Георгий Афонский

Георгий Мтацминдели (груз. გიორგი მთაწმინდელი, გიორგი ათონელი, известен также как Георгий Иверский, Георгий Святогорец или Георгий Атонели, 1009, Триалети — 27 июня 1065, Афины) — грузинский монах, автор духовных сочинений, переводчик. Перевёл ряд книг Библии на грузинский язык. Фактически, был связующим звеном между Грузией и Византией. Именования «Мтацминдели» (Святогорец) и «Атонели» (Афонский) указывают на его принадлежность афонскому Иверскому монастырю, где он был настоятелем. Один из самых почитаемых грузинских святых.

Биография

Родился в южной Грузии в аристократической семье. В возрасте семи лет был отправлен на обучение в ближайший к дому монастырь в Тадзриси. С 1019 года воспитывается в Хахульском монастыре, затем в 1022 году отправляется в Константинополь, где изучает греческий язык и богословие. В 1034 году возвращается в Хахульский монастырь, где принимает монашество. После этого совершил паломничество в Иерусалим, жил в Сирии (около Антиохии), затем на Афоне, с 1039 года поступает в Иверский монастырь, все монахи которого были выходцами из Грузии. С 1044 года настоятель монастыря. Реорганизовал монастырь, превратив его в один из важнейших центров грузинской культуры.

Между 1052 и 1057 годами вынужден был отправиться в Антиохию к патриарху, так как Грузинская православная церковь была обвинена в ереси, а законность её автокефалии была поставлена под сомнение. Грузинская церковь вначале была подчинена антиохийскому патриарху, но с VI века была фактически автономной. В начале XI века католикос Мелхиседек I принял сан патриарха, что не было признано антиохийской церковью на том основании, что ни один из апостолов не совершал путешествие в Грузию, и, тем самым, грузинская церковь не является апостольской. Опираясь на средневековые грузинские источники, Георгий привёл в качестве защиты свидетельства о путешествии апостола Андрея в Колхиду и Кавказскую Иберию, и в конце концов убедил патриарха признать автокефалию грузинской церкви. Примерно в это же время Византия оставила попытки завоевать Грузию и заключила мир с Багратом IV.

Во время раскола христианской церкви в 1054 году занимал гораздо более умеренную позицию по отношению к Западной церкви, чем большинство восточных иерархов.

Грузинский царь Баграт IV неоднократно предлагал Георгию возглавить Грузинскую церковь. Георгий отверг все предложения, но согласился в 1058 году приехать в Грузию на пять лет. Он провёл реформы церкви, урегулировав её отношения с крепнущей царской властью. По пути на Афон в 1065 году остановился в Константинополе, куда был приглашён императором Константином X для богословского диспута. Получил разрешение императора на обучение грузинских студентов на Афоне. Умер, не доехав до Афона, 29 июня 1065 года в Афинах. Похоронен в Иверском монастыре на Афоне.

Написал жития основателей Иверского монастыря, Иоанна и Евфимия. Выполнил большое количество переводов на грузинский язык, в том числе тех книг Библии, которые до него не были переведены, а также сочинений Василия Кесарийского, Григория Нисского, Иоанна Дамаскина и других отцов церкви.

Был автором гимна, попавшего к Томасу Муру и послужившим основой для создания стихотворения «Evening bells», в вольном переводе Ивана Козлова «Вечерний звон» (либо попавшим непосредственно к Козлову). Документальных подтверждений легенды не существует.

Канонизирован Грузинской православной церковью, память отмечается 10 июля. Житие Георгия Мтацминдели составлено его учеником Георгием Мцире.

Литература

• [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Vachn/06.php М. Вачнадзе, В. Гурули, М. Бахтадзе, История Грузии.]

Отрывок, характеризующий Георгий Афонский

Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.