Музей Боде

Музей
Музей Боде Bode-Museum
Страна	Германия Германия
Архитектурный стиль	Необарокко
Автор проекта	Арнольд Вильгельм фон Боде
Строитель	Эрнст Эберхард фон Ине
Основатель	Фридрих III
Дата основания	1904

Музей Боде (нем. Bode-Museum) — художественный музей в составе ансамбля Музейного острова в Берлине, в котором размещаются экспозиции Скульптурного собрания, Музея византийского искусства и Монетного кабинета. 17 октября 2006 года музей открылся после шестилетней реставрации. До 1945 года музей носил имя кайзера Фридриха. В 1956 году распоряжением министра культуры ГДР Иоганнеса Р. Бехера музей получил имя Вильгельма фон Боде.

Здание музея

Идея создания музея искусства в Берлине возникла в 1871 году при кайзеровском дворе среди окружения кронпринца и позднее германского императора Фридриха III. Конкретные предложения были представлены Вильгельмом фон Боде. Придворный архитектор Эрнст фон Ине возвёл в период с 1897 по 1904 годы музейное здание для собранной Боде коллекции скульптуры и живописи, начало которой положили кунсткамеры курфюрстов Бранденбургских. Музей имени кайзера Фридриха открылся 18 октября 1904 года, в день рождения умершего в 1888 году Фридриха III.

Здание в стиле необарокко расположено на северовосточной оконечности Музейного острова на участке размером в 6 000 м², представляющем собой по форме неправильный треугольник. Несмотря на это архитектору удалось создать здание с куполом над входом, производящее впечатление сооружения, имеющего форму абсолютно симметричного и равнобедренного треугольника с закруглённой вершиной. С берегами Шпрее вход в музей соединяют два моста через оба рукава реки. Здание отделано песчаником, квадровый цоколь с окнами и разделённые коринфскими полуколоннами и ризалитами с фронтонами два верхних этажа музея кажутся вырастающими прямо из воды. Аллегорические изображения видов искусств и знаменитых центров искусства на аттиках выполнены скульпторами Августом Фогелем и Вильгельмом Видеманном. Несколько поперечных корпусов музейного здания образуют пять внутренних дворов. За фойе начинается впечатляющая вереница помещений, образующая центральную ось здания: Большой купольный зал с широко раскинувшимися пролётами лестниц и гальванопластической копией 1904 года конной статуи Великого курфюрста работы Андреаса Шлютера; за ним следует Зал Камеке со статуями, некогда украшавшими крышу возведённой тем же Шлютером и не сохранившейся Виллы Камеке на улице Доротеенштрассе; далее располагается базилика в стиле итальянского Ренессанса с религиозными скульптурами в боковых капеллах — полихромными, покрытыми глазурью терракотами Луки делла Роббиа и алтарём Воскресения Христова из Флоренции; замыкает этот ряд Малый купольный зал с лестницей в стиле рококо и мраморными статуями Фридриха Великого и пяти его генералов. В этой анфиладе представительских залов когда-то проходили торжества, на которые приглашались придворные и меценаты из среды состоятельного бюргерства.

В собственно выставочных залах Боде разместил герметичные, законченные ансамбли из скульптур, картин, предметов мебели и декоративно-прикладного искусства так, как это было принято в частных коллекциях в домах крупной буржуазии. Их дополняют внутренние архитектурные детали: порталы, мраморные арки, кессоновые потолки, камины и алтари, которые Боде приобрёл для нового здания музея в Италии. Декор этих залов по замыслу Боде должен был приближать посетителей музея к атмосфере прошлого. Своими «стилевыми залами», где экспонаты подбирались по историческим периодам, Вильгельм фон Боде следовал музейно-педагогической концепции, которую положил в основу своего музейного здания по соседству — Бранденбургского музея — Людвиг Хофман.

