Мстислав Всеволодович
| Мстислав Всеволодович (Всеволодкович) | ||
| ||
|---|---|---|
| 1170 — после 1183 | ||
| Предшественник: | Глеб Всеволодович | |
| Преемник: | ? | |
| Смерть: | после 1183 | |
| Род: | Рюриковичи, городненская ветвь | |
| Отец: | Всеволодко | |
| Мать: | Агафия Владимировна | |
Мстислав Всеволодович (Всеволодкович) (ум. после 1183) — князь Городненский с 1170 года, сын городненского князя Всеволодко и Агафии Владимировны, дочери Владимира Мономаха.
Биография
Мстислав был младшим из трёх сыновей городненского князя Всеволодко от брака с Агафией Владимировной, дочерью Владимира Мономаха. Вероятно, что именно Мстислав вместе со старшим братом Глебом имеются в виду в 1167 году, когда после смерти киевского князя Ростислава Мстиславича волынский князь Мстислав Изяславич, претендовавший на киевский стол, обратился к «Всеволодковичам» с призывом о помощи. В 1168 году Мстислав участвовал в походе ставшего к тому моменту киевским князем Мстислава в походе против половцев[1].
В начале 1170 года Мстислав Изяславич обратился к «Всеволодковичам» с призывом помочь отбить Киев у Глеба Юрьевича, посаженного там его братом, владимирским князем Андреем Юрьевичем Боголюбским, захватившим Киев. Но после того как Мстислав Изяславич захватил Киев в феврале-марте 1170 года, он заключил ряд только с одним Всеволодовичем — с Мстиславом. Вероятно, что к тому времени Глеб уже умер, после чего Мстислав унаследовал Городненский удел. По предположению А. В. Назаренко, Мстиславу помешала отправиться помогать Мстиславу Изяславичу болезнь брата, закончившаяся смертью[1].
В 1183 году Мстислав участвовал в общерусском походе на половцев[1].
Неизвестно, был ли Мстислав женат и были ли у него дети. В 1173 году смоленские Ростиславичи отказались признать старшинство Андрея Боголюбского, захватив Киев. В ответ Боголюбский обратился с призывом к различным князьям, в числе которых упоминаются и князья городненские. Вероятно, к тому моменту кроме Мстислава в Городненском княжестве был как минимум ещё один взрослый представитель рода, но неясно, чьим он был сыном[1].
В «Слове о полку Игореве»
А ты, храбрый Роман, и Мстислав! Храбрые замыслы влекут ваш ум на подвиг. Высоко летишь ты на подвиг в отваге, точно сокол, на ветрах паря, стремясь птицу в дерзости одолеть. Ведь у ваших воинов железные паворзи под шлемами латинскими. Потому и дрогнула земля, и многие народы - хинова, литва, ятвяги, деремела и половцы - копья свои побросали и головы свои склонили под те мечи булатные.[2]
Напишите отзыв о статье "Мстислав Всеволодович"
Примечания
Литература
- Назаренко А. В. Городенское княжество и городенские князья в XII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. — М.: Восточная литература, 2000. — С. 169—188.
Отрывок, характеризующий Мстислав Всеволодович
– До первого дела – эполеты, – сказал он ему.Долохов оглянулся, ничего не сказал и не изменил выражения своего насмешливо улыбающегося рта.
– Ну, вот и хорошо, – продолжал полковой командир. – Людям по чарке водки от меня, – прибавил он, чтобы солдаты слышали. – Благодарю всех! Слава Богу! – И он, обогнав роту, подъехал к другой.
– Что ж, он, право, хороший человек; с ним служить можно, – сказал Тимохин субалтерн офицеру, шедшему подле него.
– Одно слово, червонный!… (полкового командира прозвали червонным королем) – смеясь, сказал субалтерн офицер.
Счастливое расположение духа начальства после смотра перешло и к солдатам. Рота шла весело. Со всех сторон переговаривались солдатские голоса.
– Как же сказывали, Кутузов кривой, об одном глазу?
– А то нет! Вовсе кривой.
– Не… брат, глазастее тебя. Сапоги и подвертки – всё оглядел…
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
