Музей народной архитектуры и быта Украины

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Музей народной архитектуры и быта УкраиныМузей народной архитектуры и быта Украины

</tt> </tt>

</tt>

</tt>

Национальный музей народной архитектуры и быта Украины
укр. Національний музей народної архітектури та побуту України
50°21′16″ с. ш. 30°30′44″ в. д. / 50.35444° с. ш. 30.51222° в. д. / 50.35444; 30.51222 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.35444&mlon=30.51222&zoom=9 (O)] (Я)Координаты: 50°21′16″ с. ш. 30°30′44″ в. д. / 50.35444° с. ш. 30.51222° в. д. / 50.35444; 30.51222 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=50.35444&mlon=30.51222&zoom=9 (O)] (Я)
РасположениеКиев, Пирогов
СтранаУкраина Украина
Площадь133,5 га
Дата основания6 февраля 1969
Управляющая организацияМинистерство культуры Украины
Сайт[www.pyrogiv.kiev.ua/ ogiv.kiev.ua]
Национальный музей народной архитектуры и быта Украины

Национальный музей народной архитектуры и быта Украины (укр. Національний музей народної архітектури та побуту України; популярное название, происходящее от названия одноименного посёлка: «Пирогов» или «Пирогово», укр. «Пирогів», «Музей под открытым небом в Пирогове», укр. «Музей просто неба в Пирогові») — музей на природе, архитектурно-ландшафтный комплекс всех историко-этнографических регионов Украины. Расположен на южной окраине Киева, в Голосеевском районе, близ посёлка Пирогов. Общая площадь — 133,5 га.

Основан 6 февраля 1969 года. Этому предшествовали общественные инициативы, в частности, публикация открытого письма о создании музея народной культуры в Киеве от 14 августа 1965 года в газете «Литературная Украина». Правительственная программа была разработана исследователями народной архитектуры и этнографии. Коллектив музея выполнил экспедиционно-поисковую работу по созданию архитектурных и художественно-бытовых фондов и экспозиции в сжатые сроки к открытию в 1976 году.

На площади музея сосредоточено 275 архитектурных экспонатов народного строительства XVI—XX веков. Усадьбы с сельскими домами и хозяйственными зданиями сформированы с документальной достоверностью и сгруппированы соответственно особенностям планирования поселений того или иного историко-этнографического и географического региона. В музей также были перевезены деревянные церкви, ветряки и и другие памятники архитектуры и быта.

В фондах музея хранится более 70 тысяч предметов быта, произведений народного искусства, орудий труда. Наиболее интересными из экспонатов оборудованы интерьеры зданий.

В музее собрана огромная коллекция народной одежды, мебели, деревянной и глиняной посуды, мужской и женской одежды, одна из лучших коллекций народных музыкальных инструментов.





Украинская архитектура

Деревянная архитектура

Издавна большая часть территории современной Украины была покрыта лесами. Даже на широких степных просторах в Южной Украине, в долинах рек росли большие дубравы. Поэтому дерево было распространённым материалом, из которого не только возводили разнообразные здания, но и изготавливали всё необходимое для жизни: мебель, посуду, домашнюю утварь, хозяйственный инвентарь, производственное оборудование, транспортные средства.

Основным и самым массовым произведением деревянной архитектуры на Украине всегда оставалось жильё. Народное жилищное строительство было одновременно консервативным, сохраняя тысячелетние традиции и восприимчивым к новациям. Метод создания традиционного народного жилья отличается от современного проектирования: жилые дома, а также хозяйственные постройки строили не по проектам, а по образцам уже существующих зданий и согласно традициям, свойственными определённому региону или даже отдельному селу. Эти народные строительные традиции, как и песенный фольклор, передавались из поколения в поколение. На Украине жилые дома для постоянного проживания называются хатами, а для сезонного или временного колыбами, куренями. Не менее важными, чем дома, были хозяйственные постройки, которые образовывали комплекс крестьянского двора: кладовая для хранения всего ценного, погреб, конюшня, сарай, где хранили телегу и розвальни (сани) хлев для скота, саж для свиней, курятник, нередко — колодец с «журавлём», а также рига для хранения необмолоченого хлеба, которая строилась отдельно. Крестьянское подворье делилось на две половины: «чистый двор» и хозяйственный. Непременной принадлежностью каждой усадьбы были сад и огород. Строгие исторические условия привели к появлению уникального явления — окружного двора, который в Карпатах называли граждой. В нём все здания и сооружения группировались вокруг внутреннего двора, образуя небольшую крепость с глухими внешними стенами и одними воротами.

