Музеус, Иоганн Карл Август

Иоганн Карл Август Музеус
нем. Johann Karl August Musäus
Дата рождения:	29 марта 1735(1735-03-29)
Место рождения:	Йена, герцогство Саксен-Веймар
Дата смерти:	28 октября 1787(1787-10-28) (52 года)
Место смерти:	Веймар, герцогство Саксен-Веймар
Гражданство:	Священная Римская империя
Род деятельности:	прозаик, поэт, литературный критик, филолог
Жанр:	сатирические романы, литературные сказки
Язык произведений:	немецкий

Иоганн Карл Август Музеус (нем. Johann Karl August Musäus) (29 марта 1735, Йена — 28 октября 1787, Веймар) — немецкий писатель, литературный критик, филолог и педагог. Автор сборника литературных сказок «Народные сказки немцев».

Биография и творческий путь

Молодые годы

Родился 29 марта 1735 года в Йене, в семье скромного чиновника Иоганна Христофа Музеуса. Родители решили дать Иоганну духовное образование. До 9 лет мальчик жил в Альштедте у своего дяди, который воспитывал его на христианских ценностях. Вскоре отец Иоганна был переведен в Эйзенах, на должность земельного судьи, куда последовали и дядя с племянником. Окончив гимназию, 19-летний юноша поступил в Йенский университет, где изучал теологию. Завершив курс, с дипломом магистра свободной профессии Музеус вернулся в родительский дом, чтобы посвятить себя практическому богословию.

Его проповеди находят живой отклик у слушателей, однако начинающий пастор не был строгим ревнителем духовных ценностей. Он с удовольствием участвовал в легкомысленных молодёжных забавах, любил танцевать, не прочь поухаживать за хорошенькими девушками, а это, по тем временам, никак не вязалось с ролью благообразного наставника заблудших человеческих душ. Крестьяне тюрингской деревни Вута-Фарнрода, где ему предстояло стать духовным пастырем, отказались принять его. Не желая играть роль комедианта на церковной кафедре и, к тому же, не отличаясь особой набожностью, Музеус отказался от карьеры священника и перебрался в Веймар.

Веймар

В Веймаре Музеус стал преподавателем местной гимназии, одновременно занимаясь филологией и писательской деятельностью.

В 1770 году он женился на Магдалене Юлиане Крюгер. Вскоре на свет один за другим появились двое сыновей писателя, Карл (1772—1831) и Август. Скромной преподавательской зарплаты не хватало, и Музеус подрабатывал частными уроками в богатых домах или по заказу писал стихи по случаю чьих-нибудь юбилеев и других торжественных дат.

Позднее, когда писательский труд стал приносить более высокие доходы, Музеус смог наконец купить небольшой клочок земли и построить на нём маленький, как он его называл, «Замок фей», где он нашёл всё, о чём мог только мечтать. Уютный домик стал местом, часто посещаемым друзьями писателя, среди которых были Гердер и Гете, Николаи, Корона Шрётер, Бюргер, Кнебель и Лафатер. Но наиболее желанным гостем, с которым он любил коротать долгие вечера за дружеской беседой, был поэт Виланд, — человек близкий ему по духу, высокообразованный, остроумный и чрезвычайно интересный собеседник.

Создав ряд сатирических произведений, Музеус не ограничился ролью литературного критика и обличителя пороков современного общества и последние годы своей жизни целиком посвятил изучению и литературной обработке собранных им в различных уголках Германии сказок, преданий и легенд. Музеус собирал свои сказки в домах ремесленников или в убогих крестьянских лачугах, и в его руках они вскоре превращались в удивительные сказки-новеллы.

«Ни одна из этих сказок не является моим собственным сочинением или произведением иностранного автора, — писал Музеус. — На протяжении многих поколений, из уст в уста, передавались они от прадедов к внукам и их потомкам. Суть сказок не изменилась. Автор лишь позволил себе действие этих рассказов, относящихся к неопределённому моменту времени, перенести во времена и места, подходящие к их содержанию. В совершенно неизменённом виде они выглядели бы хуже».

«Народные сказки немцев» (1782—1786) имеют не потерявшую своего значения до сегодняшних дней литературную ценность. В Германии «Сказки» Музеуса пользуются неизменным успехом, об этом свидетельствует то, что они выдержали много изданий. Популярности сказок способствовали и гравюры знаменитого народного художника XIX столетия — гравёра и резчика по дереву Людвига Рихтера.

Умер Музеус осенью 1787 года, вскоре после завершения работы над сказками. Похоронили его на Веймарском кладбище.

