рабочее движение и в 1924 году становится членом Центральное правительства работников пищевой промышленности и торговли Югославии. Будучи уже широко известным революционером и профсоюзным лидером, в 1927 году он по предложению Йосипа Дебеляка (серб.) был принят в Коммунистическую партию Югославии.

Во время Диктатуры 6 января Мразовичу грозил арест и по решению ЦК партии он эмигрировал в СССР. Там он смог уделить время образованию, поступил в Коммунистический университет национальных меньшинств Запада на факультет общественных наук и с отличием окончил его в 1932 году. Как аспирант философского факультета он некоторое время работал в аппарате Коминтерна и до 1936 года был руководителем югославского отдела университета.

Гражданская война в Испании

С началом Гражданской войны в Испании в 1936 году Мразович добровольцем отправился на Пиринеи и вступил в интернациональную бригаду. Там он стал командиром роты. Вскоре он был тяжело ранен и госпитализирован. Потом он с Благое Паровичем был назначен редактором газеты «Димитровац» и чланом редакции радиостанции Мадрида.

В январе 1939 года Мразович нелегально вернулся на родину. Там он предстал перед судом за революционную деятельность, но был оправдан из-за недостаточности улик. Будучи изгнанным из Загреба, он на короткое время вернулся в родной город, где занимался укреплением рабочего движения в Меджимурье, но вскоре вновь вернулся в Загреб и руководил Комитетом помощи югославским бойцам, сражавшимся в Испании и находящимся во французских концлагерях. После подписания соглашения Цветковича — Мачека Мразович с большой группой партийных руководителей был заключён в тюрьму в Лепоглаве. Мразович был освобождён весной 1940 года. В августе того же года он стал делегатом Первой конференции Коммунистической партии Хорватии, вступил в новоизбранный ЦК как член Политбюро, а в октября принял участие в Пятой конференции Коммунистической партии Югославии в Загребском районе Дубрава.

Народно-освободительная борьба

После оккупации Югославии Мразович использовал свой двадцатилетний опыт революционной деятельности для организации восстания в Хорватии. Он стал первым командиром Первого славонского партизанского отряда, политическим комиссаром Третьего оперативного района и членом Главного штаба Народно-освободительной армии и партизанских отрядов Хорватии.

Как бывший сотрудник «Серпа и молота», «Димитровца» и «Вестника», с 1942 года Мразович руководил агитационно-пропагандистским отделом Центрального комитета Коммунистической партии Хорватии. Особое внимание уделялось созданию Народно-освободительных комитетов и установлению народной власти. Мразович был выбран членом высших представительных органов новой власти — Антифашистского вече народного освобождения Хорватии и Президиума Земельного антифашистского вече народного освобождения Югославии.

Послевоенная карьера

После освобождения Югославии Мразович с 1945 по 1962 год был членом Скупщины Хорватии и Союзной скупщины Югославии. В 1947—1948 годах работал послом Югославии в Венгрии, а с 1948 по 1949 год — в СССР. После смерти Владимира Назора с октября 1949 года по 1952 год он был председателем Президиума Народной скупщины Хорватии. В 1952—1953 годах он вновь был назначен послом, на этот раз — в Мексику, где установил дипломатические отношения с Кубой, Гондурасом, Коста-Рикой и Панамой. В 1953—1963 годах Мразович занимал пост заместителя председателя Хорватской скупщины. В то же время он был членом Союзного комитета Социалистического союза трудового народа Югославии и Главного комитета Социалистического союза трудового народа Хорватии, а также членом Союзного и Республиканского комитетов Союза ветеранов Народно-освободительной войны.

Карло Мразович умер 23 сентября 1987 года в Загребе и был похоронен в Чаковце, недалеко от родного Мурско-Средишче.

Награды

Карло Мразович был награждён многими иностранными и югославскими орденами, в том числе орденом Героя Социалистического труда, орденом Национального освобождения, орденом Югославского флага и др.

20 декабря 1951 года он был награждён орденом Народного героя.

В 1980 году Карло Мразовичу было присвоено звание почётного гражданина Загреба.

Литература

• Војна енциклопедија. — Београд, 1972. — Т. 5.
• Народни хероји Југославије. — Београд: Младост, 1975.

Отрывок, характеризующий Мразович, Карло

Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.