Традиционная украинская хата является настоящим шедевром, в котором соединились исключительная рациональность замысла и высокий художественный уровень исполнения. Чаще всего её делали с одним жилым помещением, к которому могли прилегать вспомогательные — сени, кладовая, а также с двумя жилыми помещениями, с которыми сочетались в различных комбинациях вспомогательные и даже производственные. Материалом для стен служило дерево в разных вариантах: сруб из брёвен, брусьев или плах, каркас с комбинированным заполнением (мелкое дерево, хворост, глина с соломой). Лучшим деревом для стен считалась липа. Крышу покрывали соломой, камышом, мелкими деревянными дощечками — гонтом или дранкой.

Декор в украинской деревянной архитектуре был очень разнообразен и изыскан, однако основан на чисто рациональных началах: украшали только те части здания, которые всегда были на виду; применяли принцип художественного контраста (контраст цвета, формы, материала, фактуры), который при минимуме принятых средств давал максимальный художественный эффект.

Кроме сооружений традиционного крестьянского двора, старое украинское село создало прекрасные образцы общественных зданий. К ним относятся церковь, школа, сельская управа, корчма, амбар (большая кладовка для хранения общественных запасов зерна). Жизнь и экономическая деятельность были бы невозможны без соответствующих производственных сооружений: лесопилок, сукновален, маслобоен, крупорушек, кузниц.

Традиционные украинские мельницы — это произведения народной инженерной мысли, которые обеспечивали потребности старого украинского села в доступной, дешёвой и безопасной энергии. Самые древние мельницы — водяные, ветряные появились только в XVIII веке.

Высокого уровня украинская деревянная архитектура достигла в церковном строительстве. Именно в этой сфере создано шедевры архитектурного искусства: величественные соборы и маленькие часовни, приходские церкви и колокольни, ограждения, ворота и башни, поскольку храм — не только средоточие духовного общения человека с Богом, но и также центр общественной жизни.

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2296.jpg

    Саж

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2300.jpg

    Погреб

  • Mountain log cabin in Pyrohiv 2409.JPG

    Колыба урочища Волово

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv - Pylypets house with watermill - 2420.jpg

    Мельница из села Пилипец

Символика жилья

Крестьянская хата была не только предметом, но и весьма содержательным знаком, выполняющим эстетическую и магическую функции. Так, простое созерцание усадьбы, жилья и хозяйственных построек позволяло определить состоятельность и предпочтения хозяина; удобство места для дома и подходов к нему свидетельствовали о почитании хозяином определённых народных знаний; чисто подведённые завалинка, стены, окна свидетельствовали то же самое и о хозяйке; наличие нарисованных знаков, красных цветов или птичек на калитке, воротах или над окнами говорили о том, что в данном жилище есть на выданье девка или парень. Для того чтобы заинтересованные имели повод остановиться и узнать всё подробнее, у ворот от улицы была вкопана скамья для отдыха, а неподалеку, на границе усадьбы с улицей, находился колодец, где можно было напиться воды и напоить лошадей или волов, отдохнуть, услышать новости.

Рассматривая дом, можно было увидеть оконные и дверные проёмы, окрашенные в интенсивно красный цвет, символизирующий очищение огнём «всего входящего». Функцию оберега выполняли также проведённые мелом крестики вокруг окон и двери. Оберегами служили и полотенца, которыми украшали окна и двери. Их вышивка обязательно отличалась от той, которой вышивали полотенца для картин и икон.