Литературная деятельность

Грандисон второй

Уже в молодые годы Музеус в «Немецком обществе» основательно занимался современной литературой. Он близко познакомился с бесчисленными немецкими подражаниями английскому семейному роману Самюэля Ричардсона «История сэра Чарльза Грандисона» и решил выступить против характерной для них «жалкой сентиментальности». В 1760—1762 годах он опубликовал анонимный трёхтомный роман «Грандисон второй или история господина Н. в письмах», который представлял собой пародию как на эти подражания, так и на подобные им модные добродетельно-блаженные романы.

Роман молодого начинающего писателя имел успех как в Германии, так и во всей Европе и привлёк внимание герцогини саксон-веймарской Анны Амалии. В 1763 году она пригласила Музеуса на должность пажеского гофмейстера с содержанием 300 талеров в год. Музеус вошёл в круг веймарских писателей, которые под покровительством Анны Амалии продвигали вперёд классическую литературу. Особенно он сблизился с Бертухом и Виландом, которого считал своим учителем.

С 1763 по 1766 годы Музеус — литературный критик в издаваемой Фридрихом Николаи «Всеобщей немецкой библиотеке» (нем. Allgemeine Deutsche Bibliothek). Это было время, когда возрождалась эпоха Просвещения, направление которой определялось берлинским издателем и писателем-просветителем Николаи, у которого работал большой круг рецензентов — в общей сложности за все время существования журнала — более 400 ученых и критиков. Музеус отрецензировал около 350 современных ему романов, беря за ориентир уровень художественной теории эпохи Просвещения, возрождавшей античное красноречие и риторику.

В 1770 году Музеус стал профессором классической филологии и истории в Веймарской гимназии. Среди учеников Музеуса был и его племянник Август Коцебу, ставший впоследствии известным писателем и драматургом.

Физиогномические странствия

В 1778 году вышли в свет и завоевали огромную популярность «Физиогномические фрагменты» Лафатера. И тогда Музеус написал свой второй юмористический роман «Физиогномические странствия» — насмешливую критику лафатеровской книги. В своём романе он описывал верующего последователя учения Лафатера, который дома и на чужбине терпит одно разочарование за другим. В этом произведении Музеус оспаривал возможность только по чертам лица, не зная ничего о человеке, открывать его нравственные и духовные качества. Роман быстро приобрёл популярность и выдержал за три года три издания.

Народные сказки немцев

«Сказки Музеуса останутся в одном ряду со всем, что было лучшего и гуманного в последнюю четверть восемнадцатого столетия и что молодёжь может читать без вреда и, напротив, с большой пользой для ума и сердца. Своего заслуженного места они не потеряют никогда.» — М. К. Виланд Написано в Веймаре 12 июня 1803 г.

В последние годы Музеус целиком поглощён собиранием произведений народного творчества — сказок, преданий и легенд. Итогом этой работы явилось издание пятитомного сборника «Народные сказки немцев» (нем. Volksmahrchen der Deutschen). Музеус подверг собранные сказки литературной обработке, что даёт основание отнести их скорее к жанру литературной сказки.

Несмотря на иностранное происхождение некоторых сказок, таких как франкская — «Оруженосцы Роланда», богемские — «Либуша» и «Легенды о Рюбецале», они так широко распространились в Средней Германии, что Музеус счёл возможным включить их в свой сборник наравне с подлинно немецкими сказками. Он свободно обращался с материалом, придавая ему литературное звучание, особый колорит, выстраивал утончённую композицию и углублял характеры героев. Хотя действие сказок происходит в средневековье, сказочные персонажи, будь то крестьяне или ремесленники, судьи или священнослужители, думают и поступают как современники автора. Великолепно удались Музеусу плебейские типы. Это дельные, работящие люди, прямые и честные, тонко отличающие справедливость от несправедливости, правду от лжи.

Музеус в своих сказках просветитель и воспитатель народа. Он избегает педантичных острот или унижающих человеческое достоинство колкостей. Для нашего времени сказки Музеуса представляют не только исторический интерес. Сочетание народной поэзии, народной мудрости и народного юмора с элементами просвещения обеспечивают этому собранию народных сказок прочное место в живом наследии немецкой поэзии.

