Музей Дюпюитрена

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 48°51′02″ с. ш. 2°20′29″ в. д. / 48.8505° с. ш. 2.3413° в. д. / 48.8505; 2.3413 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.8505&mlon=2.3413&zoom=16 (O)] (Я)
Музей Дюпюитрена
Musée Dupuytren

Сиамские близнецы коровы
Местонахождение 15 rue de l'École-de-Médecine, 75006 Paris

Музей Дюпюитрена или Музей патологической анатомии. Музей назван в честь Гийома Дюпюитрена (фр. Guillaume Dupuytren) — французского хирурга, профессора медицины Парижского университета, завещавшего часть своего имущества кафедре и музею патологической анатомии.
Музей основан в 1835 году деканом медицинского факультета Парижского университета Матьё́ Орфила́ (Mathieu Orfila) (1787 - 1853) - врачом и химиком, профессором, основоположником судебной токсикологии.





Коллекция

В музее представлено более 6000 объектов, в том числе множество скелетов, сотни банок с заспиртованными эмбрионами.

Развитие медицины неоднозначно сказалось на значимости музея. С одной стороны, появление микробиологии, иммунологии, и общее развитие медицинской науки сделало устаревшими методы, основанные на внешнем наблюдении плода. Одновременно, это же практически привело к исчезновению целого ряда патологий: в настоящее время медики редко доводят до родов эмбрионы с патологиями развития, редкое исключение — сиамские близнецы, которых иногда удаётся спасти. С этой точки зрения музей представляет огромный исторический и академический интерес.

Будущее музея неясно. Финансирование его факультетом медицины Парижского университета (Paris VI) прекращено, денег от посетителей не хватает не только на расширение, но даже на поддержание коллекции. В музее нет даже каталога экспонатов, многие экспонаты выставлены без этикеток, потерявшихся во время многочисленных переездов.

Практическая информация

Музей находится в VI округе Парижа, ближайшая станция метро — Odéon.

Адрес музея: 15, rue de l'École-de-Médecine, 75006 Paris.

Время работы: понедельник — пятница, 14:00 — 17:00.

Музей Орфила́

Часть бывшей коллекции медицинского факультета Парижского университета находится в музее Орфила́ (фр. Musée Orfila), организованным также Матьё́ Орфила́ в 1844 и открытый для свободного посещения в 1847 году, находящемся по адресу на 9 этаже, 45, rue des Saints-Pères, 75006 Paris.

В основном речь идёт о заспиртованных экспонатах для сравнительной анатомии.

Напишите отзыв о статье "Музей Дюпюитрена"

Ссылки

У музея нет официального сайта.

См. также

В 2008 году в парижском пригороде Maisons-Alfort открылся другой анатомический музей — музей Фрагонара (фр. Les Ecorches de Fragonard) - Оноре́ Фрагона́р[1](Honoré Fragonard) ( 13 июня 1732 - 5 апреля 1799) - первый профессор школы анатомии (с 1766 по 1771 год), собравший и подготовивший коллекцию анатомических экспонатов — знаменитых «écorchés» (тела со снятой кожей). [musee.vet-alfort.fr/ Официальный сайт музея].

Примечание

  1. Не путать с однофамильцем Жаном Оноре Фрагонаром (5 апреля 1732 — 22 августа 1806) - французским живописцем и гравером, именем которого назван музей парфюмов "Фрагонар".

Отрывок, характеризующий Музей Дюпюитрена

– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.
Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.