Непременными домашними амулетами были чеснок и подкова. Последнюю прибивали к порогу или около него. Чеснок и различные травы развешивали вокруг дверей и окон.

Бытовали настенные росписи, которые зачастую несли в себе отдалённые мотивы календарных, религиозных и семейных праздников. Условность формы и колорита этих росписей, далёких от натуральных растений, свидетельствует о том, что они мыслились и как сакральный акт. Однако уже к концу XIX века декоративные мотивы росписи традиционного жилья теряли свой символический смысл.

Настенные росписи традиционно размещали преимущественно тремя горизонтальными полосами: средняя определялась высотой окон, а две другие — расстоянием от окон до крыши и завалинки. Такая система — явление не случайное, ведь и жильё также делится по вертикали на три части: завалинка, стены, крышу. В жилой комнате зачастую было три окна, на фасадной стене — три отверстия (двери и два окна), большинство традиционных домов имело разделённое на три части планирования. С появлением оконного стекла больших размеров быстро получили широкое распространение окна на три стекла.

Интерьер жилья

Внутренняя планировка жилья, традиции которого восходят к древнерусскому периоду, характеризовалась в XIX веке повсеместным типологическим единством. Печь всегда занимала внутренний угол дома с одной стороны от входной двери и была обращена своим отверстием к фасадной стене, в которой были окна. По диагонали от печи устраивали парадный угол, где размещали иконы, украшенные ткаными или вышитыми полотенцами и цветами; перед ними вешали лампадку. На Левобережье для икон делали специальные полочки, у наиболее зажиточных крестьян были целые домашние иконостасы.

Под иконами вдоль боковой стены ставили стол. У карпатских горцев и местами у подолян функции стола выполнял сундук. У стола под тыльной стеной размещали длинную деревянную скамью, а с внешней стороны — маленький переносной стульчик. Сбоку от стола находился сундук. Пространство между печью и боковой стеной заполнялось деревянным настилом на столбиках, поднятым на уровень лежанки печи. Днём он использовался для домашних работ, а ночью служил спальным местом. На Волынском Полесье летнее спальное место иногда устраивали в сенях. Вдоль главной и боковой стен наглухо устанавливали скамьи, на праздники украшали самодельными ряднами, а в богатых семьях — коврами. В углу, противоположном печи, у дверей и в них размещали деревянные полочки или небольшой шкафчик для посуды, а вдоль главной стены над окнами против печи — полку для домашней утвари и хлеба. В однокамерных бедняцких хатах Полесья и Карпат почти до начала XX века бытовала архаичная форма пыльной печи, дым от которой шёл прямо в избу. Для его вывода в потолке делали специальное отверстие с задвижкой. Полещуки почти до 1920-х годов продолжали пользоваться такими архаичными осветительными устройствами, как светильник, лучина, которые устанавливали у окна напротив печи. С потолка, в котором оставляли отверстие, над светильником спускали трубу, сделанную из хвороста или полотняного мешка, обмазанных глиной. Своеобразия полесскому и карпатскому интерьеру придавала целая система жердей (на большинстве территории Украины их было всего одна — две). Это продольные и поперечные жерди-полки, жердка-перекладина для плетения лаптей, рогож; жердка для подвешивания кросен ткацкого станка, жердка-сушилка возле печи и повсеместно распространены жерди-вешалки над спальным местом.

Украинская кухонная печь по форме дымозаборного устройства, которое располагался над печкой, представлена тремя типами: левобережная, правобережная и лемковская. Стенки дымохода печи левобережного типа были поставлены на шесток вровень с ним, так что шесток выглядел углубленной площадкой. Правобережная печь имела дымоход в форме усечённой пирамиды — в виде свободно нависающего над печкой или спертого на столбики коша. Лемковская печь, кроме своеобразной ориентации отверстия на боковое стену, имела дымоход в форме Г-образной трубы, короткая часть которой нависала над печкой, а удлинённая соединялась со стеной притвора, где было отверстие для вывода дыма в сени. Основу печи чаще делали из глиносоломы, в полесском и карпатском жилье были распространены основы из дерева, на юге и Закарпатье — из природного камня, позднее — из кирпича.

