Мстивой II

Мстивой II кашубск. Mscëwòj II польск. Mściwój II<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет Мстивоя II в Оливском монастыре</td></tr>
герцог Померелии - Свеце
около 1250 — 1271
Предшественник:	Святополк II
герцог Померелии - Гданьск
1271 — 1294
Предшественник:	Вартислав II
Преемник:	Пшемыслав II
Рождение:	около 1220
Смерть:	25 декабря 1294(1294-12-25) Гданьск
Место погребения:	Оливский монастырь
Род:	Свантибориды
Отец:	Святополк I
Мать:	Евфросинья
Супруга:	1) Ютта Веттин 2) Евфросинья Силезко-Опольская 3) Сулислава
Дети:	от первого брака: Катарина и Евфимия

Мстивой II (польск. Mściwój II, Mszczuj, Mściwoj, Mściwuj; ок. 1220 — 25 декабря 1294) — князь свецкий (около 1250—1271), гданьский и померанский (1271—1294).

Биография

Старший сын князя Померелии Святополка II (1195—1266) и Евфросиньи (ум. 1235). Дата рождения Мстивоя достоверно неизвестна (ориентировочно около 1220 года).

Впервые Мстивой упоминается в исторических документах в 1231 году. С юных лет участвовал в войнах своего отца Святополка II против тевтонских рыцарей-крестоносцев и польских князей.

В 1243 году поморский князь Святополк II вынужден был отдать своего старшего сына в качестве заложника тевтонским крестоносцам, для которых княжич стал гарантом мира. В заложниках у тевтонских рыцарей, затем, видимо, в их австрийских владениях оставался до 1248 года.

Точное время получения Мстивоем удела в Свеце неизвестно, вероятно, это произошло вскоре после возвращения. В 1253/1255 году Мстивой вступил в брак с Юттой Веттин, дочерью графа Брена Дитриха I и его жены Евдоксии Мазовецкой.

В 1255 году Мстивой участвовал вместе с отцом Святополком в борьбе с князьями Великой Польши, завершившемся кратковременным занятием замка Накло. Несмотря на отсутствие видимых конфликтов со Святополком, можно предположить, что отношения между ними к концу правления последнего были натянутыми. Свидетельством тому договор, заключенный Мстивоем 20 сентября 1264 года в Камень-Поморском, со своим двоюродным братом, князем Померанским Барнимом. По условиям договора Барним становился правителем Свеце после смерти Мстивоя. В обмен на это Барним признавал Мстивоя единственным наследником Святополка и Вартислава.

В точности неизвестно, оставил ли Святополк завещание и если да, то как разделялись земли Восточной Померании. Фактически же в землях отца, включая Гданьск, стал править его младший сын Вартислав II. Мстивою же, судя по всему, оставался номинальный сюзеренитет над всей Помереллией. Неминуемую при таком раскладе междоусобицу приостановила атака князя Барнима, воспользовавшегося ситуацией для возвращения Славно. Братья вынуждены были примириться и весной 1267 года начали совместную борьбу с Тевтонским орденом. Вартислав заключил мир с Орденом еще летом 1267 года, а Мстивой — в начале 1268 года.

Поскольку за Вартиславом было явное превосходство, Мстивой решил заключить союз с маркграфами Бранденбурга из рода Асканиев. 1 апреля 1269 года на съезде в Хощно Мстивой принес вассальную присягу маркграфам Иоганну II, Оттону IV и Конраду. Тем самым он становился их вассалом, которого они, как сюзерены, были обязаны защищать.

