Мстислав Романович Старый
Поделись знанием:
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
| Мстислав Романович Старый | ||
| ||
|---|---|---|
| 1179 — 1195 | ||
| Предшественник: | Должность восстановлена | |
| Преемник: | Должность упразднена | |
| ||
| 1197 — 1212 | ||
| Предшественник: | Давыд Ростиславич | |
| Преемник: | Владимир Рюрикович | |
| ||
| 1206 — 1207 | ||
| Предшественник: | Глеб Святославич | |
| Преемник: | Должность упразднена | |
| ||
| 1212 — 2 июня 1223 | ||
| Предшественник: | Ингварь Ярославич | |
| Преемник: | Владимир Рюрикович | |
| Вероисповедание: | Православие | |
| Смерть: | 2 июня 1223 | |
| Место погребения: | Монастырь св. Феодора, Киев | |
| Род: | Рюриковичи | |
| Отец: | Роман Ростиславич | |
| Дети: | сыновья: Святослав и Всеволод | |
Мстисла́в (в крещении Борис) Рома́нович Ста́рый (— 2 июня 1223) — князь псковский (с 1179), белгородский (1206), смоленский (1197—1212), великий князь Киевский (1212—1223). Сын Романа Ростиславича и дочери Святослава Ольговича; происходил из смоленской ветви Мономаховичей.
Содержание
Биография
На политическую арену вышел в 1177 году, когда он со своими дядей Рюриком Ростиславичем и старшим братом Ярополком разделил участь поражения от половцев в битве у Ростовца.
В 1178 году отец послал его на помощь витебскому князю Всеславу Васильковичу против Мстислава Ростиславича Храброго. Роман, будучи старшим в роду смоленских князей, таким образом блокировал инициативу Мстислава и новгородцев развязать войну.
В 1185 году Мстислав участвовал в походе против половцев, закончившимся победой на Хороле.
В 1195 году, когда Ольговичи организовали поход на Витебск и по пути стали разорять смоленские земли, Мстислав был послан своим дядей Давыдом во главе смоленского войска против черниговцев. Удар смолян имел успех, но в тыл полку Мстислава ударили союзные черниговцам полочане, и битва была проиграна, Мстислав попал в плен.
После смерти в 1197 году смоленского князя Давыда Ростиславича, дяди Мстислава Романовича, последний был признан смоленским князем и присоединил Мстиславское княжество к Смоленскому, сохранив его однако как удел. В 1212 году[1][2][3] его двоюродный брат Мстислав Мстиславич, княживший в Новгороде, в союзе со смолянами посадил на киевское княжение Ингваря Ярославича луцкого, после смерти которого киевским князем стал Мстислав Романович. Оба Мстислава организовали совет русских князей в Киеве перед первым походом на монголо-татар. В основной части битвы на Калке не участвовал, оставаясь на правом берегу реки в укреплённом лагере. После 3 дней осады лагеря вместе с двумя турово-пинскими князьями и 10 тысячами воинов сдался под обещание жизни и был убит. Киевским князем стал Владимир Рюрикович, спасшийся в битве.
Дети
- Святослав — князь новгородский (1218—1219), князь полоцкий (1222—1232), князь смоленский (1232—1239).
- Изяслав[4] ?
- Всеволод — князь новгородский (1219—1221), князь смоленский (1239—?).
- Роман[5]
- Ростислав[4][6] ?
- Агафья, замужем за ростовским князем Константином Всеволодовичем.
- Дочь, имя неизвестно
Предки
| Владимир Всеволодович Мономах | ||||||||||||||||
| Мстислав Владимирович Великий | ||||||||||||||||
| Гита Уэссекская | ||||||||||||||||
| Ростислав Мстиславич Смоленский | ||||||||||||||||
| Инге I Старший | ||||||||||||||||
| Кристина Ингесдоттер, принцесса шведская | ||||||||||||||||
| Хелена Сигторнсдоттер | ||||||||||||||||
| Роман Ростиславич Смоленский | ||||||||||||||||
| Мстислав Романович Старый | ||||||||||||||||
| Святослав Ярославич | ||||||||||||||||
| Олег Святославич | ||||||||||||||||
| Килликия | ||||||||||||||||
| Святослав Ольгович (князь черниговский) | ||||||||||||||||
| Осолук | ||||||||||||||||
| дочь половецкого хана | ||||||||||||||||
| Мария Святославна, княжна новгород-северская | ||||||||||||||||
| Пётр, новгородский посадник | ||||||||||||||||
| Мария Петровна | ||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Мстислав Романович Старый"
Примечания
- ↑ Бережков Н. Г. «Хронология русского летописания». М. 1963.
- ↑ Горский А. А. [www.slideshare.net/Kolovrat7520/xiiixiv Русские земли в XIII—XIV веках. Пути исторического развития.]
- ↑ Грушевский М. С. [litopys.org.ua/hrushrus/iur30102.htm История Украины-Руси. Том III. Раздел I. Стр. 2.]
- ↑ 1 2 Л.Войтович [litopys.org.ua/index.html КНЯЗІВСЬКІ ДИНАСТІЇ CXIДНОЇ ЄВРОПИ]
- ↑ По Я.Длугошу участник похода на Литву в 1207 году
- ↑ Упомянут в связи с киевским съездом 1230 года по крестильному имени отца
Ссылки
- [www.krotov.info/acts/12/pvl/ipat0.htm Ипатьевская летопись]
- Рудаков В. Е. Смоленская земля // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Отрывок, характеризующий Мстислав Романович Старый
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.
Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