Традиционная украинская хата имела, как правило, не менее трёх окон: в главной стене — двое напротив печи и третье напротив стола. Делали и маленькое окошко в причилковой стене. В пыльных домах Полесья и Карпат почти до начала XX веке хранились так называемые волоком окна представляли собой узкие сквозные отверстия в стене, которые закрывались деревянными задвижками — волоками.

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2441-1.jpg
  • IMG 2290.JPG
  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2291.jpg
  • IMG 2429.JPG

Экстерьер хаты

Стены дома возводились из различных строительных материалов в зависимости от местных ресурсов и экономических возможностей строителей.

Древние традиции на Украине имели два типа конструкции стен: срубный и каркасный. Из-за хищнического уничтожения леса, высоких цен на лесоматериалы, соотношение срубных и каркасных жилищ в конце XIX — начале XX века меняется в пользу последних, а срубное жильё становится привилегией зажиточных хозяйств, превращаясь в своеобразный символ благосостояния. В северной полосе Лесостепи каркас заполняли деревом и частично глиносоломою, а в южной — плетением (минимально употребляли дерево, максимально — лозу, тростник, солому с глиносоломою). На Правобережье расстояние между столбами каркаса заполняли деревянными горбылями, которые горизонтально закладывали в пазы этих столбов. На Левобережье преобладал вертикальный способ заполнения каркаса. Промежутки между столбами каркаса закладывали более тонким деревом — торчами, которые заводились сверху в продольную обводку, а снизу или закапывались в землю, или вставлялись в нижнюю балку — фундамент. Торчовые стены с обеих сторон обмазывали глиной и белили. Для лучшего прилегания обмазки её накладывали на забитые в стены деревянные колья. В XX веке вместо тиблей начали набивать металлическими гвоздями деревянные планки или дранку. Стены с плетёным заполнением каркаса имели распространение в зоне Лесостепи и Степи. Они имели достаточно лёгкий каркас из густо поставленных колонок, которые скреплялись несколькими рядами горизонтальных жердей. Каркас вертикально заплетали хворостом, лозой, камышом, а далее с обеих сторон обмазывали толстым слоем глиносоломы. Турлучные хаты имели разные названия: мазка, мазанка, хворостянка, килёвана, на пидплёти и др. Наряду с каркасной в лесостепной и особенно в степной части Украины бытовала бескаркасная техника возведения стен из глиносоломенных вальков и блоков-кирпичей, а в ряде районов — из природного камня — ракушечника, солонцы и т. п.

Декоративно-художественное оформление дома было достаточно разнообразным в разных районах Украины. Так, если средства наружной отделки срубных полесских жилищ ограничивались частичной побелкой или обмазкой глиной, притом только жилой части дома, то в крайних северо-западных районах сруб оставался небелёным или подбелевалась только часть стен вокруг окон. Декор срубного карпатского жилья отличался богатством профилированной резьбы. Значительным разнообразием приёмов отделки характеризовалось каркасное и бескаркасное жильё лесостепных и степных районов. Здесь, кроме традиционной обмазки глиной и побелки, широкое применение получили подводка цветными глинами и декоративная полихромная роспись. В прикарпатских зонах Подолья, Буковины, горных районах Прикарпатья и Закарпатья применяли приёмы художественного преподавания — тесину.

В традиционном украинском жилье пол всегда был глиняный. Дощатый пол даже в домах зажиточных крестьян в конце XIX — начале XX века случался очень редко, да и только в районах, богатых лесом. Потолок поддерживался продольными или поперечными балками — матицами. На них укладывали разного рода настил (из горбылей, досок, прутья, переплетенного глиносоломенными перевяслами и т. д.). Только в полесском жилье сохранились единичные случаи устройства таких архаичных форм потолка, как треугольный, трапециевидный и полукруглый (горбатый) потолок. Потолок, как правило, всегда белили, оставляя небелёными иногда лишь балки. Полностью небелёный потолок бытовал только в западных районах Полесья и у карпатских горцев.

