Музыкальная академия (Нью-Йорк)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Координаты: 40°44′04″ с. ш. 73°59′19″ з. д. / 40.734568° с. ш. 73.988489° з. д. / 40.734568; -73.988489 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=40.734568&mlon=-73.988489&zoom=14 (O)] (Я)

Музыкальная академия (англ. Academy of Music) — оперный театр в Нью-Йорке, находившийся на пересечении Восточной 14-й улицы и улицы Ирвинг-Плейс на Манхэттене.[1]

Зал на 4000 мест был открыт 2 октября 1854 года. На момент открытия он стал одним из крупнейших концертных залов в мире.[1] Газета New York Times в своем обзоре назвала его «акустическим триумфом», но «с другой стороны … бесспорным провалом», жалуясь на его архитектуру, внутренний дизайн и тесноту.[2] Однако несколько дней спустя газета смягчилась, признавая, что театр «выглядит более оживленным и эффектным, чем во время премьеры.»[3]

Здание театра было снесено в 1926 году.

Напишите отзыв о статье "Музыкальная академия (Нью-Йорк)"



Примечания

  1. 1 2 Edwin G. Burrows, Mike Wallace. [books.google.ru/books?id=XW3nM-utGBYC Gotham:A History of New York City to 1898]. — Нью-Йорк: Oxford University Press, 2000. — 1383 с. — (The History of NYC Series). — ISBN 978-0-19-514049-1.
  2. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9C02E6DE1238EE3BBC4B53DFB667838F649FDE «Opening of the Academy of Music»] New York Times (3 октября 1854 года)
  3. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=9B03E4DE1238EE3BBC4D53DFB667838F649FDE «Amusements»] New York Times (5 октября 1854 года)

Отрывок, характеризующий Музыкальная академия (Нью-Йорк)

Он продолжал свой дневник, и вот что он писал в нем за это время:
«24 ro ноября.
«Встал в восемь часов, читал Св. Писание, потом пошел к должности (Пьер по совету благодетеля поступил на службу в один из комитетов), возвратился к обеду, обедал один (у графини много гостей, мне неприятных), ел и пил умеренно и после обеда списывал пиесы для братьев. Ввечеру сошел к графине и рассказал смешную историю о Б., и только тогда вспомнил, что этого не должно было делать, когда все уже громко смеялись.
«Ложусь спать с счастливым и спокойным духом. Господи Великий, помоги мне ходить по стезям Твоим, 1) побеждать часть гневну – тихостью, медлением, 2) похоть – воздержанием и отвращением, 3) удаляться от суеты, но не отлучать себя от а) государственных дел службы, b) от забот семейных, с) от дружеских сношений и d) экономических занятий».
«27 го ноября.
«Встал поздно и проснувшись долго лежал на постели, предаваясь лени. Боже мой! помоги мне и укрепи меня, дабы я мог ходить по путям Твоим. Читал Св. Писание, но без надлежащего чувства. Пришел брат Урусов, беседовали о суетах мира. Рассказывал о новых предначертаниях государя. Я начал было осуждать, но вспомнил о своих правилах и слова благодетеля нашего о том, что истинный масон должен быть усердным деятелем в государстве, когда требуется его участие, и спокойным созерцателем того, к чему он не призван. Язык мой – враг мой. Посетили меня братья Г. В. и О., была приуготовительная беседа для принятия нового брата. Они возлагают на меня обязанность ритора. Чувствую себя слабым и недостойным. Потом зашла речь об объяснении семи столбов и ступеней храма. 7 наук, 7 добродетелей, 7 пороков, 7 даров Святого Духа. Брат О. был очень красноречив. Вечером совершилось принятие. Новое устройство помещения много содействовало великолепию зрелища. Принят был Борис Друбецкой. Я предлагал его, я и был ритором. Странное чувство волновало меня во всё время моего пребывания с ним в темной храмине. Я застал в себе к нему чувство ненависти, которое я тщетно стремлюсь преодолеть. И потому то я желал бы истинно спасти его от злого и ввести его на путь истины, но дурные мысли о нем не оставляли меня. Мне думалось, что его цель вступления в братство состояла только в желании сблизиться с людьми, быть в фаворе у находящихся в нашей ложе. Кроме тех оснований, что он несколько раз спрашивал, не находится ли в нашей ложе N. и S. (на что я не мог ему отвечать), кроме того, что он по моим наблюдениям не способен чувствовать уважения к нашему святому Ордену и слишком занят и доволен внешним человеком, чтобы желать улучшения духовного, я не имел оснований сомневаться в нем; но он мне казался неискренним, и всё время, когда я стоял с ним с глазу на глаз в темной храмине, мне казалось, что он презрительно улыбается на мои слова, и хотелось действительно уколоть его обнаженную грудь шпагой, которую я держал, приставленною к ней. Я не мог быть красноречив и не мог искренно сообщить своего сомнения братьям и великому мастеру. Великий Архитектон природы, помоги мне находить истинные пути, выводящие из лабиринта лжи».