Мстислав Изяславич (князь киевский)
Мстислав Изяславич<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Великий князь Мстислав Изяславич. Рис. В. П. Верещагина.</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 1146 — 1149 | ||
| Предшественник: | Изяслав Мстиславич | |
| Преемник: | Ростислав Юрьевич | |
| 1151 — 1154 | ||
| Предшественник: | Ростислав Юрьевич | |
| Преемник: | Глеб Юрьевич | |
| ||
| 1157 — 1159 | ||
| Предшественник: | Владимир Мстиславич | |
| Преемник: | Ярослав Изяславич | |
| апрель 1159 — 1167 | ||
| Предшественник: | Ярослав Изяславич | |
| Преемник: | Ярослав Изяславич | |
| ||
| 1159[1] — апрель 1159[2] | ||
| Предшественник: | Изяслав Давыдович | |
| Преемник: | Ростислав Мстиславич | |
| 1167 — 1169 | ||
| Предшественник: | Ростислав Мстиславич | |
| Преемник: | Глеб Юрьевич | |
| март 1170 — апрель 1170 | ||
| Предшественник: | Глеб Юрьевич | |
| Преемник: | Глеб Юрьевич | |
| Рождение: | ок. 1125/1126 | |
| Смерть: | 19 августа 1170 Владимир-Волынский, Волынское княжество | |
| Отец: | Изяслав Мстиславич | |
| Супруга: | Агнешка, дочь Болеслава Кривоустого | |
| Дети: | Роман Всеволод Святослав Владимир | |
Мстисла́в (в крещении Феодор) Изясла́вич (ок. 1125/1126 — 19 августа 1170) — князь Переяславский, Луцкий, Волынский и великий князь Киевский, сын Изяслава Мстиславича.
Как и его отец, будучи представителем старшей линии Мономаховичей, на протяжении всей своей жизни уступал в старшинстве другим Рюриковичам, тем не менее пользовался симпатиями киевской знати и несколько раз княжил в Киеве, а его основной соперник также окончательно утвердился на престоле только после его смерти и предположительно был отравлен.
Активно воевал с половцами, выступавших союзниками черниговских и суздальских князей, с которыми он боролся за власть на Руси.
Содержание
Ранняя биография
Выдвинулся на политическую арену в 1146 году, когда помог отцу Изяславу Мстиславичу отнять Киев у северского князя Игоря Ольговича. Тогда же Изяслав посадил его в Переяславле Южном.
Участвовал почти во всех войнах своего отца с Юрием Долгоруким; в 1152 году привёл на помощь отцу многочисленное венгерское войско, которое южнее Перемышля на р. Сан нанесло поражение Владимирку Галицкому, свату и союзнику Юрия.
В 1153 году дважды победил половцев, на берегах рек Орели и Псёла.
После смерти отца (1154) Мстислав вместе с дядей Ростиславом Мстиславичем Смоленским, занявшим киевский престол, и Святославом Всеволодовичем, племянником северского князя, выступил против Изяслава Давыдовича Черниговского, также претендовавшего на Киев. В это время в Киеве умер Вячеслав Владимирович, Юрий Долгорукий двинулся из Суздаля в Киев через смоленскую землю. На помощь к Изяславу пришли Глеб Юрьевич и половцы, и Ростислав отрёкся от Киева за себя и от Переяславля за племянника, что вызвало негодование Мстислава и отвод им войск. Половцы нанесли удар по войскам союзников и взяли много пленных, в том числе Святослава Всеволодовича (позже вызволенного из плена Изяславом Давыдовичем). Мстиславу пришлось уехать к брату в Луцк.
В 1155 году, осаждённый Юрием в Луцке, удалился в Польшу, но в следующем году появился с новыми войсками в Волынской земле, выгнал оттуда своего дядю Владимира. Поход Юрия на Мстислава был безрезультатным. Мстислав вступил в коалицию с дядей Ростиславом Смоленским и Изяславом Черниговским против Юрия. В это время (1157) последний скончался; киевский стол занял Изяслав Давыдович Черниговский.
Борьба против Изяслава Давыдовича
Уже в конце 1158 года Изяслав поддержал претензии на галицкий престол двоюродного брата Ярослава Осмомысла, Ивана Берладника. К союзу Галича, Волыни и Смоленска присоединился двоюродный брат Изяслава Святослав Ольгович, который после перехода Изяслава в Киев занял Чернигов. Несколько лет Изяслав с помощью половцев и северского князя Святослава Всеволодовича боролся за Киев и Чернигов, но безуспешно. Мстислав с галицкой помощью дважды изгонял из Киева Изяслава, однако, оба раза уступал престол старшему в роду Мстиславичей, своему дяде Ростиславу. За это Мстислав получил от него удел в Киевской земле с городами Белгород, Треполь и Торческ, обязавшись за это защищать юг Руси от набегов половцев.