Наиболее распространённой конструкцией крыши на Украине была четырескатная на стропилах, которые крепились на венцы сруба или на продольных балках, положенных по верху стен. На Полесье ещё бытовала двускатная деревянная крыша нескольких вариантов: накатом, на стильцах, на сохах и т. д. В правобережных лесостепных районах крышу покрывали преимущественно соломой, связанной снопиками, а в левобережных — расселенной соломой. Такая крыша завершалась высоким гребнем, проложенным по всей его длине. Из-за большого количества атмосферных осадков крыши здесь были значительно выше, чем в других районах. В зонах, богатых лесом, кровельным материалом служило дерево.

Экспозиции музея

Архитектура всех регионов Украины представлена в следующих экспозициях музея: «Среднее Приднепровье», «Полтавщина и Слобожанщина», «Полесье», «Подолье», «Юг Украины», «Карпаты», «Мельницы», «Ярмарочное поле» и «Современное село».

Среднее Приднепровье

К среднему Приднепровью территориально относятся земли южной Киевщины и Черкасщины. В этом районе преобладали каркасные и срубные дома. Строительным материалом были солома, камыш, лоза, отчасти камень. На Уманщине до начала XX века широко пользовались настенной росписью. Крыши на домах имели четырескатную форму с «дармовисом» — длинным выступлением крыши на боковой стене, под которым хранили хозяйственную утварь, в том числе и повозки.

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2289-1.jpg

    Дом из села Таборов

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2295.jpg

    Сарай из хвороста

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2311-1.jpg

    Дом священника

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv 2313-2.jpg

    Церковно-приходская школа

Среди других зданий, в этой экспозиции представлены две церкви — Церковь святой мученицы Параскевы, Храм святого Аристарха Михаила и остатки ритуального дуба:

Храм Святого Архистратига Михаила

Храм представляет собой трезубый «парусник», в котором средняя «мачта» шире и выше боковых. Срубы из сосновых брусьев поставлены в ряд с запада на восток. Восточный сруб (алтарь) — шестиугольный, центральный (неф) и западный (притвор) — прямоугольные. Над каждой частью храма возвышается шатровая крыша. Бани, как и крыша, покрыты гонтом, а стены обшиты вертикальной тесом. Каждую баню завершает ажурный кованый крест.

Храм перевезён в музей из села Дорогинка Фастовского района Киевской области в 1971 году. В его внешнем виде сохранились чрезвычайно древние, архаичные особенности. Относительно возраста церкви существует несколько предположений: 1600, 1700, 1751 годы — такие даты её построения встречающиеся в различных источниках (украинских, российских, польских). Однако специалисты из Института геохимии окружающей среды НАН Украины, по данным анализов, утверждают, что год постройки 1528-й.

Церковь действующая с 10 марта 1990 года и относится к Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата.

Церковь Святой Великомученицы Параскевы

Церковь Святой Великомученицы Параскевы или Пятницкая церковь — творение народных мастеров эпохи барокко. Высота церкви почти 25 метров и создана она из тяжёлого «железного» дуба, в который невозможно забить и гвоздь.

Церковь перевезена в музей из села Зарубинцы Монастырищенского района Черкасской области в начале 1970-х годов. В архивных документах значится, что её основательницей была последняя представительница рода Вишневецких — Урсула Францишка Радзивилл (1705—1753), жена Михаила Казимира Радзивилла, Великого гетмана Литовского. Радиоуглеродный анализ древесины храма дал приблизительную дату его строительства — 1751 год. Возведение храма было начато в 1742 году, из-за некачественной работы строителей он вскоре дал крен и в 1757 году был обновлен.

9 ноября 1993 году церковь была освящена и стала действующей. Чуть позже прихожанами и профессиональными реставраторами были собраны воедино рассеянные по разным фондам и мастерским Киева остатки иконостаса.

Ритуальный дуб

Дуб найден в 1975 году во время строительных работ в устье Десны. Институтом археологии проведены исследования этой уникальной находки. В разветвления ствола было вставлено 9 челюстей вепря. Культ верховного славянского бога Перуна часто отождествлялся с деревьями и сильными лесными животными (медведями, вепрями, турами). Такие культовые деревья стояли на перекрёстках торговых путей и на берегах рек.