В память о Фридрихе III музей получил название «Музей кайзера Фридриха». Во Вторую мировую войну здание музея сильно пострадало. После войны с 1945 года музей носил название «Музей на Купферграбене». В 1956 году музей был переименован в честь своего зачинателя и первого директора. Здесь располагался Египетский музей и собрание папирусов, Музей первобытной и ранней истории, картинная галерея, Скульптурное собрание и Монетный кабинет.

Восстановление

Впервые после войны экспозиции музея частично открылись для посетителей в 1950—1960 годы. Постепенное восстановление функционирующего музея, включая реставрацию внутренних помещений, затянулось до 1987 года. С начала 1990-х годов в здании стали обнаруживаться многочисленные и серьёзные строительные дефекты, в связи с чем в 1997—1998 годы было принято решение о постановке здания музея на капитальный ремонт с восстановлением исторического облика столетнего памятника архитектуры.

Ещё в 1904 году внимание посетителей музея привлекал так называемый «Кабинет Тьеполо» — достаточно небольшой зал, оформленный в оттенках пыльной розы и белого и богато украшенный стукко в форме позднебарочных ленточных орнаментов. Здесь находились 22 фрески в технике гризайли, который художник эпохи барокко Джованни Баттиста Тьеполо создал в 1759 году для палаццо Volpato Panigai в Нервесе на севере Италии. Вильгельм фон Боде выкупил их, перевёз в 1899 году в Берлин и разместил в своём музее. Во Вторую мировую войну этот зал был полностью разрушен, картины были вывезены на хранение и долгое время считались утерянными. В ходе последних реставрационных работ ценой огромных трудов кабинет удалось восстановить по одной единственной чёрно-белой фотографии из музейного каталога 1904 года.

Четыре из пяти внутренних дворов открыты для посещения размещённой в них скульптурной экспозиции под открытым небом. В соответствии с мастер-планом Музейного острова музей был соединён с Пергамским музеем. Во время реставрации была проведена модернизация всего здания с точки зрения техники и безопасности. Фотоателье и реставрационные мастерские получили новое современное оснащение, была усовершенствована система пожарной охраны и установлена система кондиционирования. Здание стало доступным для посетителей с ограниченными физическими возможностями. Поражённые коррозией части стальных несущих конструкций были заменены и стены музея были очищены от грибка. Здание предполагалось по возможности сохранить в оригинальном виде, поэтому более поздние архитектурные элементы были удалены и возвращено оригинальное цветовое оформление.

Строительные работы в музее, продолжавшиеся пять с половиной лет, завершились в ноябре 2005 года символической передачей ключей. В октябре 2006 года готовое здание было передано общественности. За это время была подготовлена экспозиция произведений искусства в современном стиле, вызвавшем жаркие дискуссии. В конечном итоге экспозиция Музея Боде отвечает современным представлениям посетителей о музейной экспозиции: стены и цоколи окрашены преимущественно в белый или светло-серый цвета, объекты искусства размещены неплотно, часто предоставляя для осмотра самые изысканные ракурсы. Скульптуры нередко размещаются в залах свободно, оставляя открытое и живое впечатление. При этом прочитывается изначальная концепция комплексных «стилевых залов», заложенная Вильгельмом фон Боде: экспозиции дополняют детали исторической обстановки — полы, потолки, отдельные предметы мебели — и около 150 тематически и стилистически отобранных из собрания Берлинской картинной галереи произведений живописи.

Капитальный ремонт Музея Боде обошёлся федеральному бюджету в 152 млн евро. Общая площадь музея составляет около 25 тысяч кв. м, из них полезная площадь 66 выставочных залов — 11 тысяч кв.м. В музее также размещаются собрание эскизов с произведениями итальянской скульптуры различных школ, детская галерея, магазин и кафе.

