Андрей Мрый

Андрей Антонович Шашалевич
Андрэй Антонавіч Шашалевіч
Псевдонимы:	Андрей Мрый
Дата рождения:	13 сентября 1893(1893-09-13)
Место рождения:	с. Палуж, Чериковский уезд, Могилёвская губерния, Российская империя (ныне деревня Палуж 1 Краснопольский район Могилёвской области, Белоруссия)
Дата смерти:	8 октября 1943(1943-10-08) (50 лет)
Место смерти:	Мурманская область, РСФСР, СССР
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, журналист, переводчик
Язык произведений:	белорусский
Дебют:	1924

Андрей Антонович Шашале́вич (известен под псевдонимом Андрей Мрый, белор. Андрэй Антонавіч Шашалевіч; 13 сентября 1893, село Палуж Могилёвской губернии Российской империи (сейчас — Краснопольский район Могилёвской области) — 8 октября 1943, Мурманская область, РСФСР, СССР) — белорусский писатель, журналист и переводчик.

Родился в семье волостного писаря. Брат драматурга Василия Шашалевича. В 1914 году окончил Могилёвскую духовную семинарию, продолжил учёбу в Киевской духовной академии. В 1916 году мобилизован в школу прапорщиков, служил в 94 полку. С 1918 года — в Красной армии, командир роты. С 1921 года работал учителем истории и французского языка в Краснополье. Создатель местного театра, издатель рукописного журнала «Пралеска». Занимался также сбором этнографического материала. Публиковался с 1924 года в газетах «Савецкая Беларусь», «Голас беларуса», «Узвышша» и «Чырвоны сейбіт» (Красный сеятель). С 1926 года — в Минске. Работал в журнале «Наш край» и в Центральном бюро краеведения БССР, а в 1933 году стал стиль-редактором центральной газеты «Звязда».

В 1929 году опубликовал своё наиболее известное произведение — сатирический роман «Записки Самсона Самосуя». «Записки» написаны от лица руководителя культотдела райисполкома Самсона Самосуя, отсутствие компетентности которого компенсируется необычайной активностью в области организации культуры. Самосуй организовывает абсурдные культурные мероприятия, стараясь в кратчайший срок «поднять уровень культуры» в районе, параллельно стремясь во что бы то ни стало наладить свою личную жизнь. В конце романа после обнаружения в районе селения «троглодитов» и скандальной театральной постановки некомпетентного Самосуя повышают и переводят в окружной культотдел. Советская критика заклеймила «Записки» как «злобный пасквиль на советскую действительность». Полностью роман был опубликован только в 1988 году, а вскоре после этого был экранизирован.

21 февраля 1934 года был арестован в Минске по делу краснопольских учителей. 26 марта 1934 года осуждён как «член антисоветской контрреволюционной организации» и по подозрению в шпионаже. Находился в ссылке в Караганде, Вологде, Мурманске. В Мурманске работал учителем литературы в одной из средних школ. 2 июня 1940 года был вновь арестован и вскоре отправлен в Усть-Вымский лагерь Коми АССР. Из лагеря написал несколько писем И. Сталину, на которые, однако, не получил ответа. 1 марта 1943 года медицинской комиссией признан инвалидом и 8 октября умер (по некоторым сведениям, 23 сентября был освобождён). Реабилитирован 15 января 1957 года.

Ссылки

• [old.knihi.com/mryj/samson.html «Запіскі Самсона Самасуя»]  (белор.)
• [slounik.org/81210.html Биография писателя в энциклопедии slounik.org]  (белор.)
• [sb.by/post/30897/ Имена на белых пятнах]

Отрывок, характеризующий Андрей Мрый

Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?