Полтавщина-Слобожанщина

На Полтавщине, как и в целом на Слобожанщине, дома строили «в паз» (укр. «в шули») и срубные. Широкое распространение получили мазанки и глинобитные с преобладанием трёхкамерного жилья. Помещение отмечалось особой нарядностью, со значительным количеством декоративных украшений.

Полесье

Полесское традиционное жилище дольше сохранило славянский тип — однокамерное помещение со стебкой и клетью, которые выполняли функции вспомогательных хозяйственных пристроек. Стены возводили из сплошных булыжников или колотых плах преимущественно из сосны, иногда из осины или ольхи. Крышу крыли досками (дранками) и соломой. На начало прошлого века преобладающими были двускатные, а позже четырескатные крыши. Учитывая экономию материала к жилью пристраивали многочисленные хозяйственные помещения и, таким образом, образовывались длинные дома как реликты замкнутых дворов.

Подолье

Для подольского региона свойственно каркасно-глиносоломенное жильё. Издавна стены в домах строили из орешника или грабового хвороста, которые обмазывали глиной, перемешанной с половой. Позднее (XVIII—XIX века) наиболее распространённой была глинобитная техника — смесь глины и суглинка с ржаной соломой. Часто строили жильё из кирпича-сырца или камня. Типологически оно имело устойчивую форму — дом с двумя жилыми помещениями, разделёнными сенями.

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv - old wooden church from Zelene.jpg

    Церковь Св. Николая из села Зелёное

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv - old house - 2442.jpg

    Дом из села Крищинцы

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv - old house - 2450-1.jpg

    Усадьба из села Кадиевцы

  • Museum of Folk Architecture and Ethnography in Pyrohiv - old house - 2448.jpg

    Усадьба из села Ярышев

Карпаты

Карпатский регион характеризуется наибольшим разнообразием конструктивных и художественных признаков. На Бойковщине строились настоящие шедевры народной архитектуры горцев. Высокие и крутые крыши, искусно украшенные галереи — пристройки вдоль стен — удачно контрастируют с окружающей средой — мельницами, церквями, другими сооружениями. Здания возводили преимущественно из пихты и ели. Стены жилищ, в отличие от других регионов, не белятся.

Одним из самых интересных этнографических регионов карпатской зоны является Гуцульщина. Если на Бойковщине и Лемковщине внешняя структура зданий напоминает мягкие и лёгкие очертания, то гуцульское жильё детерминирует спокойные формы, отмечается меньшими размерами. Особенно оригинальным является комплекс зданий, которые принято называть замкнутыми дворами или граждами. Это достаточно удобные в условиях леса мини-крепости. Жильё с хозяйственными сооружениями строили в форме закрытого двора. Проникнуть во двор лесным хищникам или ворам слишком трудно — оно окружено сплошным оборонительным квадратом. Такие типы иногда встречаются и на Полесье. Почти каждый дом гуцула напоминает своеобразный художественный центр. Край этот издавна богат народными умельцами — резчиками, ковроделами, латунщиками, гончарами т. д. Развитие этих промыслов соответственно отразилось и на интерьере гуцульского жилья.

На равнинном Закарпатье жильё уже напоминают центральные области Украины — белые дома с трёхкамерной планировкой. Здесь широко практикуется художественная отделка наружных стен, причудливые формы ограждения и т. п.

Пожары

Большинство зданий из экспонатов этого музея на открытом воздухе — деревянные, и крыша у многих зданий настлана дранкой, что создаёт повышенную пожароопасность. За последние годы на территории музея было несколько пожаров.

2 сентября 2006 года на территории музея сгорел дом-копия сельской управы, а 15-го — три старинные хаты, привезённые прямо из Львовской области, где хранились ценные сундуки. Специалисты МЧС назвали причинами пожаров умышленный поджог[1].