Рыцарство Свеце после этого восстало против Мстивоя, а Вартислав и Самбор II заключили союз с восставшими. Лишившись своих войск, Мстивой потребовал в середине 1270 года от Асканиев выполнения их союзнических обязательств. В качестве компенсации он обещал им город и замок Гданьск. Весной 1271 года Гданьск был взят бранденбургским войском под руководством Конрада I от имени Мстивоя. После напряженной борьбы Вартислав и Самбор лишились власти и бежали за помощью в Куявию и владения Тевтонского ордена. В 1271 году беглый князь Вартислав неожиданно скончался в куявском Вышогруде. Тем самым Мстивой становился единственным законным наследником Святополка. Теперь бранденбургский маркграф, сидящий в Гданьске, превратился из гаранта власти Мстивоя в досадную помеху. Осада Гданьска не увенчалась успехом, поскольку Конрад получил поддержку местных немецкоязычных бюргеров. Тогда Мстивой призвал на подмогу своего союзника и кузена — Болеслава Благочестивого, князя Великой Польши. С его помощью он захватил штурмом в январе 1272 года город Гданьск, взял замок и изгнал оттуда бранденбуржцев. Мстивой заключил мир с городом, по которому тот обязался срыть укрепления. Горожане, вставшие на сторону Конрада, были наказаны — одни смертью, другие — конфискацией имущества. С Бранденбургом в 1273 году был подписан мирный договор, по которому тот отказывался от Гданьска, а Мстивой приносил новую ленную присягу за захваченные Померанией земли Славно, Дарлово и Столп. Ленная присяга предусматривала военную службу против всех врагов, кроме Болеслава Благочестивого, в союзе с которым Мстивой даже прямо выступил против Бранденбурга в 1278 году.

После смерти великопольского князя Болеслава Благочестивого в 1279 году Мстивой сохранил тесный союз с его сыном и наследником Пшемыслом II. 15 февраля 1282 года в Кепно поморский князь Мстивой объявил Пшемысла своим наследником после смерти и полномочным представителем при жизни. В последующем Мстивой старался всячески укрепить положение Пшемысла в Помереллии.

Это было вызвано тем, что к тому моменту скончались его дяди Самбор и Ратибор, завещавшие свои уделы Тевтонскому Ордену. Спор между Мстивоем и Орденом должен был быть решен папским легатом Филиппом Фермским. Судебный процесс проходил в Миличе и там как раз 18 мая 1282 года Мстивой и заключил с Орденом соглашение, по которому уступал тевтонцам гневскую землю, отписанную Самбором Ордену в 1276 году. Также Мстивой отказывался от своих претензий на Бялогард в пользу князя Померании Богуслава IV. Поэтому, по сути, в Кемпно состоялось фактическое подчинение Помереллии Великой Польше, дополненное передачей земель, за которые Мстивой приносил вассальную присягу Бранденбургу, третьему лицу.

В конечном итоге Мстивою удалось обеспечить прочный мир на протяжении последних двенадцати лет своего правления. По смерти же, столь туго закрученный им узел противоречий, удалось окончательно разрубить только в 1945 году.

25 декабря 1294 года последний князь (герцог) независимой Помереллии из рода Собеславичей скончался в Гданьске и был погребен в Оливском монастыре. Восточное Поморье (Помереллия) перешла в руки князя Великой Польши Пржемысла II и так началась долгая история борьбы немцев и поляков вокруг этого стратегически и экономически важного клочка земли.

Браки и дети

Мстивой был женат трижды. Первым браком, с 1253/1255 года он женился на Ютте Веттин, дочери графа Брена Дитриха I и Евдоксии Мазовецкой из династии Пястов. Первичных документов, подтверждающих её происхождение и замужество не имеется. Ютта умерла в 1269/1273 году. От первого брака у Мстивоя было две дочери:

• Катарина (до 1255 — после 1312), ставшая женой с ок. 1269 года князя Прибыслава II Мекленбургского (ум. после 1316)
• Евфимия (ок. 1260—1317), жена с ок. 1273 года графа Адольфа V Гольштинского (ум. 1317)

Вторично Мстивой женился в 1275 году на Евфросинии Опольской (1228/1230-1292), вдове князя Казимира Куявского, дочери князя Казимира Опольского. Брак был расторгнут в 1288 году. Второй брак был бездетным.

Третий брак 26 августа 1288 года был заключен с Сулиславой (Сулкой), происхождение которой неизвестно. После смерти мужа ушла в монастырь премонстранток в Слупске. Детей в браке не имелось.

Источники

• John Brown Mason: The Danzig Dilemma. A Study in Peacemaking by Compromise. 1946 (Google Book Search)
• Max Perlbach: Mestwin II.. In: Allgemeine Deutsche Biographie (ADB). Band 21, Duncker & Humblot, Leipzig 1885, S. 504—506.

Ссылки

• [dziedzictwo.polska.pl/katalog/index,Msciwoj_II_Pomorski,cid,5885.htm Dokumenty archiwalne związane z panowaniem Mściwoja II Pomorskiego]

Отрывок, характеризующий Мстивой II

– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.