Скульптурное собрание

Скульптурное собрание является одной из самых крупных коллекций старинной пластики в Германии. Как и собрание Музея византийского искусства оно оказалось после Второй мировой войны разделённым между Западным и Восточным Берлином. Объединённая коллекция экспонируется на своём историческом месте — в Музее Боде — с 2006 года. Очевидным символом объединённой коллекции стала скульптурная группа «Триумф креста» из церкви св. Морица в Наумбурге, разместившаяся на первом этаже музея. Последние несколько десятков лет две фигуры из дуба, датируемые 1220 годом. хранились в разных местах: Мария — в музейном центре в Далеме, а Христос — на Музейном острове.

Скульптурное собрание хранит произведения искусства от Средневековья до конца XVIII в. из немецкоязычных стран, а также Франции, Голландии, Италии и Испании. Основу коллекции составляет итальянское искусство раннего периода итальянского Ренессанса: терракотами Луки делла Роббиа, скульптурами Донателло, Дезидерио да Сеттиньяно, Франческо Лаурана и Мино да Фьезоле. Широко представлены немецкие скульпторы готики, в частности: Тильман Рименшнайдер, Ханс Брюггеманн, Никлаус Герхерт Лейденский и Ханс Лейнбергер. Особого упоминания заслуживают крупноформатные скульптурные изображения святых рыцарей времён Тридцатилетней войны и ренессансные и барочные статуэтки из алебастра и слоновой кости. Скульптура рококо и раннего классицизма представлена работами Игнаца Гюнтера, Йозефа Антона Фойхтмайера, Эдма Бушардона, Пьера Пуже, Жана-Антуана Гудона.

Музей византийского искусства

Коллекция музея включает в себя произведения искусства и предметы быта из Западной Римской империи и Византийской империи, относящиеся к III—XV вв., то есть охватывают практически всё античное Средиземноморье: Италию, Турцию, Балканский полуостров, Грецию, Северную Африку, Ближний Восток и Россию. Наиболее ценными экспонатами, определившими специфику музея, являются позднеантичные саркофаги из Рима, столицы Западной Римской империи; фигурные и орнаментальные пластики из Восточной Римской империи; резные изделия по слоновой кости, иконы и мозаики — великолепные образцы придворного искусства Византии; предметы быта и христианского культа из Египта.

Монетный кабинет

Монетный кабинет является одним из старейших собраний в составе Фонда прусского культурного наследия. Своё начало оно берёт в XVI в. от кунсткамеры бранденбургских курфюрстов. В 1868 году кабинет получил статус самостоятельного музея, а в 1904 году переехал в специально предназначенные помещения на первом этаже Музея Боде.

Монетный кабинет — одна из наиболее крупных нумизматических коллекций. Огромную ценность представляют закрытые серии монет, охватывающие период с VII в. до н. э. — до чеканки монет в Малой Азии и до настоящего времени. Из более чем 500 тысяч предметов в экспозиции представлена лишь малая часть. В Пергамском музее представлено 1500 уникальных античных монет. В четырёх залах Музея Боде на втором этаже разместилась экспозиция, включающая 4000 монет и медалей. О представленных экспонатах рассказывает интерактивный каталог монет. Оставшуюся часть экспозиции на первом этаже можно осмотреть по предварительной договорённости. Там же находится публичная специальная нумизматическая библиотека.

Галерея

• BodeMuseum KleineKuppel.jpg

  Малый купол

• Mosaikikon Bode Berlin 2.jpg

  Мозаичная икона, ок. 1100-1150

• Bodemuseum Johannes K.jpg

  Грегорио ди Лоренцо, Иоанн Креститель, ок. 1480

• Flügelretabel aus Brabant Berlin.jpg

  Брюссельское ретабло из Осса, ок. 1480

• Artus Quellinus-S+D-1640-Mutter Erde fec.jpg

  Артус Квеллинус Старший: Самсон и Далила, терракота, Антверпен, 1640.

Ссылки

• [www.smb.museum/smb/standorte/index.php?lang=de&p=2&objID=28&n=3 Государственные музеи Берлина]

Отрывок, характеризующий Музей Боде

Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!