Музей Мармоттан-Моне

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Координаты: 48°51′33″ с. ш. 2°16′02″ в. д. / 48.8593° с. ш. 2.2673° в. д. / 48.8593; 2.2673 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=48.8593&mlon=2.2673&zoom=16 (O)] (Я)
Музей Мармоттан-Моне
Musée Marmottan Monet
Дата основания 1934
Местонахождение Париж
Сайт [www.marmottan.com/ mottan.com]
К:Музеи, основанные в 1934 году

Музей Мармоттан-Моне (фр. Musée Marmottan Monet) — музей изобразительных искусств в XVI округе Парижа. В коллекции находится более трехсот полотен импрессионистов и постимпрессионистов, работы Клода Моне, Берты Моризо, Эдгара Дега, Эдуара Мане, Альфреда Сислея, Камиля Писсарро, Поля Гогена, Поля Синьяка и Пьера Огюста Ренуара. Кроме того, там находятся иллюминированные рукописи, произведения искусства эпохи Наполеона, а также итальянская и фламандская живопись.

Ближайшая станция метро — Ля-Мюэт.





История

Первоначально это был охотничий домик герцога Вальми на краю Булонского леса, который в 1882 году приобрёл Жюль Мармоттан, после оставив его своему сыну. Поль Мармоттан, интересовавшийся эпохой Наполеона, расширил коллекцию отца, добавив в неё картины и мебель. Мармоттан завещал произведения искусства и дом Академии художеств, которая в 1934 году открыла в нём музей.

Первоначально экспозиция состояла из предметов Первой Империи, но вскоре изменилась благодаря двум крупным пожертвованиям. В 1957 году Виктор Доноп де Мончи отдал музею значительную коллекцию работ импрессионистов, принадлежащую его отцу, доктору Жоржу де Беллио, одному из первых их сторонников. В 1966 году второй сын Клода Моне, Мишель Моне, отдал коллекцию работ своего отца, тем самым создав крупнейшую в мире коллекцию картин Моне.

Галерея

См. также

Напишите отзыв о статье "Музей Мармоттан-Моне"

Примечания

Ссылки

  • [www.marmottan.fr Официальный сайт музея]

Отрывок, характеризующий Музей Мармоттан-Моне



На Пьера опять нашла та тоска, которой он так боялся. Он три дня после произнесения своей речи в ложе лежал дома на диване, никого не принимая и никуда не выезжая.
В это время он получил письмо от жены, которая умоляла его о свидании, писала о своей грусти по нем и о желании посвятить ему всю свою жизнь.
В конце письма она извещала его, что на днях приедет в Петербург из за границы.
Вслед за письмом в уединение Пьера ворвался один из менее других уважаемых им братьев масонов и, наведя разговор на супружеские отношения Пьера, в виде братского совета, высказал ему мысль о том, что строгость его к жене несправедлива, и что Пьер отступает от первых правил масона, не прощая кающуюся.
В это же самое время теща его, жена князя Василья, присылала за ним, умоляя его хоть на несколько минут посетить ее для переговоров о весьма важном деле. Пьер видел, что был заговор против него, что его хотели соединить с женою, и это было даже не неприятно ему в том состоянии, в котором он находился. Ему было всё равно: Пьер ничто в жизни не считал делом большой важности, и под влиянием тоски, которая теперь овладела им, он не дорожил ни своею свободою, ни своим упорством в наказании жены.
«Никто не прав, никто не виноват, стало быть и она не виновата», думал он. – Ежели Пьер не изъявил тотчас же согласия на соединение с женою, то только потому, что в состоянии тоски, в котором он находился, он не был в силах ничего предпринять. Ежели бы жена приехала к нему, он бы теперь не прогнал ее. Разве не всё равно было в сравнении с тем, что занимало Пьера, жить или не жить с женою?
Не отвечая ничего ни жене, ни теще, Пьер раз поздним вечером собрался в дорогу и уехал в Москву, чтобы повидаться с Иосифом Алексеевичем. Вот что писал Пьер в дневнике своем.
«Москва, 17 го ноября.
Сейчас только приехал от благодетеля, и спешу записать всё, что я испытал при этом. Иосиф Алексеевич живет бедно и страдает третий год мучительною болезнью пузыря. Никто никогда не слыхал от него стона, или слова ропота. С утра и до поздней ночи, за исключением часов, в которые он кушает самую простую пищу, он работает над наукой. Он принял меня милостиво и посадил на кровати, на которой он лежал; я сделал ему знак рыцарей Востока и Иерусалима, он ответил мне тем же, и с кроткой улыбкой спросил меня о том, что я узнал и приобрел в прусских и шотландских ложах. Я рассказал ему всё, как умел, передав те основания, которые я предлагал в нашей петербургской ложе и сообщил о дурном приеме, сделанном мне, и о разрыве, происшедшем между мною и братьями. Иосиф Алексеевич, изрядно помолчав и подумав, на всё это изложил мне свой взгляд, который мгновенно осветил мне всё прошедшее и весь будущий путь, предлежащий мне. Он удивил меня, спросив о том, помню ли я, в чем состоит троякая цель ордена: 1) в хранении и познании таинства; 2) в очищении и исправлении себя для воспринятия оного и 3) в исправлении рода человеческого чрез стремление к таковому очищению. Какая есть главнейшая и первая цель из этих трех? Конечно собственное исправление и очищение. Только к этой цели мы можем всегда стремиться независимо от всех обстоятельств. Но вместе с тем эта то цель и требует от нас наиболее трудов, и потому, заблуждаясь гордостью, мы, упуская эту цель, беремся либо за таинство, которое недостойны воспринять по нечистоте своей, либо беремся за исправление рода человеческого, когда сами из себя являем пример мерзости и разврата. Иллюминатство не есть чистое учение именно потому, что оно увлеклось общественной деятельностью и преисполнено гордости. На этом основании Иосиф Алексеевич осудил мою речь и всю мою деятельность. Я согласился с ним в глубине души своей. По случаю разговора нашего о моих семейных делах, он сказал мне: – Главная обязанность истинного масона, как я сказал вам, состоит в совершенствовании самого себя. Но часто мы думаем, что, удалив от себя все трудности нашей жизни, мы скорее достигнем этой цели; напротив, государь мой, сказал он мне, только в среде светских волнений можем мы достигнуть трех главных целей: 1) самопознания, ибо человек может познавать себя только через сравнение, 2) совершенствования, только борьбой достигается оно, и 3) достигнуть главной добродетели – любви к смерти. Только превратности жизни могут показать нам тщету ее и могут содействовать – нашей врожденной любви к смерти или возрождению к новой жизни. Слова эти тем более замечательны, что Иосиф Алексеевич, несмотря на свои тяжкие физические страдания, никогда не тяготится жизнию, а любит смерть, к которой он, несмотря на всю чистоту и высоту своего внутреннего человека, не чувствует еще себя достаточно готовым. Потом благодетель объяснил мне вполне значение великого квадрата мироздания и указал на то, что тройственное и седьмое число суть основание всего. Он советовал мне не отстраняться от общения с петербургскими братьями и, занимая в ложе только должности 2 го градуса, стараться, отвлекая братьев от увлечений гордости, обращать их на истинный путь самопознания и совершенствования. Кроме того для себя лично советовал мне первее всего следить за самим собою, и с этою целью дал мне тетрадь, ту самую, в которой я пишу и буду вписывать впредь все свои поступки».