Писатель-сказочник, И. К. А. Музеус оставил глубокий след не только в немецкой литературе XVIII столетия. Всё более пристальное внимание к нему проявляют наши отечественные пушкинисты. В. С. Листов обратил внимание на некоторое сходство, которое обнаруживается при сопоставлении сказок (легенд) — «Легенды о Рубецале» (легенда первая), «Мелексала» и «Верная любовь» у Музеуса с поэмами «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан» и «Каменный гость» у Пушкина. Влияние немецкой литературы XVIII века на творчество Пушкина обычно ограничивается упоминанием более известных в России имён — Гёте, Шиллера, Лессинга, Гердера, Виланда, Клопштока. В отличие от названных писателей Музеус у Пушкина не упоминается. И всё же о немецком сказочнике Пушкин, по утверждению Листова, несомненно знал из «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина, рассказавшего о своём посещении в 1789 году могилы писателя в Веймаре и эрфуртского монастыря бенедиктинцев, где был похоронен герой одной из легенд Музеуса — граф Эрнст фон Глейхен. Нельзя утверждать, что образы этого пленённого сарацинами крестоносца и его любовницы-мусульманки просто перекочевали из карамзинских писем в поэму Пушкина «Бахчисарайский фонтан», но есть основания полагать, что глейхенскую одиссею Пушкин знал не только из «Писем русского путешественника». Карамзин был знаком с сочинениями Музеуса, но в своих письмах история доблестного крестоносца по сравнению с немецким оригиналом сильно упрощена. По мнению Листова южные поэмы Пушкина ближе к Музеусу, чем к «Письмам русского путешественника».

Сборник «Народные сказки немцев» открывается предисловием автора написанным им в виде письма Давиду Рункелю, в котором Музеус говорит о значении для литературы народного творчества вообще и о своих сказках в частности:

…В народных сказках перед нами предстаёт мир, создаваемый в силу воображения в той мере, в какой позволяет истина. Герои этих сказок различны, в зависимости от времени действия, присущих ему обычаев и, прежде всего мифологических представлений о потусторонних силах, питающих фантазию каждого народа. Однако, мне думается, национальный характер в них раскрывается точно так же, как и в произведениях народного ремесла и искусства… …Было бы ошибкой считать, что народные сказки нужны одним лишь детям, и что все они должны подстраиваться по детский тон «Сказок моей матери Гусыни» Шарля Перро. Дело в том, что народ, как Вы хорошо знаете, состоит не только из детей, но и из взрослых и в повседневной жизни с последними говорят иным языком, чем с первыми… …Вы получили бы правильное представление об этих сказках, если бы представили себе рассказчика музыкантом, который ведёт деревенскую мелодию генерал-басом с хорошим инструментальным сопровождением…

Далее следуют четырнадцать сказок и легенд:

Оглавление (оригинальное немецкое название)		Оглавление (в скобках — варианты перевода заголовков в различных изданиях)
Die Bucher der Chronika der drei Schwestern		«Хроника трёх сестёр» («Лес», «Рейнальд Вундеркинд»)
Richilde		«Рихильда»
Rolands Knappen		«Оруженосцы Роланда»
Legenden vom Rubezahl		«Легенды о Рюбецале»
Libussa		«Либуша»
Liebestreue		«Верная любовь» («Верность любви»)
Damon Amor		«Демон Амур» («Перстень»)
Der geraubte Schleier		«Украденное покрывало» («Лебединый пруд», «Похищенная вуаль»)
Stumme Liebe		«Безмолвная любовь» («Немая любовь»)
Die Entfuhrung		«Похищение»
Ulrich mit dem Buhel		«Ульрих Кривой» («Соперники»)
Melechsala		«Мелексала» («Мелехсала»)
Die Nymphe des Brunnens		«Нимфа источника» («Нимфа колодца»)
Der Schatzgraber		«Кладоискатель» («Искатель кладов»)

По одной из версий источником либретто «Лебединого озера» П. И. Чайковского мог послужить романтический сюжет из сказки Музеуса «Лебединый пруд» («Украденное покрывало»).

Библиография

• Grandison der Zweite, oder Geschichte des Herrn von N***. 1760—1762.
• Das Gärtnermädchen von Vincennes. 1771.
• Physiognomische Reisen. 1778/1779.
• Der deutsche Grandison, auch eine Familiengeschichte. 1781/1782.
• Volksmährchen der Deutschen. 1782—1786.
• Freund Hein’s Erzählungen in Holbein’s Manier. 1785.
• Straußfedern. 1787.
• Moralische Kinderklapper für Kinder und Nichtkinder. 1794.

На русском языке

• Народные сказки Музеуса, изданные Виландом / Пер. с нем. Вас. Полякова. — М., 1811. — Т 1-2.
• И. К. А. Музеус. Сказки и легенды. — Москва: Государственное издательство художественной литературы, 1960. — 279 с.
• И. К. А. Музеус. [musaeus.narod.ru Народные сказки и легенды]. — Москва: Фирма ЭРА, 2005. — 600 с. — ISBN 5-86700-031-1.

Литература

• August von Kotzebue. «Nachgelassene Schriften des verstorbenen Profersors Musaeus». — Leipzig: Kummer, 1791.

Ссылки

• Музеус, Иоанн-Карл-Август // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [musaeus.narod.ru И. К. А. Музеус. Народные сказки и легенды]

Отрывок, характеризующий Музеус, Иоганн Карл Август

– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.