Ветряки

Мукомолье на Украине имеет длительную историю. Издавна зерно мололи на жерновах. Несравненно более совершенными и производительными были водяные мельницы и ветряки, которые распространились на украинских землях в средневековье.

Если на Гуцульщине, Бойковщине и Закарпатье ставили только водяные мельницы, то в других регионах Украины сооружали и ветряные. В XIX столетии в сёлах Полтавщины, Слобожанщины, Надднепрянщины и Юга Украины ветряков было значительно больше, чем водяных мельниц. Строили их вдоль дорог, в поле или на холмах за селом, в одиночку или группами, иногда до нескольких десятков разом. Ветряки играли важную роль в застройке сельских поселений, определяли их архитектурное лицо, формировали пейзаж украинского села.

В степных районах Украины, особенно на Слобожанщине, ветряки были довольно высокие, иногда достигали свыше 10-12 метров. Стройный каркасный или срубный корпус устанавливался на высоком деревянном стуле и завершался шлемовидной крышей с дощатой или жестяной кровлей. Галереи и навесы украшали несложной резьбой, что придавало слобожанским ветрякам своеобразную привлекательность. В отличие от слободских, на Полесье ветряки строили на небольших холмах посреди леса.

Для Буковины характерные шестикрылые, столбовой типа ветряки с изысканными пропорциями. На уровне второго этажа корпус их имеет небольшое расширение в боковых направлениях. Двускатные крыши здесь покрывали гонтом.

Юг Украины

На юге Украины, в связи с бедностью лесов, основными строительными материалами были камень и глина с широким использованием известняка и ракушечника. Жилые постройки преимущественно имели полуземляночные формы. Как свидетельствуют исторические источники, их в основном строили представители казацкой бедноты в XVI—XVII веках. Такие жилища имели достаточно хорошее художественное оформление: стены обмазывали синеватыми, как высокие небеса, оттенками, декоративная окраска присутствует также на углах, под крышей, вокруг окон.

Современное село

Сектор музея расположен в его восточной части. Здесь представлены сельские дома с внутренним интерьером 60-70-х годов ХХ века из всех областей Украины и Автономной Республики Крым.

Досуг

Музей является местом для отдыха. Здесь можно покататься на лошадях, пообедать в многочисленных ресторанчиках (кабаках, трактирах, кулишницях) украинским борщом, салом или шашлыком.

Праздники

В музее проводятся праздники народного творчества, ярмарки, где можно приобрести изделия народных мастеров. Они совпадают с народными и религиозными праздниками. В 2012 году это были:

Напишите отзыв о статье "Музей народной архитектуры и быта Украины"

Примечания

  1. ↑ [pk.kiev.ua/city/2006/09/26/120010.html Газета по-киевски]

См. также

Литература

  • «Київ. Енциклопедичний довідник» УРЕ, Київ-1981
  • «Рекламно-інформаційний вісник ВДНГ УРСР 2/1990» ВДНГ УРСР, Київ-1990
  • «Київ. Історичний огляд (карти, ілюстрації, документи)» УРЕ, Київ-1982
  • «Киев. Энциклопедический справочник» УСЭ, Киев-1985

Официальные сайты

  • [www.pyrogiv.kiev.ua Официальный сайт музея]
  • [www.facebook.com/pyrogiv/ Страница музея] на Facebook
  • [vk.com/pyrohiv_museum Страница музея] в сети ВКонтакте
  • [twitter.com/pyrogiv_kiev_ua Страница музея] в сети Twitter
  • [www.instagram.com/pyrogiv.kiev.ua/ Страница музея] в сети Instagram

Не официальные сайты

  • [panovision.com.ua/panokiev/pirogovo/index.html - виртуальный 3d тур по музею]
  • [virtualtravelling.ru/muzei/muzej-narodnoj-arxitektury-i-byta-muzej-pirogovo-kiev - фото тур по музею]
  • [pirogovo.at.ua/ Анонсы праздников Музея Пирогово]


Отрывок, характеризующий Музей народной архитектуры и быта Украины

– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Музей_народной_архитектуры_и_быта_Украины&oldid=81504300»