Музей истории и культуры евреев Беларуси

Музей истории и культуры евреев Беларуси
Дата основания	2002
Местонахождение	Республика Беларусь, г. Минск, улица Веры Хоружей, 28
Посетителей в год	свыше 1 000

К:Музеи, основанные в 2002 году

Музей истории и культуры евреев Беларуси — минский музей, созданный для сохранения и исследования истории и культуры белорусских евреев.

Музей был основан учёными-энтузиастами в апреле 2002 года при поддержке евреев Беларуси и Представительства Джойнта в Республике Беларусь. Музей включен в список музеев Минска. Здесь собрано более 10 000 экспонатов, документов, материалов и фотографий, иллюстрирующих многовековую историю белорусских евреев.

Музей активно посещается школьниками, студентами, людьми разных возрастов и национальностей из Беларуси и других стран мира.

Директор музея до весны 2012 г. — кандидат исторических наук Герасимова Инна Павловна.

Выставки и экспозиции

За период работы в музее было проведено более 35 выставок, имеющих научно-исследовательское значение, и многие из них впервые экспонировались не только в Беларуси, но и в мире — например, такие как «Человек и судьба», «Я — из гетто», «Еврейское сопротивление в Беларуси. 1941—1944 гг.», « Еврейский театр в Беларуси в ХХ в.», «Синагоги Беларуси вчера и сегодня» (включающая более 30 картин Наливаева А. А.), выставки, посвященные истории Минского гетто и многие другие. Многие из них демонстрировались не только в Минске, но и во многих белорусских городах.

Выставки «Еврейский театр в Беларуси» и «Еврейские писатели в творчестве художника Лазаря Рана» были показаны в Москве в 2007—2010 гг. по просьбе Российской государственной библиотеки по искусству.

Музей практикует передвижные выставки, которые уже проводились в Могилеве, Гомеле, Бобруйске, Пинске.

Программы музея

Музей осуществляет более 15 программ научно-исследовательского, просветительского и образовательного характера, охватывающие различные темы истории и культуры белорусских евреев с XVIII века по настоящее время. В них принимают участие члены еврейской общины республики, учащиеся и учителя общеобразовательных школ и ВУЗов, выходцы из Беларуси, живущие в странах СНГ, Израиле, США, Германии. Наиболее важными являются программы, связанные с увековечением памяти белорусских евреев, погибших в Холокосте:

• «Сохраним в памяти лица…» — так называется программа, целью которой является сбор фотографий и документов тех, кто погиб в гетто, на фронтах войны, в партизанских отрядах.
• «История гетто городов и местечек Беларуси».
• «История семьи — история народа». История каждой еврейской семьи позволяет воссоздать многовековую историю белорусского еврейства через историю конкретной семьи.
• «Праведники народов мира» — программа, которая позволяет искать спасателей евреев и их потомков для восстановления справедливости — присвоения звания «Праведник народов мира». По представлениям музея это почетное звание получили уже свыше 20 человек.
• «История еврейских общин городов и местечек Беларуси». Эта программа позволяет сохранить для последующих поколений историю и современное развитие общины белорусских евреев.

Другие программы:

• «Великие имена» — сбор и изучение биографий и творческого наследия известных общественно-политических деятелей, представителей культуры и искусства — выходцев из среды белорусского еврейства.
• «Еврейские женщины на переломе эпох» — сбор и изучение биографий известных женщин-евреек, внесших значительный вклад в экономику, политику, науку и культуру Беларуси.
• «Еврейская культура и искусство евреев Беларуси». В рамках этой программы музей исследует и собирает материалы, характеризующие историческое развитие культурного наследия белорусского еврейства.
• «Белорусские синагоги и раввины».
• «Еврейский театр на идиш в Беларуси». Эта программа позволила собрать большой и уникальный материал, на основе которого была организована выставка, с успехом прошедшая в Минске и в Москве (в Государственной библиотеке по искусству).

Сотрудничество с другими музеями

Музей активно сотрудничает с многими крупнейшими республиканскими и зарубежными музеями. Особенно активное сотрудничество ведётся с институтом Яд ва-Шем в Иерусалиме. При координации музея за 2008—2010 гг. было собрано около 15 000 имен евреев, погибших в годы Холокоста, для передачи в Зал Памяти мемориала Яд ва-Шем.

С «Музеем истории евреев Польши» (Варшава) ведётся совместная работа по изучению культурного наследия евреев Беларуси.

Музей помогает другим музеям Беларуси организовывать экспозиции, посвященные истории евреев Беларуси. Например, в музее Мирского замка при активной помощи музея была создана экспозиция, посвященная гетто, находящемуся во время Великой Отечественной войны на территории этого замка.

Научные исследования

Музей регулярно публикует материалы научных исследований. За последних несколько лет изданы совместно с различными научными учреждениями республики 8 книг, некоторые из которых переведены на немецкий и английский языки.

В книге «Праведники народов Мира Беларуси» (2003) впервые были представлены все данные о тех, кто спасал евреев в годы Катастрофы. Списки евреев-партизан обнародованы в книге «Встали мы плечом к плечу. Евреи в партизанском движении Беларуси. 1941—1944 гг.» (2005).

Большой резонанс у читателей вызвала книга «Когда слова кричат и плачут…», где опубликованы дневники 1943—1946 гг. бывших узниц Минского гетто, партизан — матери и дочери Брук. К 65-летию со дня уничтожения Минского гетто вышла книга «Выжить — подвиг» (2008), в которой опубликованы воспоминания бывших узниц Минского гетто и документы о Минском гетто из Национального архива Республики Беларусь.

В 2010 г. совместно с Национальным архивом Беларуси была издана книга документов и материалов «Свидетельствуют палачи. Уничтожение евреев на оккупированной территории Беларуси в 1941—1944 гг.» В ней представлены архивные документы об уничтожении евреев и опубликован список мест уничтожения евреев на всей территории республики с указанием количества убитых, даты уничтожения и документального источника, откуда была взята эта информация.

Работа с молодёжью

Музей проводит большую работу с учителями и учащимися общеобразовательных школ по теме Холокоста и истории евреев Беларуси. Совместно с Республиканским фондом «Холокост» в 2003 и 2008 гг. были проведены республиканские конкурсы среди учителей, учащихся, студентов и преподавателей на тему: «Холокост. История и современность. Уроки толерантности», в которых участвовало свыше 2 000 человек из разных городов и деревень Беларуси. В некоторых школах были созданы музеи Холокоста.

Совместно с молодёжью из различных еврейских организаций музей участвует в молодёжных программах образовательно-просветительского характера.

См. также

• Список музеев Минска
• Холокост в Белоруссии

Отрывок, характеризующий Музей истории и культуры евреев Беларуси

Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.