Мувитон (кинематограф)

Мувитон (англ. Movietone) — одна из первых систем звукового кинематографа с оптической совмещённой фонограммой на киноплёнке. Технология обеспечивает точную синхронизацию звука с изображением, не зависящую от настроек кинопроектора, за счёт использования общего носителя. Дорожка переменной плотности фильмокопий стандарта «Мувитон» пригодна для воспроизведения любым современным кинопроектором, поскольку совпадают как частота проекции, так и смещение дорожки относительно изображения.

История создания

Автором системы «Мувитон» считается Теодор Кейс, внёсший большой вклад в совершенствование предыдущей технологии «Фонофильм Фореста». Принцип модуляции света, использованный для получения дорожки переменной оптической плотности, был разработан им вместе с помощником Эрлом Спонэблом во время Первой Мировой войны для морского оптического телеграфа. Основные составляющие, такие как малоинерционная газосветная лампа (англ. AEO-light) и фотоэлемент на основе сульфида таллия, были отработаны этими инженерами в инфракрасной межкорабельной связи ВМС США. После конфликта с Ли де Форестом Кейс и Спонсэбл занялись созданием собственной технологии звукового кино на тех же компонентах. Начиная с 1924 года велись разработки специальной микст-камеры, предназначенной для съёмки изображения и записи звука на общую негативную киноплёнку. Первой попыткой была переделка серийного аппарата «Белл-Хауэлл 2709» (англ. Bell&Howell 2709). Более удачная камера была сконструирована и собрана корпорацией Wall Camera, впоследствии известной трёхплёночными киносъёмочными аппаратами для панорамной киносистемы «Синерама».

Главным отличием системы Кейса от стандарта Де Фореста стала увеличенная до 24 кадров в секунду кадровая частота, совпадающая с получившим распространение «Вайтафоном». Кроме того, теперь фонограмма стала опережать изображение на совмещённой фильмокопии, тогда как в «Фонофильме» она отставала. Такое расположение понадобилось для того, чтобы поместить звукоблок камеры и проектора после кадрового окна по ходу плёнки, а не перед ним, как это было раньше. Это решение позволило повысить равномерность движения киноплёнки в районе звукоблока, лучше изолируя этот участок лентопротяжного тракта от прерывистого перемещения в районе проекционной головки. Смещение фонограммы составляло 368 миллиметров или 19,5 кадров, практически совпадая с современным стандартом SMPTE в 21 кадр. Из недостатков технологии самым неприятным было почти квадратное изображение на экране с соотношением сторон 1,16:1. Размещение звуковой дорожки между перфорацией и изображением вынудило разработчиков сузить «немой» кадр 18×24 мм до размера 18×21. Недостаток был устранён в последующих системах с классическим кадром 16×22 мм.

Результатом работ стала система звукового кино, превосходящая все предыдущие. Граммофонная технология «Вайтафон» страдала проблемами синхронизации с изображением, которая была далека от идеальной из-за раздельных носителей. По сравнению с «Фонофильмом Фореста», избавленным от трудностей совмещения звука с изображением, качество звучания системы Кейса было несравнимо более высоким. Возможность съёмки и звукозаписи одним устройством и совместимость с большинством существующих проекторов, позволили технологии быстро потеснить основных конкурентов на рынке звукового кино.

Коммерческое использование

После покупки в июле 1926 года прав на использование основателем кинокомпании «XX век Фокс» Уильямом Фоксом, технология получила название «Фокс Мувитон». Хотя Фокс уже обладал правами на похожие изобретения Фримана Харрисона Оуэнса и немецкую систему звукового кино «Триэргон», новая технология основывалась только на разработках лаборатории Кейса. В том же году Фокс нанял Эрла Спонсэбла для дальнейшего совершенствования принципов записи.

В течение 1926 года «Мувитон» использован для съёмки нескольких короткометражных фильмов и картины «Сколько стоит победа?» (англ. What Price Glory?) с несинхронной музыкально-шумовой фонограммой. В 1927 году на экраны вышел «Восход Солнца» с таким же звуковым оформлением. Несколько реплик произносились на общих планах, не требующих точной синхронизации. Меньше, чем через год кинокомпания полностью выкупила права на систему, продолжив её использование для всех своих звуковых постановок вплоть до 1931 года. После этого «Мувитон» заменила аналогичная технология компании Western Electric с более прогрессивным модулятором, получившим название «световой клапан». Однако и после этого новостные ролики студии «Movietone News» продолжали снимать в этом стандарте вплоть до 1939 года.

См. также

• Триэргон
• Фонофильм Фореста
• Вайтафон
• RCA Photophone
• Звуковое кино

Литература

• Вейсенберг Е. Конец немого кино. — Л.: «Теакинопечать», 1929. — 32 с.

• Е. М. Голдовский. Принципы широкоформатного кинематографа / Л. О. Эйсымонт. — М.: «Искусство», 1962. — 211 с.

• Е. М. Голдовский. Основы кинотехники / Л. О. Эйсымонт. — М.: «Искусство», 1965. — 636 с.

• Самохин В. П., Мещеринова К. В., Швечиков П. Д. [technomag.bmstu.ru/doc/609941.html Ли де Форест (к 140-летию со дня рождения)] (рус.) // «Наука и образование» : электронный научно-технический журнал. — 2013. — № 8. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=1994-0408&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 1994-0408].

• К 80-летию изобретения кинематографа (рус.) // «Техника кино и телевидения» : журнал. — 1975. — № 12. — С. 64—67. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0040-2249&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0040-2249].

• Bernard Happé [www.cinematechnologymagazine.com/pdf/dion%20sound.pdf The History of Sound in the Cinema] (англ.) // «Cinema Technology» : журнал. — 1998. — No. 7/8. — P. 8—13. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0995-2251&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0995-2251].

Отрывок, характеризующий Мувитон (кинематограф)

– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.