Великое княжение
Киевляне призвали Мстислава на великое княжение в 1167 году, после смерти Ростислава Мстиславича. Мстиславу пришлось согласиться с присутствием в Киевской земле владений могущественного клана Ростиславичей: Рюрик Ростиславич удержал г. Овруч (Вручий), а Мстислав Ростиславич — Вышгород.
Владимир Мстиславич, дядя Мстислава, организовал заговор, привлёк на свою сторону чёрных клобуков, но был разбит Мстиславом под Вышгородом. Примечательное обстоятельство в связи со сбором войск для похода на половцев упоминает летопись: «были тогда Ольговичи в воле Мстислава». Весной 1168 года Мстислав предпринял большой поход против половцев во главе киевских, чернигово-северских, переяславских, волынских, туровских и городенских полков, нанёс им тяжелое поражение у «Чёрного леса», обезопасил торговые пути, захватил огромную добычу, освободил многих русских пленных. Эта победа прославила Мстислава и привела к тому, что новгородцы в том же году изгнали князя Святослава Ростиславича и попросили у Мстислава на княжение его сына — Романа Мстиславича. Однако такое резкое усиление обеспокоило северских и суздальских князей (свою роль сыграло и то, что они традиционно были в союзе с половцами, тогда как киевляне опирались на чёрных клобуков и берендеев).
В 1169 году Андрей Боголюбский собрал против Мстислава грандиозное войско во главе со своим сыном Мстиславом, в которое вошло большинство русских князей, в том числе смоленские Ростиславичи. Несмотря на то что поход не поддержал черниговский князь Святослав Всеволодович, галицкий князь Ярослав Владимирович, туровские и городенские князья, Мстислав не смог удержать Киев (март 1169) и удалился на Волынь, оставив семью в руках неприятелей.
Киевским князем стал не сам Андрей Боголюбский, а его младший брат Глеб Переяславский, но киевляне не желали мириться с новым порядком. Зная об их настроениях, Мстислав в марте 1170 года с луцкими, галицкими, туровскими и городенскими полками вошёл в Киевскую землю, занял Поросье и вступил в Киев, жители которого без боя открыли ворота любимому князю. Давыд Ростиславич сел в осаду в Вышгороде, а Глеб Юрьевич бежал к половцам и привёл от них войско. Тем временем союзники, начиная с галичан, покинули Мстислава, и в апреле 1170 года он был снова вынужден оставить Киев и уехать на Волынь. В августе того же года Мстислав Изяславич умер от болезни во Владимире-Волынском, но уже в следующем году на киевском княжении умер и Глеб.
Семья
Жена с конца 1149 - 1151г. - Агнешка Болеславовна (1137 - после 1182) дочь князя Польского Болеслава III Кривоустого - трое сыновей:
- Роман Мстиславич Галицкий (ок.1153 - 1205) — князь волынский (1170—1187,1188—1199), галицкий (1188), первый князь галицко-волынский (с 1199—1205), великий князь Киевский (1201, 1204).
- Всеволод Мстиславич Волынский (ок.1155—1195) — князь Белзский (1170—1195), Владимиро-Волынский (1188)
- Владимир Мстиславич(ок. 1158 - 1170)[3]
Возможно от неизвестной 1-й жены или внебрачный:
- Святослав Мстиславич (князь червенский) (ок.1148 - упом.1182)[4]
Предки
| Предки Мстислава Изяславича |
|---|
Напишите отзыв о статье "Мстислав Изяславич (князь киевский)"
Примечания
- ↑ [krotov.info/acts/12/pvl/novg02.htm Новгородская первая летопись старшего извода]
- ↑ [krotov.info/acts/12/pvl/ipat21.htm Ипатьевская летопись]
- ↑ Dąbrowski D. Genealogia Mścisławowiczów. — Kraków: Wydawnictwo Avalon, 2008. — S. 216–228. — ISBN 978-83-60448-55-7.
- ↑ K. Jasiński. Rodowód pierwszych Piastów. — wyd. 2. — Poznań, 2004. — S. 263.. Также в книге D. Dąbrowski. Rodowód Romanowiczów książąt halicko-wołyńskich. — Poznań – Wrocław, 2002. — S. 23–24.
Ссылки
- [www.krotov.info/acts/12/pvl/ipat0.htm Ипатьевская летопись]
Отрывок, характеризующий Мстислав Изяславич (князь киевский)
– «Ключ», – отвечал Николай.– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.
Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
